Выйдя с дискуссии на тему «Маскироваться или нет?», Фарид и Франсис парадоксальным образом оказались незаметными. В любом другом районе Парижа эта типичная пара гомосексуалистов выглядела бы экзотически. Но в квартале Марэ их бритые головы, шарообразные бицепсы, одежда и спортивные свитеры растворялись среди сотен подобных фигур из-под радужного знамени Gay nation.[12] Завтра утром они простятся с незаметностью квартального масштаба и, натянув маску всеобщей незаметности, отправятся на работу: Франсис, одетый в неомолодежном стиле (спортивный свитер, джинсы, кроссовки), – на склады компании «Экспресс-почта», филиал ВСЕКАКО, а Фарид в костюме и при галстуке, как каждое буднее утро, пойдет во ВСЕКАКОНЕТ, Интернет-филиал все той же ВСЕКАКО. В реальной жизни их «заметность» заключалась в том, что в разных местах они одевались так, как одеваются там остальные.
Франсис, послушавшись своей бунтарской души, пошел на эту дискуссию, организованную центром «Геи и лесбиянки», после прозвучавшего по консервативному радио заявления одного правого депутата, который счел непристойным изобилие флагов всех цветов радуги на улицах четвертого округа. Народный избранник добавил также, что все эти характерные знаки в конце концов «приведут к маргинализации части населения, не являющейся гомосексуальной». Заявление это, которое по идее должно было пройти незамеченным, было услышано неким бдительным ухом и почти сразу же вызвало целую лавину возмущенных откликов. Центр «Геи и лесбиянки» бросил призыв выступить против этих «тошнотворно-отвратительных» слов. Перед лицом столь неприкрыто гомофобной речи в квартале коллективно было объявлено кризисное состояние, а всех геев, лесбиянок и их друзей попросили всюду носить в знак солидарности радужные ленточки.
Дискуссия с аперитивами на тему «Маскироваться или нет?» была организована, чтобы отметить успех операции. Какой-то активист с микрофоном толкал речь о здоровой гражданской реакции и обличал «порочное, фашиствующее выступление, которое превращает гетеросексуалов в жертв, и нерешительное общество, все еще не способное согласиться с правом гомосексуалистов иметь детей». Франсис, весьма чувствительный к этой проблеме, с улыбкой взглянул на Фарида, но тот отвернулся. Микрофонный голос удивлялся, что не были упомянуты би– и транссексуалы, как будто мир состоит только из гомо– и гетеросексуалов. Слово взял член муниципального совета, сторонник геев, и заверил, что левые поддерживают любые сексуальные ориентации, то же самое сделал в коммюнике и представитель геев от оппозиции. Он предложил принять хартию, в соответствии с которой торговцы обязались бы обеспечить геям, лесбиянкам, би– и транссексуалам самый горячий прием, наклеив на витринах своих магазинов плакат «Gay friendly».[13] Но тут слово взял какой-то смутьян и насмешливым тоном заявил:
– Я как-то не замечал, чтобы геев плохо принимали в магазинах! Насколько мне известно, торговцы прежде всего думают о прибыли.
Собравшиеся ответили негодующим ропотом, а смутьян продолжал:
– Кстати, а как в булочной узнают гея? Он что, должен войти с криком: «Я – гей, продайте мне багет!»?
Свист заглушил его голос, но несколько человек в разных местах поддержали его аплодисментами. Теперь уже Фарид повернулся с улыбкой к Франсису, поскольку счел это замечание достаточно справедливым. После этого он оставил своего друга слушать продолжение дискуссии, а сам пошел на террасу выпить в лучах солнца свой happy hour (второй бесплатный аперитив, предоставляемый с шести до восьми вечера).
Дни были похожи один на другой, и Фарид все меньше понимал, чего же он хочет. Он приехал из Египта одиннадцатилетним мальчишкой и долго мечтал стать безукоризненно современным человеком Запада. Он представлял, как в тридцать лет будет занимать крупный пост в информационной компании, у него будет семья, и, вероятней всего, так оно и стало бы, если бы не гомосексуальность, свалившаяся на него словно бы даже случайно. Он уже начал тискать девочек в школе, но какая-то таинственная сила влекла его шляться по барам и набережным в поисках встреч с мужчинами старше его. Поначалу обе эти жизни шли параллельно. Но мир геев захватывал его все больше, а мечта о нормальной жизни все таяла и таяла. С Франсисом Люроном он познакомился в Интернете, где тот проводил ночи напролет, ища «долгую, прочную любовь». Увидев Франсиса, Фарид нашел его не слишком привлекательным, но вскоре ощутил, как этот мужчина, который был старше его на двенадцать лет, обволакивает его ласковыми движениями. Франсис потратил бездну энергии, чтобы завоевать его. Фарид работал, чтобы платить за учебу, – Франсис одолжил ему денег. Фарид жил в пригороде у отца – Франсис предложил ему комнату в Париже. Такие вот мелкие ненавязчивые детали привели к тому, что француз, мечтавший жить с партнером моложе себя, сумел добиться того, что они образовали прочную пару. После тридцати пяти Франсис считал себя конченым стариком, и Фарид был для него последним шансом. А тот, обретя кров, преданную любовь и выход в Интернет, смирился. Правда, время от времени на него накатывало, он выходил из себя из-за ласкового давления Франсиса, воспринимая его как покушение на свою свободу. Он обвинял Франсиса в том, что тот мешает ему жить, а кроме того, бунтовал против гомосексуалистской среды, которая лишала его возможности стать отцом семейства.
Он кричал:
– Все равно в конце концов я женюсь на женщине!
Потягивая на террасе аперитив, Фарид посматривал на мальчонку со смазливой мордашкой на противоположной стороне улицы, повисшего на руке типа, смахивающего на водителя грузовика. Прикуривая сигарету, он пристальней пригляделся к этому мальчонке… который на самом деле оказался девицей, одетой мальчиком, рядом с другой лесбиянкой, нарядившейся водителем грузовика. А из зала, где шла дискуссия, доносились крики:
– Вам, парижанам, хорошо рассуждать! А в провинции в большинстве маленьких городов гомосексуальность все так же остается объектом преследований.
Гомосексуалисты с их историями о гомосексуалистах достали его. По улице шли незнакомые люди, Париж купался в дивном предзакатном освещении. Фарид с удовольствием поужинал бы в городе, но Франсис настоял идти после дискуссии домой, потому что в холодильнике были кое-какие остатки и их надо было доесть. По дороге он взял Фарида за руку, чтобы доказать ему свою любовь, – дискуссия о «заметности» добавила ему решимости проявлять себя геем на тех трехстах метрах улицы, что отделяли «Бич-бар» от их квартиры. Фарид отнял руку. Они вошли в дом, поднялись в лифте на пятый этаж. Франсис повернул ключ в замке. За дверью поджидали две голодные кошки; Фарид прошел в кухню, чтобы достать кошачий корм, а его друг крикнул ему:
– Волчоночек, только, пожалуйста, в кормушку! Не в тарелку из красивого сервиза, как в прошлый раз!
Трагедия не была забыта. Неделю назад Франсис задел выставленную Фаридом тарелку из сервиза, унаследованного им от бабушки, и разбил ее. В течение часа он был просто невыносим: нервно собирал осколки, потом уселся перед телевизором, храня молчание. Египтянину надоели все эти мелкие конфликты. После окончания учебы он слыл юным гением информатики. Вполне довольный работой, он платил свою долю за жилье, и ему уже хотелось, чтобы жизнь его была похожа на жизнь блестящего молодого человека. А вместо этого он загнивал в карикатурной семье двух геев.
Франсис радостным тоном предложил подготовить подносы с едой, чтобы посмотреть по телевизору повтор «Бунтарей» на «Другом канале». Элиана Брён на этой неделе принимала руководительницу ассоциации живущих в плохих квартирных условиях из района Сена – Сен-Дени. Фарид вздохнул: он предпочел бы посмотреть на Мб экономический еженедельный тележурнал «Акционеры». О различии интересов говорила и пресса, лежащая на столике в гостиной: иллюстрированные журналы и издания по информатике – Фарида, Франсису принадлежали брошюры по упаковке, а также различные документы, которые он собирал в предвидении создания ассоциации геев внутри ВСЕКАКО. Вскоре после встречи Фарид и Франсис открыли, что работают в разных филиалах одной и той же компании; впрочем, поскольку речь идет о транснациональной компании, ничего экстраординарного в этом не было.
В сорок лет Франсис все еще качал грудные мышцы, но уже перестал бороться с брюшком, которое год от года круглилось все больше. Он предпочитал борьбу с излишествами других, изгнав спиртное и табак из их интерьера в стиле ИКЕА. И Фарид, после того как поселился тут, вынужден был курить перед распахнутым настежь кухонным окном. Пока Франсис заправлял салат из морских водорослей и сои, египтянин разобрал белье, включил стиральную машину, установив программу № 4 (хлопок/цветное). Из гостиной доносилось бурчание последних известий. Потом зазвучал фрагмент рэпа, воспевающего войну арабов с полицией. Франсис узнал позывные «Бунтарей».
