Толик, кажется, только теперь осознал, что произошло, и зарыдал – беззастенчиво, бурно, открыто, не стесняясь присутствующих. Андрей вынул носовой платок и принялся утирать ему слезы. Толик, точно капризный ребенок, отворачивал физиономию в сторону и взбрыкивал руками, но Андрей терпеливо продолжал делать свое дело…
– Не драматизируй ситуацию!.. – мягко уговаривал Андрей. – Ты здесь без году неделя!.. Ты даже не успел узнать её как следует!.. А между тем в Париже полным-полно хорошеньких женщин!..
– Как ты не понимаешь!.. – захлебывался Толик. – Я же люблю её!.. Она была моей единственной отдушиной в этой газовой камере!.. Без неё я просто умру!..
– Будешь умницей – не умрешь! – Андрей подмигнул Толику и повернулся к господинчику в котелке и в очках. – Человечество не допустит твоей гибели. Вот у месье Леруа есть замечательная идея, как поставить тебя на ноги!..
Господинчик в котелке и в очках, услышав свою фамилию, молча и коротко поклонился. Вид у него был весьма экстравагантный и таинственный, если не сказать детективный. «Коровьев! – мелькнуло в голове у Толика. – Чистый Коровьев!..»
– Месье Леруа, – продолжал Андрей, – предлагает тебе свои издательские услуги. Ты можешь написать книжку, которая станет бестселлером. Серию психологических этюдов из твоей собственной жизни. Но название месье Леруа диктует свое: «Дневник стукача».
Толик оглушенно молчал. Он медленно переводил взгляд с Андрея на месье Леруа и обратно, силясь по их глазам понять, не ослышался ли он, а если не ослышался, то не шутка ли это…
– Дневник стукача? – раздельно переспросил Толик и сам поразился собственному голосу – он был пугающе чужой и словно доносился издалека. – А почему, собственно, стукача?.. Я к этой профессии, извините, не имею никакого отношения!.. Вероятно, месье Леруа меня с кем-то перепутал!..
– Да ты не задирайся!.. – миролюбиво сказал Андрей. – Предложение, конечно, пикантное, но поверь, никто не хочет тебя уколоть!.. В конце концов, судьба у каждого складывается по-своему… Просто есть реальная возможность заработать приличные деньги!..
– Гадина!.. – протяжно выдохнул Толик. – Ты украл у меня всё – достоинство, самоуважение, любовь!.. Ты превратил меня в насекомое!.. Теперь ты хочешь украсть у меня последнее – покой!.. Я ненавижу тебя!.. Ты дьявол, дьявол!..
– Да, от скромности ты не умрешь!.. – сокрушенно констатировал Андрей. – Ну какой же уважающий себя дьявол станет тратить силы на такую бесцветную моль, как ты?.. Я просто обыкновенный идиот, который надеялся, что тебе можно помочь…
– Нет, ты дьявол! – бешено заорал Толик.
Он уже ничего не видел, ничего не соображал, ничего не чувствовал, кроме бесконечной, клокочущей, всепоглощающей ненависти. Перед глазами его, как в оптическом прицеле, прыгала переносица Андрея, ненавистная переносица, которую следовало немедленно разбить, раскрошить, расквасить, чтобы пришли, наконец, желанные покой и равновесие…
– Теперь я всё понял!.. Ты специально окружил меня своими людьми, которые должны твердить мне, что я бездарь!.. Ты и Евпатий – вы вдвоем всё это устроили!.. Вы хотели отомстить мне за Аглаю!..
Толик схватил с конторки мадам Лоран увесистое пресс-папье и замахнулся было на Андрея, но тот успел перехватить толикову руку, и пресс-папье с грохотом упало на пол. Андрей крепко уцепил Толика за подбородок и залепил ему несколько звонких пощечин. Толик мгновенно пришел в себя, в глазах появилось привычное плаксивое выражение. Подвывая, как больная собака, он бессильно опустился на колени.
– Я заплатил мадам Лоран ещё за неделю!.. – Андрей демонстративно швырнул на конторку несколько купюр. – Но это последнее, что я для тебя делаю. Дальше помогай себе сам!
Андрей и месье Леруа исчезли. Толик встал с колен и отряхнул брюки. Мадам Лоран пересчитывала деньги.
* * *
…Толик поднимался по лестнице. Впервые он почти физически ощущал, что дом пуст. Ушли куда-то кришнаиты со своими трещотками. Уехали лилипуты. Арестован Рикардо. Исчезла Сильви. А вот теперь ушел Андрей. Никого, никого… В опустевшем помещении, как муха в стакане, звенела тоскливая тишина.
Толик уже одолел последний лестничный пролет, когда на верхней лестничной площадке открылась дверь. На ярком свету Долорес казалась голой – халат просвечивал насквозь… Толик не удивился. Он знал, что здесь его ждут. Более того, он знал, что только здесь его и ждут. Сейчас это было единственное место на земле, где его, Толика Парамонова, хотели видеть…
* * *
…Едва за Толиком захлопнулась дверь, Долорес начала очередной монолог.
Толик всегда удивлялся, как ей удается выговорить такое количество слов за такое короткое время. Она продолжала говорить и тогда, когда Толик снял с неё халат, и даже тогда, когда он повалил её на диван… Толик не прислушивался к монологу. Пафос его он понимал и без перевода – через каждое слово проскакивало: революция… Рикардо… Рикардо… революция…
– Да, да… – натужно бормотал Толик. Он явно поторопился с мизансценой и теперь, лежа в неудобной позе, силился расстегнуть брючный ремень. – Да, да… Дело Рикардо не умрёт… Дело Рикардо будет жить в веках…
Наконец монолог окончился, рука Долорес потянулась к магнитофону, и в комнате на полную мощность загремела кумбия. Толик дернулся, как ящерица, готовая закопаться в бархан, но цепкие пальцы Долорес уже сдирали с него рубашку…
* * *
…Толик ополовинил стоящую на столе бутылку водки и теперь бесцельно слонялся по комнате, маясь внутренними монологами… Первым делом надо найти Сильви… Легко сказать, надо найти… Он даже не удосужился спросить, где она учится… А как быть с этой дурой Долорес?.. Ведь он же обещал ей поддержку… Кстати, не такая уже она и дура… Всё-таки она человек идеи…
Делая очередной круг по комнате, он мельком глянул на себя в зеркало. Глянул и ужаснулся. Лицо пожилого упыря. Набрякшие веки. Глазные белки в частой сеточке кровяных прожилок. Стойкий апоплексический румянец на щеках… Нет-нет, нельзя глушить водку в таких количествах… Иначе можно надорвать сердце… А лечение здесь стоит дорого…
Зазвонил телефон. Толик кинулся к нему, сшибая стулья. Может это Сильви?.. Она добрая девочка, она не может долго обижаться… А, чёрт, как же он мог забыть, что полчаса назад заказал разговор с Москвой!.. Евпатий, дружок ты мой дорогой, ты сейчас единственный, кто может меня спасти!.. Только окажись дома, умоляю тебя, окажись дома!..
Толик цепко ухватил трубку, точно опасался, что она может выскользнуть у него из рук и сигануть под диван.
– Уи, уи!.. – Толик даже задохнулся, услышав заветное словечко «Моску». – Уи, мадемуазель! Я заказывал разговор с Москвой!.. – И после паузы продолжил уже по-русски. – Алё?.. С кем я говорю?.. Это Парамонов из Парижа!.. Мне нужен Евпатий Воронцов!.. А когда он будет?.. Что-что?! – Толика бросило в жар. – Как это… арестован?.. Этого не может быть!.. А когда его… когда это случилось?..
В трубке продолжали говорить, но Толик уже ничего не слушал… Вот тебе и «чайник со свистком»… Ах, Евпатий, Евпатий!.. Вот теперь у Толика и впрямь никого не осталось…
Толик подошел к зеркалу и пристально вгляделся в своего двойника. Небритый угрюмец из зеркальной рамы смотрел на него с нескрываемым отвращением. Но где-то там, в глубине его зрачков пряталось и другое – ожидание и интерес: соврёшь или не соврёшь?..
– Прости меня, Евпатий!.. – глухо сказал Толик. – Прости, Аглая!.. Я всё искуплю, вот увидите!.. Умереть за свободу можно везде!.. Везде, не только в России!..
* * *
…Было шесть часов утра, когда на одной из улочек в Клиши появилась необычная процессия. Она медленно и торжественно двигалась мимо закрытых ещё лавчонок, неся над собой колышущееся алое марево из флагов и транспарантов.
Во главе процессии шли Толик, Долорес и Хорхе. За ними следовало ещё человек двенадцать. Молодые белозубые, с оливковой кожей, они были для Толика невыгодным фоном – в их окружении он выглядел, как внезапно воскресший покойник.
Время от времени кто-то из демонстрантов чуть приотставал, чтобы наклеить на стену очередную листовку. Листовок было великое множество, на каждой из них гневно пламенело: «Свободу Рикардо Фуэнтесу!..»
Демонстрация дошла уже почти до середины улицы, когда Хорхе вдруг коротким броском метнул в одну из витрин гранату. Грохнул взрыв, волна от него прокатилась по соседним витринам, в жилых помещениях со стоном осыпались окна, где-то пронзительно завизжала женщина…
Взрывы следовали один за другим. Неподалеку взвыла полицейская сирена. Несколько раз кряду сухо стрекотнул автомат. Демонстранты поспешно забрасывали улицу дымовыми шашками…
Толик уже не видел ни Долорес, ни Хорхе, глаза его слезились от едкого дыма, но он продолжал идти вперед, выставляя над головой, точно спасительную хоругвь, плакат с лозунгом по-французски: «Свобода или смерть!»
