Нам было весело, мы смеялись и беседовали о своем, женском, и тут пожаловали эти двое. Впрочем, Диомеда можно было в расчет не брать, я не держу на него обиды, именно Одиссей говорил и убеждал, причем ему это удавалось отлично, как всегда. Руки его, заросшие мохнатой щетиной, двигались еще быстрее, чем его язык туда-сюда, сюда-туда.
С превеликим трудом удалось нам собраться вместе, чтобы начать великий поход на этот город. Перед отправлением устроили мы славную охоту... – Тут Одиссей прервался на миг, слегка наморщив лоб, словно не хотел сказать чего-то лишнего, что не нужно слышать нашим, женским, ушам. Но тут ваш муж и отец Агамемнон на пиру договорился с Ахиллом, и было принято меж ними решение. Надлежит немедленно тебе, юная царевна, выйти замуж за Ахилла. Потому как лучшего жениха не найти в целом свете и красив, и знатен. Что скажете? Клитемнестра руками всплеснула, словно птица, дар речи на миг потеряла, едва выговорила:
– Упились вы там до потери памяти, верно?! Снова вино пили неразбавленным, как какие-нибудь дикари? Кто это придумал, выдавать девицу замуж второпях, словно дочь простого козопаса? Не простая девушка Ифигения, чтобы вот так, без подготовки…
– Не могу спорить, Ифигения – совсем не простая девушка… – ласково пропел Одиссей. Возможно, она роду еще более знатного, чем думаем, не так ли, госпожа.
Всегда спокойная Клитемнестра потемнела лицом. В семье не принято было затрагивать историю моего происхождения, и мало кто знал правду о том, что я приёмный ребёнок. Одиссей намекал на мое незаконное происхождение от краткого союза Елены и Тесея.
Однако, так решил Агамемнон, и нас с Диомедом послали поскорее за юной невестой. Поспешите, женщины, пока суда наши не отплыли к берегам Илиона, и жених еще ждёт юную новобрачную.
Мы переглянулись с Ифианассой, можно подумать, это я, несовершеннолетняя, горю желанием вступить в брак с молодым Ахиллом, который на днях отплывет в дальние края и, возможно, никогда не вернется.
– Почему Ифигения? – неожиданно для меня спросила высокая и статная Ифианасса, грозно подбоченясь, точь-в-точь она походила сейчас на царицу Клитемнестру. Ей не нравился никогда нежный красавец Ахилл. И в возраст невест она не вошла, ей год еще до пятнадцати. Почему не я?
Тут настало мне время удивляться, вот как сестрица заговорила. Действительно, пусть сестра выйдет за Ахилла, я лишь порадуюсь за нее. Мне пока не хочется уходить в новую жизнь от девичьей воли, еще годик, другой, а потом можно. Не хочу становиться вдовой при живом муже, который будет воевать неведомо где, боги знают, сколько лет, и вернётся ли живым с чужбины?– Возьмите с собой Ифианассу, о пресветлые базилевсы, нерешительно подала я голос, и двое прибывших удивленно воззрились на меня, будто услышав глас с неба. Она готова к замужеству и жаждет его, тогда как я лишь маленькая Ифигения, мой рост велик, но чувства еще спят в моем сердце, и тело растет, я не готова стать женой и матерью.
Показалось мне, или впрямь смелый и гордый Диомед вдруг покраснел ярче анемона, а рыжебородый Одиссей искоса и злобно взглянул на меня, и тут же улыбнулся светло и радостно. Наверное, показалось, так как Одиссей немедля принялся убеждать мать:
– Царица, нам велено доставить к отцу именно царевну Ифигению, не Ифианассу! Мы всего лишь исполняем волю твоего мужа Агамемнона, ужели ты пойдешь против него?
На меня Одиссей больше не смотрел, как ни пыталась вновь встретить его бегающий взгляд, мне это не удалось. Почему он боялся посмотреть мне в глаза? Не уважал? Или пытался что-то скрыть, едва не выдав истинных чувств за красивыми словами?
– Я не поеду! – тихо сказала я, прекрасно понимая, что мой голос не будет услышан. Так и
Произошло, Клитемнестра не оспорила мужней воли, и вот уже меня спешно готовят в путь к нареченному жениху. Рабыни торопливо складывают мои вещи в большой ларь, снуют в спешке по гинекею, а мне смешно и странно от их суеты.
– Прекратите бегать по дворцу, как глупые козы! Как только мой будущий муж отплывет в Трою, я вернусь назад в Микены, и буду здесь ждать его возвращения.
– Это разумное решение, – с легким вздохом согласилась мать, будто у нее отлегло от сердца. Возможно, ты и после навсегда останешься с нами, дорогая моя девочка. Кто знает, как выпадут кости твоей и Ахилла судеб… Хватит суеты, глупые клуши. Лучше подавайте поскорее жареное мясо и лучшее вино нашим гостям.
Но Одиссей и Диомед отказались воссесть на застеленных шкурами сиденьях, сославшись на спешность порученного им дела, доставить меня к Агамемнону, который ждёт.
– Но как же так? – Клитемнестра растерялась едва ли не больше, чем тогда, когда услышала новость о принятом Агамемноном сватовстве Ахилла ко мне. Если то решение всего лишь означало, что базилевс все решил, не спросив ее, царицы, мнения, то отказ высокопоставленных гостей от обязательной трапезы оскорблял ее как хозяйку, затрагивая сами основы общепринятых традиций. Как можно не отведать вина, хлеба и мяса, находясь в моем, – она подчеркнула это слово «моём», – доме?! Что вы делаете?! Подождите хотя бы немного, пока малыш Орест вернется с рыбалки, он так любит сестру, ему следует проститься с нею!
Низко, почти до земли, склонился пред нею Диомед, и без слов просил прощения за столь вопиющее нарушение правил. А базилевс Итаки не гнул спину низко, он лишь изрёк:
– Мы должны ехать, госпожа! Вдруг ветер переменится, суда уже готовы к плаванию…
– Но о какой свадьбе может идти речь, если вы все торопитесь отплыть? Вы даже не воздадите жертв нашим богам, не откушаете мой хлеб, вы только заберете Ифигению?! Как можно! … – мать готова была заплакать. – В таком случае, я повелю немедля снарядить арму для невесты. Она имела в виду специальную крытую коляску для невест. Только на арме, и не иначе мне сейчас полагалось ехать, потому что впереди меня должно ожидать свадебное торжество, о котором я пока не услышала ни слова. На миг меня охватил восторг, еще бы, арма такая чудесная, удобная коляска, накрытая сверху огромным куском домотканины от ветра и дождя, и в ней так удобно ехать, и она такая красивая, и изящная, только вот не очень маневренная…
– Тсс! – Одиссей приложил палец к губам, будто намекая матери на многословие, стремясь оборвать на полуслове речь. Мать воздымала руки, не находя слов от возмущения и непонимания. Еще пуще сделалось ее недовольство, когда гости отказались взять арму и сопровождающих из числа нашей челяди и приближенных, сославшись на то, что им некогда ожидать лениво тянущуюся процессию, им очень некогда! Возмутительно!
Клитемнестра всё поймет позже, гораздо позже, когда ничего нельзя будет исправить. И будет ликовать от того, что гости хотя бы не увезли с собою Ифианассу, ее родную дочь.
Поведение гостей казалось мне всё более странным и необъяснимым. Но я не задавала вопросов, усвоив из поведения Одиссея и Диомеда, что не получу ответов. К чему выставлять себя на посмешище, если тебя старательно не замечают, будто ты серебряный кратер или дворовый пёс? В считанные минуты я, молча, собралась, надев лучшее платье, сшитое по старому критскому фасону, высоко поднимавшее мою полудетскую грудь, с множеством оборок и четко обрисованной талией, и шагнула за порог дома, в котором выросла, навстречу моей странной судьбе. Вскоре златообильные Микены навеки скрылись из глаз за поворотом дороги.
Раз не суждено мне проехаться на арме перед своим законным супружеством, так и на паршивой, обветшалой, но быстроходной военной повозке двух базилевсов я не поеду, уперлась я, и настояла на своём. Клитемнестра дозволила мне взять Боанегроса, моего любимого мальчика, моего чудесного жеребца, с легкостью преодолевающего кручи.
– Тебе неудобно будет скакать на нём в таком платье, – с сомнением шепнула сестра, но я лишь отмахнулась. Мне всегда удобно в седле, с детства вела себя как мальчик. Не то, что их хваленый жених Ахилл, как девочка, прятался среди женщин. Тоже мне жених! Пусть Одиссей и Диомед трясутся на ведомой возницей повозке. Смеюсь над ними.
– Истинная Артемида! – с нешуточным ужасом пробормотал Диомед, глядя на меня, а его товарищ, хвала богам, промолчал. Изредка ловила на себе сомневающийся взгляд Одиссея, но он ни слова не произнес, пока я гарцевала перед ними по крепкой мощеной микенской дороге, которая пережила уже немало поколений людей. Дорога немного приподнималась над окружающей местностью, ровная, надежная, сложенная из каменных блоков, скрепленных друг с дружкой гипсом и залитых слоем рыжей, почти как борода Одиссея, местной глиною. Сверху дорогу покрывала каменная плитка, по которой повозка «гостей» катилась как по маслу, а Боанергос летел подобно Пегасу. Впрочем, иногда каменная дорога сменялась земляными насыпями, и, тогда повозка замедляла ход, но не мы с моим быстроногим черным красавцем.
