Ознакомительная версия.
Подтверждая законы провидения, Россия живет для других, это – мессианская страна.
Миссионерство – как основа русского национального характера.
Русское государственное миссионерство было и есть особого свойства:
а) Либо – это государственное строительство и расширение территории – в конечном итоге православия. Поэтому военные победы подтверждались храмами, – церковный Петербург наполовину состоит из таких памятников воинской славы России православной, – ибо все военные и государственные победы были ради Христа. И это – шестнадцатый-девятнадцатый века.
б) Либо – это массовая эмиграция и массовое мученичество. И это – двадцатый век.
Миссионерство – это неотъемлемая часть религии, Церкви.
Есть и иная сторона миссионерства. Тебя крестят, тебя вводят в храм, потом – ты приводишь человека в Церковь, вводишь человека в вечную жизнь. Когда я кого-то крещу, я выполняю свой долг, точнее, свою обязанность по отношению к людям. Делишься с человеком радостью общения с Иисусом Христом. И горечью Его распятия. И восторгом Его Воскресения. То есть делишься чудом.
В России всегда было плохо с рациональными, будничными вещами и обстоятельствами, – и впредь всегда будет плохо с выполнением всякого рода задач, не несущих в своей основе заряда чудотворности. Ибо задачи без налета чудотворности скучны и противны, понятны и просчитываемы.
Все скучное в России плохо. Будни скучны. Потому будничная жизнь в России всегда не устроена. Всегда в России предпочтительным считается то, что несет в себе заряд чудотворности, неопределенности, неизвестности, неосознанности, духовности.
Русский народ – влекущийся к таинственности, многозначительности, размытости и всеобъемлемости, неопределенности задач, к неожиданным поворотам судьбы.
Мифологизм русского сознания сохpаняется неизменным. Русские всегда излишне восхищаются прошлым, отрицают настоящее и увлекаются будущим.
И опять же все это возможно по простой причине: русским народом движет страсть.
Страсть – как основа русского национального характера.
Но страсть непостоянна. Страсть делает русское народное православие ортодоксальным, часто неумным, истошным и нетерпимым. Поскольку народное православие фанатично и слепо идет вслед за страстью и исключительно чувством. А чувство можно переманить более сильным искушением, что и произошло с народом русским в 1917 году.
И это несмотря на невероятную народную набожность, которая сродни юродивости. В каждом русском сидит юродивый.
Пример. Однажды на обедне в Троицком соборе Серафимо-Дивеевского монастыря сестра-монашенка выговорила дочку мою Хану за чтение акафиста Иисусу во время литургии (и правильно сделала). Какая-то старушка-крестьянка (удивительно! но знающая церковнославянский) меня выговорила за чтение евангелия во время литургии, мол «выше литургии нет ничего…».
А как эти женщины крестятся и бьют поклоны, как падают на колени, как набожны и благообразны их лица с поджатыми губами!
Но почему же их отцы, мужья, дети, братья и др. – так слабы, пьяны, глупы, необразованны, скучны и часто подлы?! А их деды, прадеды, пращуры в двадцатом веке отдали Россию на поругание преступному сообществу большевиков, а в девятнадцатом веке позволили безбожному сброду – народовольцам и прочей бандитской швали – беспрепятственно уничтожать национальную русскую элиту!?
Ведь всю эту вселенскую подлость в России допустил этот самый «богоносный» народ, который сейчас молится чуду, расталкивая друг друга в очередях к святым мощам.
Ровно также этот народ расталкивал друг друга на манифестациях, большевистских сборищах и демонстрациях. Также истово и страстно русские женщины своих детей, мужей, братьев, отцов отправляли совершать всякие подлые дела – расстреливать, охранять, пытать, доносить и пр.
Кто обуздает русскую страсть – тот и на коне. Тот и поведет этот народ за собой. И не важен путь и цель, важна страсть.
И не надо русских жалеть. Они недостойны жалости. Они оказались недостойны милости Господа.
К тому же наш человек зол. Если у простого русского человека отнимают нечто, – как он уверен, – принадлежащее ему, он все сделает, чтобы и никто другой не мог этим воспользоваться. По принципу: не мне – так и никому. Впрочем, это не исключительное свойство русского человека. Это свойство любого простого человека, не искушенного интеллектом или верой.
Но у русского народа нет системы. Надо наложить на страсть систему – и так спасти.
Православие и есть тот идеальный жизненный выбор – соединение страсти и системы.
Русь святая – храни веру православную! Это не лозунг. Это – национальная формула спасения. Для России. На все времена.
Русский – без и вне православия, без и вне христианства – ничто.
Потому что высшее достижение страсти – увлечение Богом.
Кстати, у евреев обратная история – есть система, нет страсти. Евреи – это народ системы. Еврею не достает страсти и воображения. Потому и для еврея идеальный вариант – православие.
И, разумеется, православие не нуждается в осовременивании.
Православие современно, ибо не отреклось от вечности, от естественности и от милости, и всепрощения, от святости. Это все равно, как если бы сказать, что время (как категория) – нуждается в осовременивании.
Трудность в том, что от русских ничего не надо ждать и требовать – это богоизбранный народ. Господь с русским народом сам разберется. Русский народ Господу зачем-то нужен, иначе народ русский давно исчез бы с лица Земли.
Были времена в России худые, например, – татаро-монгольское иго, или Смутное время, самозванцы и пр. Но такого плохого времени никогда не было. Ибо никогда еще так далеко не отходил русский народ от Бога.
Господь наказывает русский народ даже не за дурные дела, а за отсутствие веры.
Наказывает дурными делами. Например, проклятием пьянства. Или войной. Или проклятием разврата.
Больное и развратное нынешнее русское общество. Блядство называют – «двойным, тройным дном человека», «какой-то человеческой тайной», «загадкой человеческой души» и пр. бред.
Как только Россия начинает устраивать жизнь в реальном и материальном смысле этого слова, презрев духовное, она гибнет. В этом – уникальная и принципиальная специфика России. В непонимании этой особенности и кроется причина непонимания России.
Но не буду торопить события. Господь даст русским больше, чем мы и предполагаем. И если нам важны физические результаты, мы их и будем иметь. Но лишь тогда, когда эти физические результаты не станут вредить нам по дороге к метафизическим целям, установленным нам Богом.
Хотя, конечно, нет никакой зримой, явной границы между вещественным и невещественным, между физическим и метафизическим, между материальным и духовным. Такая граница проходит лишь в наших мечтаниях. На деле такой границы нет. Или, что точнее, такая граница проходит всюду и во всем. Всюду и во всем нет возможности разделить мистическое и физическое.
И ветхозаветные десять законов и новозаветные заповеди обращены к духовному, метафизическому больше, чем к материальному и физическому.
Но очевидно, что духовные цели, поставленные перед человеком Богом, могут быть не достигнуты, когда человек в своей физической жизни начнет нарушать заповеди путем зримых физических действий. И тогда физические действия разрушают духовную империю Бога на земле.
По этой самой причине в России уже более столетия наблюдается повсеместное помрачение ума и атрофия духовности.
Двадцатый век в России оказался заложником девятнадцатого столетия, отдуваясь за псевдоромантизм, эгоизм, бунтарство. Как итог – возгонка человека путем коммунизма, фашизма, социализма.
Политический терроризм конца девятнадцатого столетия попытался взять все русское общество в заложники – ради свержения строя и захвата власти. Результат был плачевен. Общество было расшатано и рухнуло в начале двадцатого.
Эксперимент почти завершился. Вопросы, которые предстоит решать двадцать первому веку, сформулированы окончательно в конце века двадцатого. Времени почти нет.
Девятнадцатый век передал эстафету веку двадцатому. Политический терроризм в России конца девятнадцатого столетия превратился в националистический терроризм и международный конца двадцатого столетия. Великое достижение цивилизации – потребность в политическом самоутверждении уступила место потребности националистического самоутверждения. Но национализмом надо переболеть, как и национальностью. Но пока национальная духовность уступила место национальной физиологии (если допустим на минуту сравнение общественного и человеческого организмов).
Пример. В конце двадцатого столетия заложников в Чечне берут ради свержения существующего строя и захвата власти: слова чеченских боевиков относительно готовности к смерти ради веры пусты, – ибо пожелавший собой пожертвовать, жертвует только собой, не прячется за мирными людьми, не подставляет косвенно и напрямую свой народ под пули, бомбы и ненависть, религиозный воин жертвует только собой. Значит, террористическая война в Чечне идет исключительно ради власти. Как и террористическая война в России – конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Конечно, чеченцы – народ моложе русского, а потому может быть энергичнее и агрессивнее. Чечня находится в состоянии истоpического общественного возбуждения, пеpетекающего в эpекцию: и чеченская сперма бpызгает беспоpядочно на окpужающих. Ошибка русских в Чечне в том, что русские в Чечне слишком серьезны. Слишком серьезно воспринимают чеченцев. А чеченцы – это дети (даже не юноши) в ряду народов; чеченский народ еще находится на стадии гормонального и полового, общественного дозревания. И это вовсе не обидно. Разве можно обижаться на юношеский возраст русского народа по отношению к взрослости евреев и греков, которые столь же снисходительны внутренне по отношению к русским, как русские к чеченцам. Детскость чеченцев выражается например в том, как чеченцы описывают происходящие с ними события – неважно какого рода события, плохие или прекрасные. Чеченцы всегда фантазируют. Чеченцы ведут себя, как малые дети, которые не врут о происходящем, а именно фантазируют, воображают, выдавая желаемое за действительное. А когда реальность не совпадает с фантазией, уничтожают или не замечают эту реальность, но не трогают своих фантазий. Потому что чеченцы боятся разрушить свои фантазии, потому что их фантазии – это и есть их мир. То есть, не разрушая свои фантазии, чеченцы охраняют свой мир, который нуждается в фантазиях, как в воздухе. Совсем как малые дети. В достаточной мере этого не понимают ни в России, ни на Западе. Ибо взрослому человеку/взрослому народу, который давно отвык от детей и собственной детскости, – свои выросли, а образ жизни не предполагает общения с детьми, – всегда довольно сложно понять малых детей и юные народы. С чеченцами надо вести себя как с малыми детьми. Этот народ – как малое дитя. Ему надо потакать в малом, завоевав доверие в большом искренностью намерений, силой устремлений и убеждений, и твердостью позиций. Чеченцы переживают трагедию, которую пережили многие народы. Нация разделилась на две части. И уже не скоро чеченский народ станет единым. И лишь жертвенность чья-то, высокая жертвенность способна замирить народы и остановить войну и уничтожение людей, и взаимную озлобленность чеченского и русского народов.
Ознакомительная версия.
