– Мадам Лоран говорит, – переводила Сильви, – что семья Фуэнтес всегда была ей несимпатична. Но она не подозревала, что пригрела в своем доме бандитов и убийц!..
Между тем полицейские выносили из комнаты Фуэнтесов ящики с опасной начинкой – гранаты, автоматы, пластиковые бомбы… Тускло отсвечивали черные автоматные стволы… Толпа завороженно молчала…
* * *
Где-то в глубине комнаты забилась в истерике Долорес. Сильви и Толик, расталкивая толпу, кинулись на крик. Всклокоченная и полураздетая Долорес, бурно жестикулируя и обливаясь слезами, произносила трагический монолог, обращенный ко всем сразу и ни к кому в отдельности.
– Долорес боится, – переводила Сильви, – что теперь мадам Лоран выставит её на улицу. Но Долорес ни в чем не виновата. Рикардо не посвящал её в свои дела…
В толпе зашмыгали носами. Если ещё минуту назад симпатии жильцов были на стороне романтического бунтаря Рикардо, то теперь единственным объектом их сочувствия была бедная покинутая Долорес…
– Долорес говорит, – продолжала переводить Сильви, – что она никогда не любила Рикардо. Ей всегда нравился Хорхе Гонсалес. Но Хорхе был женат, и она не хотела разбивать семью…
Долорес рванулась к платяному шкафу, рывком распахнула дверцы и вытащила из вороха шмотья неведомо как и откуда попавшую сюда будёновку.
– Долорес говорит, – Сильви едва поспевала за темпераментной речью южанки.
– Долорес говорит, что Рикардо был политический извращенец. Когда он занимался с ней любовью, он заставлял её надевать вот это!..
Долорес нахлобучила на себя буденовку и выразительно развела руками, точно призывая всех стать свидетелями её поруганной чести.
Так и стояла она перед разноцветной и разноязыкой толпой – экзотическое дитя экватора в вылинявшей русской будёновке – не умеющая постичь все запутанные экзистенциальные связи этого безумного мира…
* * *
Утром уезжали лилипуты. Они высыпали на улицу стайкой цветных колибри. Цирковая дирекция прислала за ними специальный автобус, два огромных негра забрасывали в багажное отделение саквояж и чемоданы. Часть жильцов спустилась вниз проводить отъезжающих.
– Пустеет дом, – печально сказала Сильви. – Как всё-таки люди привыкают друг к другу… Вот уедут эти маленькие – и жизнь станет немножко другой…
Автобус наконец тронулся, открывая противоположную сторону улицы, и Толик вздрогнул от неожиданности: перед ним, облокотившись на капот своего автомобиля, стоял улыбающийся Андрей.
– Добрый день, мадемуазель! – Андрей поклонился Сильви. – Вы не возражаете, если я украду вашего друга?.. Нам предстоит срочный деловой визит!..
* * *
– Вот это сюрприз! – Толик торопливо вытряхивал из платяного шкафа все его небогатое содержимое. – Я-то думал, что после моего выступления в ресторане она и слышать обо мне не захочет!..
– Я тоже так думал!.. – Андрей долго и дотошно перебирал толиковы галстуки, пока, наконец, не выбрал более или менее подходящий. – Но женская душа потемки!.. Я считаю, что ты обычная свинья, а она считает, что ты неординарная личность!..
* * *
…За стеклом автомобиля проплывал универмаг «Тати». Толик, прежде не видевший «Тати» ни в кино, ни по телевизору, ни воочию, сумел бы узнать его и без вывески – это был знаменитый дешевый рай для советских туристов, не менее знаменитый в Москве, чем, скажем, Лувр или Эйфелева башня.
За универмагом потянулись крохотные лавчонки без названия, торговавшие одеждой и обувью – турецкие, алжирские, марокканские…
– А куда мы, собственно, едем? – вдруг обеспокоенно заерзал Толик. – Надеюсь, не в тот же самый ресторан?
– Мы едем к ней домой! – бесстрастно ответил Андрей. – У вас сегодня конфиденциальная встреча. То есть, без меня.
– Как это без тебя?.. – совсем разнервничался Толик. – Это что ещё за игры?.. Я что, похож на альфонса?..
– Нет, Толик, до альфонса тебе далеко. Альфонсы меньше комплексуют. И гораздо лучше одеваются…
* * *
…В маленьком турецком магазинчике Толику выбирали костюм. Владельцы магазинчика – шумная турецкая семья – старики, взрослые, дети – хором давали советы, восхищенно цокали языком, вытаскивали на свет Божий всё новые костюмы. Андрей придирчиво щупал материю, морщился, отрицательно качал головой и тыкал пальцем в очередную модель на витрине.
– Ну, на кой мне костюм?.. – вяло сопротивлялся Толик. – Я же не свататься еду. А для деловой встречи сойдет и мой собственный. Он вполне приличный. Болгарский.
– У тебя жирное пятно на лацкане!.. – Андрей придирчиво щупал очередную модель. – А ты его даже не заметил!.. И вообще, такое впечатление, что ты носишь этот костюм с детства!..
Наконец Андрей утвердительно кивнул головой – долгожданный выбор обновки состоялся. Толик нехотя отправился в примерочную кабинку. Он уже почти разделся, когда занавеска чуть отодвинулась, и в кабинку всунулась лукавая мордочка турчонка. Пацаненок пробормотал какие-то извинения и положил на стул рядом с Толиком нарядный целлофановый пакет.
– Обновляться так обновляться! – донесся из-за занавески голос Андрея. – В пакете носки и плавки!..
– А это ещё зачем? – встревоженно поинтересовался Толик. – Зачем мне носки и плавки?..
– Лучше быть во всеоружии! – философски ответил Андрей. – Мало ли как сложится беседа!..
* * *
…За окном тянулись парижские пригороды. Нахохлившийся Толик – в новом костюме и с букетом роз – напряженно молчал всю дорогу. Наконец не выдержал.
– Послушай!.. Насколько я понимаю; речь должна идти о публикации моих рассказов, так?.. Тогда для чего весь этот маскарад?.. И при чем тут носки и плавки?..
– Дикий человек!.. – покачал головой Андрей. – Ну, если у дамы возник интерес к тебе не только как к писателю, но и как к мужчине, то что же в этом плохого?.. Я бы гордился!..
Автомобиль остановился у опрятного двухэтажного дома с черепичной крышей.
– Вытряхивайся! – приказал Андрей. – У меня есть ещё кое-какие дела… Я смотаюсь на часик в одно место, а потом вернусь за тобой, о'кей?..
Толик безропотно выбрался из машины и, еле волоча ноги, побрел к дому. Некоторое время он топтался перед дверью, не решаясь нажать кнопку звонка. А затем неожиданно сорвался с места и что было духу кинулся обратно.
– Пойми!.. – Толик колотился об автомобильное стекло, как гигантский махаон, попавший в керосиновую лампу. – Я не могу туда идти!.. Это пошло и гнусно!.. В конце концов, у меня есть принципы!.. И у меня есть любимая женщина!..
Андрей, не глядя на Толика, нажал на газ. Автомобиль тронулся. Перед поворотом он насмешливо помигал Толику подфарниками и через несколько минут скрылся из виду.
– Какая же ты сволочь! – сказал Толик вслед автомобилю. – Я думал, ты товарищ, а ты сволочь!.. Сволочь и сутенёр!..
* * *
…В огромной гостиной мадемуазель Кипренски, в окружении бронзы и хрусталя, зеркал и картин, Толик произносил пылкий монолог. Видимо, монолог изрядно затянулся. Хозяйка откровенно скучала и поглядывала на себя в зеркало. Толик это видел, но продолжал говорить, попутно обдумывая варианты вежливого бегства.
– Я ехал сюда с надеждой, – витийствовал Толик, – что местная русская диаспора отнесется ко мне ну если не с интересом, то хотя бы со вниманием!.. Где же ещё искать пристанище вольному русскому слову, почти задушенному советской цензурой, как не здесь?.. И что же я вижу?..
– Сварить ещё кофе? – участливо спросила хозяйка, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что же всё-таки увидел Толик.
– Нет, спасибо! – Толик боялся пауз. – И что же я вижу?.. Я вижу на Западе ту же самую цензуру!.. Только не идеологическую, а финансовую!.. Русское зарубежье поражено цинизмом, прагматизмом и нравственной глухотой!.. А между тем именно русское зарубежье – это последняя надежда советского андерграунда!..
– Хотите что-нибудь выпить? – снова поинтересовалась хозяйка.
– Нет, спасибо! – Толик понимал, что перед ним ставят шлагбаум, но продолжал отчаянно жать на газ. – Да, конечно, парижские издательства сделали для русской словесности чрезвычайно много…. Но ведь русская словесность не ограничивается одним Солженицыным!.. Есть и другие талантливые писатели!..
– Может, перенесем нашу беседу в спальню? – ровным голосом предложила хозяйка. У Толика пересохло в горле. Втайне он всё-таки надеялся, что эта дурацкая пьеса обойдется без постельного эпилога.
– Да, конечно! – сипло выдохнул Толик. Хозяйка, раскачивая необъятными бедрами, двинулась в направлении спальни, гость некоторое время потоптался на месте, а затем обреченно поплелся за ней…
* * *
…Он вошел в спальню и замер на пороге. Мадемуазель Кипренски уже успела облачиться в розовый пеньюар и теперь лежала в белом мареве алькова, похожая на гигантский сливочный торт…
– Ну что же вы?.. – протяжно сказала мадемуазель Кипренски. – Или вы боитесь?.. Впрочем, правильно делаете, что боитесь!.. В постели я радикал!..
