Спустя три дня, часам к одиннадцати утра Станимир Симитлийский, прихватив из ванной увесистый налым[1], а из кухни — самый крупный нож, отправился в подвал, намереваясь совершить жертвоприношение. Обычно он сперва оглушал птицу, а затем безболезненно лишал ее жизни. Но Станимир Симитлийский выронил из рук и налым и нож, как только оказался перед дверью своего подвала.
Замок был сорван вместе с кольцами, на которых он висел.
Станимир нажал ручку двери. Дверь была заперта изнутри. Станимир отошел от двери на два шага, пoтом изо всей силы навалился на нее плечом. Дверь не поддалась, заперта была намертво, но, к счастью, поддалась рама, которая рухнула вместе с запертой дверью, и здесь уместно было бы вспомнить поговорку: «И волки сыты, и овцы целы» — если бы Симитлийский был в состоянии вспоминать о народных поговорках вообще.
Но ему было не до этого.
Потому что под потолком качались трое повешенных.
А от индюшки не было и следа.
Станимир Симитлийский, по профессии сценичный работник, до конца своей жизни не: мог связанно объяснить, каким образом после пережитого кошмара ему удалось подняться в свою квартиру. На все расспросы супруги он отвечал, что совесть у него чиста, что он никого не знает и никогда не замышлял никакого зла. По прошествии известного времени жена его, обеспокоенная, что не сможет своевременно ощипать столь крупную птицу, возвысила голос до предела, но супруг, продолжая в ознобе жаться к плите, бубнил невнятно: «Кисуля, ты ведь меня любишь? Правда же, ты никогда не бросишь меня, что бы ни случилось? Правда?» И шмыгнул носом. У него был насморк.
Вдруг в дверь позвонили. «Иди хотя бы открой!» — воскликнула супруга, но Станимир только еще плотнее прижался к плите, продолжая шмыгать носом, поэтому жене пришлось самой открыть дверь
Стефанову Хаджиаристотелеву, пришедшему спросить, не нужна ли какая помощь. Прирожденный криминалист знал, когда ему появиться. Впрочем, об этом визите они условились еще со вчерашнего дня.
Хозяйка сразу же пожаловалась на своего супруга, не дослушав Стефанова Хаджиаристотелева, которому пришлось оборвать на полуслове заранее приготовленную фразу:
— Если бы я был уверен, что мои слова не прозвучат обидно, я бы с удовольствием предложил свои услуги вместо хозяина, который и так потратил много сил на индюшку, поскольку покупал ее аж в городе Симитли. Если, конечно, вы ничего не имеете против…
Хозяйка подала криминалисту свой фартук, помогла засучить рукава, как вдруг ее супруг с криком: «Ни в коем случае, только не сейчас!» — помчался по лестнице вслед за своим будущим свояком.
Стефанов Хаджиаристотелев остановил его на лестничной площадке и тихо сказал:
— Я все понял. Говорите внятно и спокойно, я слушаю.
Через пять минут «понтиак» Симитлийского мчался по улицам предпраздничного города, проезжая перекрестки на красный, желтый и изредка на зеленый свет. Взволнованный шофер без умолку повторял: «Как вам будет угодно! Как вам будет угодно! Не только в Симитли, на край света готов вас отвезти. Я ни в чем не виноват, спросите кого угодно, я ничего не знаю!»
Сразу же за Владайским перевалом с ними случилось то, чего еще никогда не случалось в детективах — спустило заднее левое колесо. Пока Станимир монтировал запаску, Стефанов Хаджиаристотелев расспросил его о том, сколько весила индюшка, какие у нее особые приметы и так далее, однако Симитлийский продолжал твердить, что он ничего не знает, ничего не покупал, а в конце опять начал шмыгать носом и всхлипывать. А Стефанов Хаджиаристотелев чистым приятным баритоном затянул арию Надира из оперы французского композитора Жоржа Визе «Искатели жемчуга», что косвенно указывало на то, что он пребывает в состоянии предельной сосредоточенности и вообще держится на чеку. Перед въездом в село Студено с ними произошло нечто, что уже описывалось в одном детективе — во второй раз спустило заднее левое колесо.
Пока Станимир снимал колесо и ставил заплатки на этот линялый экземпляр, криминалист подбросил ему: «Теперь нужно ждать новых пробоин в заднем левом протекторе». Предсказание Хаджиаристотелева сбылось приблизительно через полчаса: заднее левое колесо трижды выпускало воздух, и когда клеить уже было нечем, Хаджиаристотелев, положив руку на плечо предполагаемого свояка, задушевно спросил:
— Почему бы тебе не признаться? Сдавшись, Станимир признался:
— Ничего не знаю, мне нечего сказать. Индюшку я купил в Софии на рынке у Римской стены, никому я не хотел сделать ничего плохого.
Покусав молча губы, Стефанов Хаджиаристотелев наконец изрек:
— Поехали назад! Попробуем другой вариант. Они вернулись только к вечеру, и Хаджиаристотелев поинтересовался, в котором часу к ним заходили инкассаторы из службы электроснабжения и телефонный техник. Хозяйка ответила, что она не может припомнить, когда точно, но помнит, что приходили, а кроме того заходил еще какой-то ветеринар, спрашивал, нет ли у них животных, которым нужно сделать прививки, — собак или крупной домашней птицы.
— И вам показалось, что вы уже однажды видели этого человека, верно? — прервал ее рассказ криминалист.
Изумленная его проницательностью, женщина ответила утвердительно, не сводя восхищенного взгляда со смуглого лица красавца-криминалиста.
— Вы видели его фотографию, — словно про себя пробормотал тот, снимая трубку телефона.
В справочной аэропорта ему ответили, что в Западную Европу сегодня было три самолета, вечером вылетит еще один. Кроме того, было также два транзитных рейса.
— Вы не могли бы сообщить мне номера рейсов? — вежливо спросил Хаджиаристотелев, совершенно очевидно не проявляя к номерам никакого интереса, потому что, оставив трубку на столике, он приоткрыл дверь в соседнюю комнату. Сестра хозяйки Стелла лежала на диване в чем мать родила и держала у уха трубку параллельного телефона.
Стефанов Хаджиаристотелев считал, что обнаженное женское тело может лишь затенить логически стройную картину мира, однако смело ринулся в атаку:
— Вам не кажется, что нам пора поговорить по душам?
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу всех! — дрыгая ногами, завопила Стелла, с трудом соблюдая приличия. Криминалист добродушно усмехнулся:
— Разве кто-то утверждает обратное? Успокойтесь, успокойтесь, если хотите вернуть свои бриллианты…
Вскочив на ноги, женщина стала лихорадочно одеваться.
Хаджиаристотелев взял брошенную Стеллой трубку, подождал, пока ему сообщат номер последнего рейса, поблагодарил, а потом спросил, можно ли провозить в самолетах индюшек и других домашних животных.
Ответ заставил его встревожиться.
На одном из самолетов «Сабены» утром вылетел пассажир с индюшкой в клетке. На руках у него были все необходимые справки о прививках.
— На сколько у вас назначено свидание? — ледяным тоном спросил криминалист.
Женщина молчала, застегивая бюстгальтер.
— Тогда придется лететь! — тихо промолвил Хаджиаристотелев.
Спустя каких-нибудь полчаса в селе Биримирцы с одного гумна взмыло в воздух какое-то чудноватое подобие аэроплана, заляпанное куриным пометом и прилипшей соломой. Хаджиаристотелеву пришлось просить помощи у сельского тракториста, так как аккумуляторы аэроплана сели. Так или иначе, но через пять минут самолет неказистого вида, зато с изменяемой в полете геометрией крыла, взмыл в синеву и помчался со скоростью три тысячи двести километров в час, развиваемой двумя моторами по тысяче пятьсот лошадиных сил каждый.
На заднем сидении, зажмурив глаза, сидела Стелла. Она не знала, где находится (что было вполне понятно) и что ждет ее впереди. Перед ней маячила смуглая, мускулистая шея криминалиста, и она в который раз думала о том, что самые глупые люди на свете — это умные мужчины.
Хаджиаристотелев умело приземлил свой летательный аппарат на автостраду под самым Брюсселем и, убрав крылья, помчался по улицам города. Стелла рукой показывала, когда нужно было сворачивать направо или налево, и наконец сказала: «Здесь».
Они остановились около невзрачной гостиницы, номера в которой снимают на несколько часов, поднялись по узкой лестнице и толкнули дверь последнего по коридору номера.
Индюшка лежала на операционном столе.
— Еще минута, и было бы поздно! — радостно воскликнула Стелла.
— Боюсь, что именно эту минуту мы и упустили! — пробормотал криминалист, поднимая индюшку. Головы не было.
— Что вы на это скажете? — спросил он спутницу
— Мерзавец, подлец, скотина! — выпалила она — О боже, бриллианты моего дяди. О господи!
— Берите индюшку, пора идти! Мне будет неудобно шагать по улице с этим убитым пернатым, — тихо промолвил Хаджиаристотелев и вышел из номера.
Несмотря на ураганный ветер, самолет набрал высоту и уже через час сел в Биримирчах.
