Тем не менее я пошла напролом: купила пакет теплых каштанов для его секретарши, а затем потащила Кайла выпить в клуб «Аист». Но, оказавшись там, я поняла, что это место никак не ассоциируется с войной и самопожертвованием. Вокруг нас вращались белые пиджаки. Ресторан трещал от роскоши и привилегий, за каждым столиком — знаменитость, шикарная и ослепительная. Все здесь дышало великолепием.
— Я не прошу место в журнале, — попыталась я объяснить Кайлу. Он уже догадался, что мне от него что-то нужно. Я балансировала на грани. И эта эквилибристика отняла у меня все мужество. — Есть пограничники, я должна пройти проверку, иначе я вообще не смогу въехать в страну, не говоря уже о том, чтобы оказаться на месте событий. Нужны рекомендации. Настоящие.
— Ты хочешь, чтобы я нанял тебя стрингером. — Его рука задела ножку бокала, и шпажка с фаршированными оливками качнулась в коктейле, блестящем, как жидкость для зажигалок.
— «Нанять» — слишком громко сказано. Знаю, что еще не проявила себя как журналистка, но однажды я это сделаю. Может быть, тебе понравятся мои статьи, и вы их опубликуете.
— Может быть. — Его глаза ничего не выражали.
— Но все это пока неважно. Сейчас мне нужно письмо или что-то подобное, чтобы доказать, что я не сама по себе. Это обычная бюрократия. Бумажная волокита.
— И что потом?
— Честно говоря, не знаю. Понятия не имею, что дальше. Но я точно не могу сидеть сложа руки, когда столько всего происходит и многое поставлено на карту. — Когда эти слова слетели с моих губ, я вдруг осознала, как это все несерьезно, даже наивно прозвучало для него. — Ты думаешь, я ненормальная?
— Нет, просто идеалистка. И очень молода. Ты интересное создание, Марти. Если бы ты была моей дочерью, я бы сжег твой паспорт и приковал цепью к двери подвала. Мне кажется, война не место для молодой женщины. У тебя очень доброе сердце. — Он повернулся к своему бокалу, обдумывая что-то, а затем сказал: — Если ты действительно решила туда поехать, не думаю, что я смогу тебе помешать.
— Спасибо, Кайл. Ты не пожалеешь! — В порыве облегчения и ликования я схватила его за руку.
— Надеюсь. — Его лицо омрачилось.
Я на мгновение растерялась, пока не поняла, что он беспокоится не о своей чести или чести журнала, а о том, что я могу умереть в Испании. В ежедневных газетах, публикующих список жертв, иногда упоминались американцы, сражавшиеся с января в Батальоне имени Авраама Линкольна. И лишь вопрос времени, когда будет убит очередной корреспондент.
Мы все были в зоне риска. Я знала это, но все же старалась об этом не думать. Однако мысль эта повисла между нами, будто тонкая стеклянная нить. Мы с Кайлом на мгновение встретились взглядом, прекрасно понимая друг друга. Затем подошел наш официант со счетом в скромной кожаной коробочке, и я стряхнула с себя дурное предчувствие и попыталась придать себе беззаботный вид.
— Со мной все будет хорошо, — сказала я Кайлу. — Вот увидишь. Итак, что же ты напишешь?
Глава 9
— «Колльерс» назвал меня специальным корреспондентом, — сообщила я Эрнесту и другим «историкам» в тот вечер в клубе. — Это работает, только если «специальный» значит «фальшивый». Но мне все равно. Нищие не выбирают.
— Не имеет значения, что в этом проклятом письме, — сказал Эрнест. Он сидел напротив меня, и его плечи загораживали остальную часть помещения. — Ты нашла журнал, который поручился за тебя. Это главное. А что насчет денег?
— Несколько часов назад я зашла в «Вог» и унизилась, заявив, что возьмусь за любую работу. И они мне поверили. Перед вами новый эксперт по проблемам психологии и красоты женщин средних лет.
— Ты вообще хоть что-то об этом знаешь?
— Дальше еще хуже. Существует множество процедур для кожи, и я должна попробовать их все, а затем написать о результатах. — Я надула щеки, пытаясь его рассмешить. — Но, по правде говоря, если потребуется, то я готова даже станцевать канкан в Центральном парке.
— Было бы занятно, — сказала Лилиан Хеллман. Ее губы, накрашенные темно-красной помадой, с идеальными линиями, выглядели резковато на фоне припудренного лица. Я поняла, что эта женщина пугает меня. То, как она говорит, ходит, наклоняется и курит, — все это делалось демонстративно и напряженно. Ее замечание тоже показалось резким, как пощечина. Но, едва взглянув на меня. Лилиан вернулась к Эрнесту и более серьезным вопросам. — Теперь о машинах «скорой помощи».
— Забудем на минуту о машинах, — сказал Дос Пассос. — Мы должны обсудить фильм.
Это был документальный фильм, который они финансировали и сюжет которого, по-видимому, все еще был под вопросом. «Историки» не могли прийти к единому мнению о том, что является самым главным. Дос Пассос стремился сосредоточить внимание на простых людях, в то время как Эрнеста гораздо больше интересовали солдаты, тактика и военные подразделения.
— Не понимаю, как можно снимать военный фильм без военных действий. — Голос Эрнеста легко перекрывал шум в баре. — Любое сражение — это танки, пушки и люди в окопах. Это смерть. Трагедия в самом простом и самом полном проявлении.
— А как же люди в деревнях? — заспорил Дос. — Они заслуживают того, чтобы их увидели. Они ничего такого не просили, понимаешь? От них ничего не зависит. — Он вспотел и то и дело откидывал назад пряди блестящих темных волос, прилипавших к круглому лбу. — Я лишь хочу сказать, что их история тоже имеет значение. И мир быстрее отреагирует, когда потребуется защищать матерей, фермеров и детей, а не солдат.
— Почему же не солдат?! — огрызнулся Эрнест. — Снимем без военных действий, а кровь оставим для твоего филе-миньон?
Хоть я и познакомилась с ними не так давно, но позиция Эрнеста была мне гораздо ближе. Отчасти из-за его уверенности. Когда он по-настоящему за что-то брался, его чувства отражались даже на голосе. Лицо наполняли эмоции, а в глазах вспыхивал огонь. Очевидно, что он верил в свои слова. Он ощущал мир глубже и не боялся это показать. Было трудно не поддаться на его уговоры.
— Боже мой! — вмешалась Лилиан. — Можем мы поесть, прежде чем вы продолжите грызться? Вам врядли удастся прийти к компромиссу, даже если все будут вести себя спокойнее, но и это маловероятно. — Она демонстративно поправила свою лисью накидку. Стояла морозная февральская ночь, и накидка не только была вполне уместна, но и подчеркивала величественную осанку.
Я подумала, что стоит купить такую же и для Испании, и для повседневной жизни.
— Что же, давай, — сказал Дос, игнорируя ее, — попробуй помахать запекшейся кровью у людей перед носом и посмотри, не убегут ли они в горы. — Его лицо порозовело от ярости. — Я вообще думаю, что дело не в фильме. Дело в тебе. Ты снова хочешь воевать. Ты из тех, кому просто необходимо видеть кровь.
Эрнест сердито посмотрел на него.
— О’кей, Зигмунд Фрейд. Значит, ты так считаешь? — Шутка, похоже, должна была разрядить обстановку. Но я заметила, каку Эрнеста сузились зрачки и напряглись руки — Дос задел за живое.
— Мальчики! — воскликнула Лилиан, и все замолчали, как будто в руках она держала деревянную указку, а не фужер. Нервный смех постепенно заполнил комнату.
В баре было темно и тесно, потолок давил, тем самым усиливая напряжение. Я оказалась зажата между участниками банкета и все время, пока «историки» шумно обсуждали вечеринку, а затем стояли, допивая остатки коктейлей, ждала, когда меня выпустят. Несмотря на всё еще царящее оживление, они начали парами дрейфовать в сторону выхода, продолжая беседовать, спорить и планировать, объединенные общими идеями, серьезные и удивительно прекрасные.
Недавно до меня дошли слухи, что компания «Метро-Голдвин-Майер» после «Детского часа» назначила Лилиан Хеллман гонорар в две с половиной тысячи долларов в неделю, на случай если она придумает что-то умное и бессмертное во сне. У меня просто не получалось представить себе такие деньги или свободу, которую они давали. Еще несколько месяцев назад я считала, что если ты писатель, то высасываешь свою душу до тех пор, пока из этого высохшего ручья не вытечет достаточно слов, чтобы наполнить блюдце, чайную ложку или хотя бы пипетку. А потом нужно немного поплакать, сцепить зубы и каким-то образом найти в себе силы встать на следующий день и проделать все это еще раз.
