Тут он снял очки и пытливым взором обвел присяжных.
— Дело, которое мы сегодня слушаем, имеет значение, выходящее далеко за стены этого зала. Оно затрагивает самые фундаментальные принципы, позволяющие нам относить себя к правовому государству. Мои коллеги, сторона защиты — господа Зильберт и Ландсманн, скажут, что их подзащитный совершил свое деяние из милосердия. Но это будет равносильно признанию его вины. Ибо, за исключением столь очевидных обстоятельств, как невменяемость или самооборона, ни в одном кодексе ни одной страны мы не найдем оправдания такому акту, как лишение человека жизни, будь то из злого умысла или из сострадания. Обвинению хорошо известно, что до сих пор обвиняемый пользовался репутацией знающего и заботливого врача. И тем не менее с помощью разнообразных свидетельских показаний мы докажем, что, умертвив капитана Кампоса, он нарушил закон.
После этого судья Новак предложил защите произнести свое вступительное слово.
Зильберт встал и шелестящим металлическим голосом проскрипел:
— Ваша честь, у нас нет вступительного заявления. Мы не сомневаемся, что обвинению не удастся убедительно доказать вину нашего подзащитного.
На кафедру вновь взошел Уолтерс. Он вызвал в качестве свидетеля агента по особым делам Патрика Салливана. Тот непринужденно занял место для дачи показаний, приготовившись к хорошо знакомой ему процедуре.
Уолтерс начал задавать вопросы.
— Агент Салливан, не расскажете ли нам, каким образом к этому делу оказалось подключено ФБР?
— Сэр, согласно восемнадцатой статье Уголовного кодекса США любое правонарушение, совершенное в государственном учреждении федерального подчинения, подпадает под нашу юрисдикцию. О действиях доктора Лазаруса мне стало известно через одну медсестру, работающую в ветеранском госпитале, которой показалась подозрительной внезапная кончина одного из пациентов. Женщина встревожилась, что подобное может повторяться и в дальнейшем. Мы установили за подозреваемым круглосуточное наблюдение и получили санкцию на установку микрофона у постели капитана Кампоса.
— Чем была вызвана такая необходимость? — спросил Уолтерс.
— У нас были веские основания полагать, что капитан Кампос станет следующей жертвой.
— Какие основания?
— Нам было известно, что младший брат капитана в прошлое Рождество уже пытался его убить. Несчастный юноша был одержим желанием прекратить мучения своего брата. — Салливан поспешил поправить себя: — Вернее, то, что он считал мучениями.
— И что вы узнали из своих записей?
— На пленке было слышно, как доктор Лазарус сообщает капитану Кампосу о своем намерении его умертвить.
— Как отреагировал на это капитан Кампос?
— Совершенно очевидно, он был испуган, однако тяжкие увечья не позволяли ему сообщить о своих опасениях другому персоналу. Он не мог общаться с другими людьми.
Беннет резко запротестовал:
— Защита возражает! Из пленки явственно следует, что при всех его увечьях капитан Кампос вполне сохранил способность к общению и здравый рассудок.
Уолтерс повернулся к адвокату и спросил:
— Вы хотите, чтобы эта пленка была заслушана в суде в качестве улики?
— Совершенно верно, — подтвердил Беннет.
Зал заволновался. Был внесен магнитофон, и Уолтерс с видом церемониймейстера объявил:
— Ваша честь, дамы и господа присяжные! Сейчас вы прослушаете запись так называемой «беседы» между капитаном Кампосом и обвиняемым, доктором Лазарусом.
И эффектным жестом нажал кнопку воспроизведения.
Весь зал услышал, как Сет спрашивает раненого морского пехотинца, слышит ли он его, и жалкие стоны последнего в знак согласия. Затем последовал вопрос, испытывает ли офицер боль и желает ли он умереть. И вновь — ответные стенания. Наконец все услышали, как Сет сказал: «Я очень скоро вернусь».
Уолтерс выключил запись и с нескрываемым удовлетворением посмотрел на присяжных.
— Дамы и господа! Оставляю на ваше усмотрение определить, были ли эти нечленораздельные, страдальческие и, я бы сказал, жалобные, нечеловеческие звуки выражением ужаса больного оттого, что он не мог поделиться своими опасениями ни с кем из окружающих.
Сет обхватил голову руками. Через несколько рядов от него сидела Джуди, и Барни сейчас ободряющим жестом похлопал ее по стиснутой в кулак руке.
Беннет снова перебил:
— Ваша честь, защита заявляет протест. Это уже выводы, которые можно будет делать лишь по окончании слушаний.
Новак кивнул:
— Принимается. — И, повернувшись к Уолтерсу, распорядился: — Прошу обвинение перейти к следующему вопросу.
Уолтерс снова обратился к агенту ФБР:
— Не могли бы вы сказать, что вы предприняли, после того как услышали предложение, точнее обещание, подсудимого капитану Кампосу?
— Конечно. Двое наших агентов сидели в подвале госпиталя и непрерывно вели прослушивание, с тем чтобы при малейшей угрозе оказаться на месте преступления.
Он с извиняющимся видом повернулся к присяжным.
— Прошу извинить мне мой высокий слог, но мы пытались спасти человеческую жизнь. — И, вновь обращаясь к Уолтерсу, добавил: — Больно говорить, но момент убийства также зафиксирован на пленке.
Генеральный прокурор еще раз театральным жестом включил запись, и все услышали, как Сет говорит: «Капитан Кампос, вы меня слышите? Это доктор Лазарус. Я пришел избавить вас от боли. Помочь вам уснуть навеки. Если вы согласны, я сделаю вам небольшой укольчик, и вы больше не будете страдать».
Уолтерс остановил пленку и обратился к свидетелю:
— Как вы и ваши люди повели себя в этой ситуации?
— Мы действовали быстро, как могли. Но, увы, доктор Лазарус оказался проворнее и опередил нас. Когда мы прибыли на место преступления, он уже успел убить капитана Кампоса.
— Возражение! — выкрикнул Беннет. — Обвинение объявляет моего подзащитного преступником до решения суда.
На что судья Новак ответил:
— Согласен, доктор Ландсманн. Прошу присяжных не принимать во внимание последнюю реплику агента Салливана.
Нимало не смутясь, Уолтерс учтиво изрек:
— Агент Салливан, ваши действия в этом деле достойны всяческих похвал.
— Благодарю вас, сэр.
Салливан начал было спускаться с кафедры, но тут вспомнил, что ему полагается еще ответить на вопросы защиты.
— Агент Салливан, — начал Беннет, — я просил бы вас прокомментировать последний фрагмент записи и объяснить, что, как вы предполагаете, произошло.
— Мистер Ландсманн, — раздраженно начал Салливан, — я не предполагаю, я знаю. Я сотрудник правоохранительных органов.
— Прошу прощения, сэр, но вы не присутствовали на месте происшествия. Прямые улики ограничиваются только вашей пленкой. А кстати, вы ее никак не монтировали?
— Могу категорически заявить: нет! — возмутился агент.
— Тогда позвольте вас спросить, сэр, каков был ответ капитана Кампоса на предложение доктора Лазаруса сделать ему смертельный укол?
Салливан замялся.
— Вообще-то никакого ответа, по сути, не было. Может быть, больной находился под действием лекарств.
— Или же капитан Кампос уже был мертв. Такое возможно? — предположил Беннет.
— О господи! — все больше раздражался агент. — В этом мире все возможно! Вы же своими ушами слышали, как Лазарус говорит, что пришел избавить его от страданий. Так какая же разница?
— Я бы сказал, разница очень большая. На следствии подсудимый показал, что ни за что не стал бы выполнять свое обещание, не получив от больного внятного согласия. Это вы не станете отрицать?
— Доктор Ландсманн, я давно работаю в правоохранительных органах, и когда полицейский обнаруживает тело, а над ним человека с дымящимся пистолетом, сомнений у него не возникает. Вам так не кажется?
— Судя по всему, у вас действительно нет таких сомнений, агент Салливан. — Беннет прошел к своему месту и взял со стола какой-то документ — Агент Салливан, вы знакомились с протоколом вскрытия? Он приобщен к делу.
— Так точно, сэр.
— И вы помните, что в нем причиной смерти называется большая доза гидрохлорида кокаина?
— Так точно, сэр.
— Не обнаружило ли ФБР отпечатков пальцев подсудимого на шприце или какой-либо другой емкости из-под кокаина?
Салливан помялся.
— Это ничего не значит. Мы нашли при нем полный шприц морфина. Этой дозой можно было убить лошадь.
— Сэр, вы не ответили на мой вопрос. Мы не подвергаем сомнению, что у доктора Лазаруса был при себе шприц с морфином. Я уверен, что присяжные отметили ваше сообщение о том, что он был полон. Но каким образом, вы думаете, доктор Лазарус ввел в организм больного кокаин? И как вы объясняете тот факт, что никакого приспособления найдено не было?
