— Возьми меня…
Отстранилась, сняла блузку и брюки, трусики. Арис безучастно смотрел, как она раздевается. Позволил ей раздеть и себя. Она хотела прижаться к нему, но он ласково оттолкнул ее:
— Ты же знаешь…
Она погладила его нежно-нежно по лицу:
— Возьми меня как мальчика.
— Никто никогда не будет любить меня, как ты.
— Никто, мой Арис. Иди же ко мне.
— Ты с ума сошла.
— Я люблю тебя.
Он перевернул ее на живот, собрал в ладони как можно больше слюны, нанес ее на тело Павлины и осторожно вошел в нее. Она почувствовала пронзительную боль, но выдала себя лишь содроганием. И постаралась приподнять над мостками живот. Движения Ариса, сначала медленные и осторожные, становились все быстрее, все резче. Извержение было долгим. Павлина перевернулась на спину, обняла Ариса и прижалась к нему. Через несколько минут он овладел ей как женщиной. И она снова испытала боль. Пошла кровь. А потом они лежали, долго, очень долго, обнявшись, молча, не шевелясь.
Они поднялись с первыми лучами солнца. Арис смотрел, как Павлина одевается.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказала Павлина.
— Мы сошли с ума.
— Продадим «Два брата». Ты найдешь работу в Пирее. А я буду домом заниматься.
Он молчал. Павлина подумала: «Вот и решилась моя судьба!»
— Возвращайся. Мы поговорим на лодке.
— Я люблю тебя, — сказала Павлина. — Больше всего на свете.
— Я тоже тебя люблю, — ответил Арис.
— Я всегда любила тебя.
— Я тоже всегда любил тебя.
Потом он добавил:
— Пойду поплаваю. Возьми рукопись моей пьесы, а то я ее намочу.
«Он сказал — моей пьесы, — подумала Павлина. — Он погиб. И я вместе с ним».
Она сидя надела сандали, встала и обняла Ариса, прижившись к его груди, потом снова шепнула на ухо:
— Я люблю тебя, мой Арис. Больше всего на свете… — И пошла вверх по дороге в сторону маяка.
Море было гладким, как стекло. Обнаженный Арис прыгнул с мостков вниз головой. Он проплыл под водой метров двадцать, вынырнул и двинулся в сторону Пелопоннеса мощным брассом, то появляясь в голубом серебре освещенного утренним солнцем моря, то исчезая, чтобы снова возникнуть через три-четыре метра, а потом снова пропасть. Он плыл удивительно красиво, беззвучно, почти без брызг. Он плыл так около часа, потом силы оставили его, и он стал медленно уходить под воду…
В шесть тридцать утра Павлина проверила швартовы «Двух братьев», прыгнула в лодку и принялась ждать двоюродного брата. Около восьми часов рыбаки заметили тело Ариса в Тигани, недалеко от Пелопоннеса. Оно качалось на волнах лицом вниз.
Среда, тринадцатое ноября 1957 года
— Две семьи не могут состоять из трех женщин, — сказала Магда свояченице в день похорон Ариса. — Теперь ужинать мы будем вместе.
С тех пор Фотини каждый вечер ужинала у Магды. Она никогда не приходила с пустыми руками. Сегодня принесла пюре из бобов. Обычно они ели в полном молчании. Магда не любила свояченицу. Благодаря Магде Фотини удачно вышла замуж, а ей самой пришлось жить с мрачным Спиросом и терпеть его суровый, необузданный нрав. Рождение Павлины все перевернуло вверх дном. Магда уже не могла любить ни мужа, ни дочери, ни даже Никоса. Ее долгое покаяние ничего не поправило и не изменило, а муки совести, на первый взгляд такие искренние, оказались довольно-таки поверхностными. Снедаемая завистью, преследуемая сознанием вины, Магда сделалась злой, и ее внешне сострадательное отношение к Фотини отлично уживалось с этой внутренней злобой.
Фотини никогда не говорила о своих чувствах, никто не знал, наказанием или утешением стали для нее эти ужины втроем. Она пошла в люди, попав в чужой дом семи лет от роду, и в глубине души навсегда осталась бесприютной. Когда она вышла замуж за Никоса и потом, когда родила сына, судьба, казалось, начала благоволить к ней. Потеряв и того, и другого, она подумала, что в этих страданиях есть некая закономерность.
Зато счастье первых лет замужества вызывало у нее самой удивление и недоверие. Видя молчаливую враждебность свояченицы, Фотини испытывала знакомое с детства чувство, что кто-то с трудом, через силу выдерживает ее присутствие. Каждый вечер она поднималась ужинать с тяжелым сердцем, и Магда радовалась ее смятению, с удовольствием наблюдая, как свояченица борется со своими демонами.
Павлина отодвинула от себя тарелку супа, едва начав есть, закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. «Что делать? — думала Павлина. — Пресвятая Богородица, что делать?» Она положила ложку рядом с тарелкой. На скатерти появилось круглое пятно.
Магда посмотрела на дочь, хотела что-то сказать, но почему-то промолчала. Она перевела взгляд с лица на жилет Павлины. Магда связала его дочери в начале октября, всего лишь месяц назад, и отлично помнила, что он был ей свободен. А теперь стал узок в груди!
— Ты постирала жилет в горячей воде? — спросила Магда. — Он так сел.
Павлина отняла руки от лица и со смиренным видом посмотрела на мать.
— Тут и тут, — Магда показала пальцем на сосок, потом сбоку на левую грудь дочери, — петли натянуты. Я помню, на примерке ты просила связать его с запасом. Ты его в горячую воду клала?
Павлина, опустив взгляд в тарелку, ничего не ответила.
— Может быть, она поправилась? — рискнула предположить Фотини.
Голова у Магды так закружилась, что она была вынуждена схватиться за край стола. «Только не это, — подумала она. — Матерь Божья, будь милосердна! Только не Арис! Кто угодно, Космас, мистер Коль. Пусть даже Маленький Адонис-дурачок. Кто угодно. Только не Арис. Это будет конец всему».
Она сжала пальцы в щепоть и едва намеченным жестом осенила себя крестом на уровне рта, прикрывая знамение другой ладонью.
Магда не могла не заметить, что уже три месяца Павлина не вывешивает после стирки куски материи, которые использовала как прокладки. Однако приписала задержку месячных потрясению, вызванному смертью Ариса. И только сейчас вдруг поняла, что Павлина похудела, а грудь у нее увеличилась! Пресвятая Дева уже ничем не сможет ей помочь. Да, Фотини нужно отправлять домой, причем срочно.
— Я пойду лягу, — сказала Магда. — Устала что-то.
Она принялась складывать тарелки в раковину. Искоса взглянув на свояченицу, Фотини встала, поцеловала Магду и Павлину и спустилась к себе.
— Я иду спать, — сказала Павлина.
— Останься, — потребовала Магда.
Павлина бросила на нее растерянный взгляд и села. Магда снова окинула взглядом ее лицо и грудь:
— Как давно у тебя нет месячных?
Они провели ночь в слезах. Сто раз повторила Магда один и тот же вопрос:
— Что же с нами будет?
В пять часов утра, когда в комнате Павлины прозвонил будильник, они еще сидели за кухонным столом.
— Иди спать, — сказала Магда. — Я сама пойду на завод. Скажу, что ты заболела.
Без пятнадцати шесть утра Магда вышла из дому, изобразила на лице крайнюю озабоченность и с деловым видом зашагала по улице как можно быстрее, чтобы избежать любых расспросов, в случае если кому-то придет в голову ее остановить.
До самой Даппии она не встретила ни одной живой души. Только у гостиницы «Посейдон» обогнала группу девушек, направлявшихся к заводу, и поздоровалась с ними так торопливо, что ей самой стало неудобно. На заводе она сказала охраннику, что Павлина сегодня не выйдет на работу, а может быть, не появится и в ближайшие дни.
На обратном пути она столкнулась с Мараки, которая взглянула на нее с удивлением.
— Павлина заболела, — сказала Магда, не дожидаясь вопроса. — Я зашла на завод предупредить, что она не придет. — Она поджала губы, сокрушенно покачала головой и добавила: — Ничего, ничего, пустяки.
Придя в Даппию, Магда поднялась вверх по Печной улице и направилась к церкви Святого Спиридона. Отец Космас служил у алтаря. Магда села на скамью в глубине маленького храма и подождала, пока не уйдут три женщины, для которых священник проводил обряд.
Как только отец Космас заметил, что Магда осталась после службы, он проверил, насколько плотно закрыта дверь, сел на одну из пяти церковных скамей и наклоном головы позволил ей приблизиться. Глядя прямо перед собой, он поднял открытые ладони в жесте приветствия:
— Я слушаю тебя.
— Я хочу исповедаться.
— Господь облегчит твое бремя, Магда, как Он делал это и раньше. Ты пришла, куда следует. Говори, чтобы я мог тебе помочь.
— Мой грех станет причиной смерти человеческого существа.
— Слушаю тебя, — сказал священник.
Магда ничего не скрыла от Космаса. В течение получаса священник слушал ее, не сводя глаз с алтаря. Он не задал ни одного вопроса. Когда Магда завершила свой рассказ словами «Будь милосерден ко мне, ибо я согрешила», священник долго молчал, взвешивая все преимущества и недостатки тех или иных вариантов действий.
