— Пачку вафель, — авторитетно произнес не в меру упитанный мужчина, стиль одежды которого было трудно определить.
Послышались голоса, что так нельзя. Всегда есть кому подать голос, когда мы находимся в толпе и не знаем друг друга. Были выделены два наблюдающих за порядком в очереди. Затем было решено раздать номерки. У буфетчицы бумаги не оказалось, поэтому у бригадира поезда взяли пачку старых квитанций и на обратной стороне начали писать номера. Хор голосов у колонки стал на октаву выше, потому что на глазах у стоявших за водой расхищались буфетные богатства. Матери распределяли детей по «горячим точкам»:
— Беги в буфет, возьми пять банок кильки! А ты стой здесь, не вздумай уйти! Товарищи, это мой ребенок, я оставлю его здесь, так что потом не выступайте!
Двое в больничных халатах вышли из своего укрытия, поняв в конце концов, что никто не обращает на них никакого внимания. Больные подошли поближе к толпе и услышали:
— Ты кого поучаешь? Я тебе… Такой-сякой… У меня сто второй номер, а ты откуда взялся…
Дети побежали к своей матери и показали ей что-то зажатое в ладошке:
— Мам, смотри, земляника!
Мать вытащила пакетик «ЮНИСЕФ» и сказала:
— Быстро собирайте на варенье!
Дети промчались мимо двоих больных и разбежались по полянке. Немного погодя за ними последовали и другие с пакетиками и баночками. Хрустели сучья в лесу, был слышен треск ломающихся веток, в небо взвивался дымок. Любители пекли грибы. Время шло, день клонился к вечеру. На пункт С спустилась тяжелая тень горы. Закрылся станционный буфет. В окно можно было разглядеть лишь пустеющие полки. Ни тебе пыльных бутылок с коньяком, ни потрескавшегося мыла, ни консервных банок без этикеток, только в пустых липких ящиках из-под конфет ползают осы.
На поляне жгли костры. Ветерок гонял обрывки газет, а двое в халатах, замерев, следили, как жизнь била ключом в этом позабытом богом местечке. Из приемников неслась народная музыка, слышался стук костяшек — где-то играли в нарды.
— Кто из санитаров дежурит завтра? — спросил один из больных.
— Цеко! — ответил второй.
— Пустит?
— Тихо! Ты же знаешь, дадим монету-пустит…
В этот момент в поезде смолкла духовая музыка, раздался гудок, заглушивший все вокруг. Люди повскакивали, похватали свои подстилки и бросились к поезду. В лесу стоял треск — это неслись к поезду опаздывающие.
В вагонах началась борьба за места — кому сидеть у окна, кому по ходу поезда… Вагон-ресторан тут же наполнился людьми, зажглись лампы, и поезд торжественно тронулся. Немного погодя он уже несся, набрав скорость, снова из пункта А в пункт В.
— В следующий вторник дежурит Милчо, — сказал тот из двоих, что был повыше.
Они смотрели вслед поезду.
— И что из того? — подал голос второй, почесавшись под мышкой.
— Он хороший… Отпустит за леденцами!
— Да-а, — сказал второй, — а если снова поезд остановится?
— Не бойся! — погладил его по голове первый. — У нас только по ошибке останавливаются!
Они пошли через поляну, наступая на жирную бумагу, подталкивая ногами пустые бутылки. Вокруг вился дым угасающих костров, как во время телевизионной программы со звездами эстрады.
Кунчо Грозев. Девственная и первозданная
Перевод Наталии Ерменковой
В субботу мы всем отделом отправились на природу.
Заведующий, как начинающий турист, взял с собой жену, я — терьера Джерри, потому что уж лучше пусть на меня лают, чем ворчат, а остальные взяли корзинки для грибов.
Настроение, разумеется, у всех приподнятое. До чего ж хорошо пообщаться с природой, черт возьми! Да здесь даже неизбежные во внеслужебное время разговоры имеют особую прелесть!
И вот — мы идем вдоль елочек, стройных как…
…Хотя, правда, елочки не так уж стройны, так как половина из них — без верхушек: уже к началу нового года они были лишены этой своей части, но ничего не поделаешь.
Зато до чего чист воздух!
Делаем глубокий вдох.
.. Пахнет жареным.
Ничего, бывает и хуже, к счастью, ветер дует в противоположную от нас сторону, туда, где самосвалы сваливают на дорогу горячий асфальт…
Но вот грибочки!
Какое непередаваемое чувство гармонии с природой охватывает вас при соприкосновении с их нежными, окропленными росой шапочками.
.. Увы! На тенистых полянках, сотворенных матерью-природой будто специально для того, чтобы на них росли грибы, мы находим лишь банки из-под маринованных шампиньонов. Конечно, пустые…
Смотри-ка, собака, словно почуяв зверя, бросилась в кусты. Сейчас выскочит лопоухий заяц — прямо как в детской сказке!..
Но — не тут-то было. С победоносным видом появился Джерри, держа в зубах полуизгнивший масляный фильтр от машины.
Остановившись, мы устремляем взоры на далекие, как наши юношеские мечты, хребты гор.
Перед нами, закрывая горизонт, возвышается рекламный щит с приглашением посетить ресторан в бытовом стиле «Каракачанская овчарня». Прямо на нас недоверчиво смотрит нечто вроде фена или ряженого, но зато надписи на двух иностранных языках плюс на нашем родном любезнейшим образом предлагают бараний шашлык и народную музыку в любое время…
Зато щебетанья птиц никто не может нас лишить! Того самого — доисторического, легкомысленного диалога пернатых, который заставляет тебя…
Никак соловушка запел?!
А, нет.
Мимо проходят две пары кроссовок. Длинноносый юноша прижимает к себе коротко стриженную девушку, а она-транзистор. Или наоборот. Диктор программы «Горизонт» сообщает, что только что мы прослушали исполнение группы «Автобус № 80».
Вот Чучура. Это конечный пункт нашего путешествия…
…Ручеек, благодаря которому местность получила свое название, иссяк, еще когда строили этот ресторанчик, на крыше которого сейчас стоят две телевизионные антенны.
Не оказалось здесь и газировки. Только пиво — «Радебергер» — с ценой, соответствующей длинному пути, который оно проделало, пока добралось из-заграницы сюда…
Нечего и говорить, что от нашего радужного настроения счастливчиков, которым удалось сбежать от урбанизации, не осталось и следа.
— Нет уже той девственной природы, нету… — в который раз ворчали мы, снимая, наконец, рюкзаки.
Охваченные грустными мыслями, мы молча жевали парниковые помидоры, польскую картошку, красный турецкий лук, дырявый голландский сыр и болгарскую соевую колбасу. Но, как известно, на сытый желудок человек бодрее смотрит на мир. Мы тоже повеселели.
Кто-то подложил кнопки на скамейку, а Пейо Костов, забыв о своем предпенсионном возрасте, прыгал на одной ноге.
В термос Лили ухитрились высыпать целый пакетик лимонной кислоты, и у бедняжки так перекосило лицо, что сине-зеленые тени на веках вытянулись почти вертикально.
Я же, дождавшись, пока заведующий задремал, читая газету, поджег ее с одной стороны. А в это время кто-то, воспользовавшись его несвоевременным сном, изловчился расстегнуть пряжки на его старомодных туристических брюках, так что в конце концов наш шеф носился по поляне как угорелый в одних трусах.
Те, кто жевал, чуть не подавились со смеху!
Досталось и моему Джерри: один из наших привязал ему к хвосту консервную банку, и бедное животное чуть не сдохло, носясь по кругу. Вместе с ним чуть было не отдал концы и Пейо, потому что банка была его, и в ней — какие-то диетические маслины, купленные специально для похода.
В общем, было очень весело, от плохого настроения не осталось и следа.
Да и как иначе.
Ведь все-таки приятно сознавать, что девственная природа — первозданная, чудом не затронутая цивилизацией — кое-где еще сохранилась.
И если не вокруг нас, то по крайней мере в самих нас…
Любомир Кынчев. Прошел слух…
Перевод Василия Жукивского
Я был очень взволнован. Мне нужно было немедленно попасть к директору и сообщить ему о пожаре на одном из наших складов готовой продукции. Но в приемной, как обычно, было много народу, главным образом наши служащие.
Товарищ Гюлембаков принимал по одному — любил поговорить с подчиненным с глазу на глаз. Конечно, меня разбирало любопытство, о чем там беседуют, но дорога была каждая минута. Вообще-то я человек спокойный и терпеливый. Однако от одной мысли, что теряется драгоценное время, у меня дрожали руки и в глазах аж потемнело.
— Мне надо к товарищу Гюлембакову! — взволнованно сказал я секретарше.
— Подождешь! — отрезала она.
— Ты понимаешь, что говоришь? Пожар… Я должен сообщить ему немедленно…
— Подождешь! — не уступала она. — У меняемой от вас голова вспыхнет…
Нельзя было терять ни минуты, и как только дверь открылась, я бросился в директорский кабинет. Только хотел сказать, в чем дело, но тут меня опередила секретарша.
