— Зачем ей собирать игрушки, если завтра она снова будет с ними возиться? — спрашивал он жену и испытывал бесконечную уверенность в собственной правоте.
— Девочка должна привыкать к порядку с детства, — терпеливо повторяла раз за разом жена и не знала, как ограничить супруга в доступе к воспитанию дочери.
— Может, ты ещё заставишь её полы мыть и стирать бельё?
— Со временем — обязательно. У нас домработницы нет, и у неё вряд ли появится. Если девочка не станет воспринимать домашний порядок как необходимость, из неё вырастет женщина-кошмар.
— Ты хочешь из неё самой вырастить домработницу?
— Нет, просто женщину, способную вести дом.
— И эту женщину нужно начинать воспитывать в семилетнем возрасте?
— Нет, ещё раньше. Возможно, ты готов вырастить из неё побрякушку, а я — нет.
Маленькая Наташа тем временем в соседней комнате жадно прислушивалась к звукам ссоры и испытывала тёплое чувство признательности к папе за его желание защитить дочку от маминых строгостей. Она тоже не видела смысла в ежедневной уборке — ведь завтра кукол нужно будет снова рассаживать в кружок на ковре и организовывать званый обед. Но отец всегда терпел поражение, и с громким бессильным рёвом Наташа складывала кукол в большую картонную коробку. В такие минуты она бесконечно себя жалела, но отец никогда не приходил её утешить.
Теперь Наташа думала о родителе редко, только если обстоятельства вынуждали. Ночной разговор в собачьем приюте, посвящённый семейным ценностям и смыслу жизни, вернул ей желание приобщиться к искренним людям и стремление к суровому счастью замужества. Она подошла к станции метро, у запертых дверей толпилась маленькая группа нетерпеливых пассажиров. Они то и дело посматривали на часы и ругали транспортников за несвоевременную щепетильность. Она остановилась в сторонке и задумалась в попытке вообразить свой собственный брак на основании семейного быта родителей. Суждено ли ей повторить их жизнь? Телевизионные разъяснители личных проблем необычных людей в один голос твердили: да. Дети воспроизводят опыт родителей, даже если хотят обратного. И не просто утверждали, а приводили примеры, не называя подлинных фамилий и адресов. Зрительское доверие к рассуждениям аналитиков подразумевалось — кому же ещё верить, если не оракулам голубого экрана? Ведь всяческих проходимцев с улицы на телевидение не пускают. А если не поверить? Ведь нельзя же найти людей, про жизнь которых рассказывает телевизор. Можно ли их вообще найти? Существуют ли они в реальности? Почему она, ещё не приступив к собственной жизни, должна сдаться и не ждать от неё ничего хорошего? Или в опыте родителей имелись и светлые подробности? Разумеется, имелись — они ведь поженились в незапамятные времена ради своих чувств, а не по ошибке или злому умыслу. Откуда она может знать, почему поженились родители? Что она вообще о них знает? Они всегда скрывали от неё неблаговидное и пытались показывать себя с наилучшей стороны. Оба старались заботиться о ней, только по-разному понимали повседневную пользу, и с её точки зрения иногда правым оказывался отец, а иногда — мать. Наташа не могла и не хотела выбирать между ними, но отец сам себя хоронил и отталкивал их обеих. Теперь она добивалась от матери решительных шагов, но сама их боялась — не хотела встать на краю новой, незнакомой пропасти.
Когда отцовская фабрика закрылась, он несколько месяцев сидел дома, изредка общаясь по телефону с друзьями, знакомыми и приятелями знакомых в поисках новой работы. Он считал глупым искать новое место по объявлениям или на бирже труда — работодатели не говорят о себе всей правды, а лучшие вакансии распределяются в узком кругу, среди своих. Возможно, отец заблуждался — правоту его мнений Наташа тоже не могла проверить, как и концепции телевизионных психологов. Во всяком случае, новая должность оказалась хуже прежней — добираться ещё дольше и неудобно, с пересадками, и зарплата не больше.
— Ты специально постарался? — спрашивала его жена, пока дочь подслушивала из своей комнаты.
— Я нашёл работу.
— Наверное, они очень рады встретить такого идиота.
— Нормальная работа с обыкновенной зарплатой, чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты иногда отвлекался от полётов в облаках и спускался на землю. Мы здесь живём, если ты ещё не забыл.
Скандалы возобновились с прежним энтузиазмом, и Наташа всё чаще делала уроки у подруг. Мать хотела её защитить от лишнего знания, но на деле приучала к превратностям самым тяжёлым способом — отлучением. Дочь жила вне дома большую часть времени и воображала положение более ужасным, чем оно являлось на самом деле. Матери подружек не разговаривали с ней о причинах её кочевания, отцы и вовсе держались в стороне, только изредка, в недомолвках и потайных взглядах нерасторопных женщин и девиц проскальзывала тайна — они всё знают и помогают ей не жить тоскливыми проблемами гибнущей семьи. Разумеется, они всё знали, а как же иначе! Наташа знала об их осведомлённости заранее и готовила себя к объяснениям и секретничанью в закрытых девичьих владениях, но ничего не случалось, все молчали и упорно берегли её. Сама она иногда страшно хотела поговорить, а в следующую минуту дрожала от ужаса в ожидании нежеланного разговора о себе. Язык дан человеку для сокрытия мыслей — она услышала где-то изречение великого человека, или придумала, будто услышала, а на самом деле сочинила его сама в те дни подавляющей тишины.
С новой работы отец быстро уволился сам без выходного пособия, поскольку всю жизнь работал на государство и не научился общению с частным собственником, стремительно выпрыгнувшим из грязи в князи.
— Этот идиот абсолютно ничего не понимает в деле! — объяснял он жене причину новой безработности.
— Какая тебе разница? — возмущалась та в ответ.
— Так он же меня учить пытался! Полная бездарь, а строит из себя невесть что.
— Какая тебе разница? Ну и делал бы, как он говорит! Не всё ли тебе равно?
— Так ведь качество будет — ни в какие ворота.
— Какая тебе разница? Цех ведь не твой? Тебя никто не просил торговать, ты должен только делать.
— Вот именно — делать. Этот полудурок ещё и тыкать мне вздумал.
— И ты стал тыкать ему, разумеется.
— Конечно! Хамьё нужно учить.
— Многому ты его научил! Он теперь тычет кому-то другому, а ты за счёт жены проживаешься.
Отец продолжал объяснять своё желание уважать самого себя и не мог убедить жену в своей правоте. Та пыталась ему доказать простую истину о хлебе насущном: он не падает с неба всем желающим, его следует добывать. На карачках ползать, или бегать до изнеможения, лишь бы не бесплатно. Что скажут, то и делать, если не можешь добывать пропитание самому себе, не находясь в подчинении у людей, более сведущих в вопросах торговли своей мечтой. Нельзя очень захотеть и сразу получить готовенькое — нужно помучиться, иногда поунижаться или обмануть, да ещё и поставить на кон самое дорогое, и тогда, возможно, если судьба тебе улыбнётся, получишь кусок хлеба с маслом. Мама работала медсестрой и представляла жизнь вполне, со всеми несовершенствами. Каждый день видеть гниющую плоть, слушать крики и делать людям больно ради их же блага она умела. Преодоление смерти, не всегда удачное, давно стало частью её профессии, и мама за пределами больницы вела себя так же, как и в её стенах, всегда готовая проявить твёрдость во имя спасения и считавшая мягкотелость путём к гибели.
— Ты ведь всё понимаешь, — говорила ей Наташа, — его нельзя жалеть. Ты добьёшь его своей жалостью. Ты ведь знаешь, что спасает жёсткость.
— Ещё скажи — жестокость.
— Иногда. Если уже слишком поздно спасать. Ты ведь всё знаешь, почему ты уступаешь ему?
— Я пытаюсь ему помочь.
— Кричать и плакать бесполезно. Ты его только раздражаешь.
— И что же, по-твоему, надо сделать? Ах, да — прогнать.
— Вот именно. Он не должен считать себя величайшей ценностью в твоей жизни.
— Он так не думает. Просто хочет жить не поперёк своих представлений о правильном и неправильном.
— Может, ему стоит изменить свои представления? Он ведь голодом уморит нас и себя, если продолжит в том же духе ещё год или два.
Мать упорствовала в надежде на несбыточное, а отец менял работы, постепенно опускаясь в глазах нанимателей и в своих собственных. Взявшись сторожить какой-то импровизированный склад, он попал под обвинение в ненадлежащем исполнении обязанностей, повлекшем кражу. Вора не нашли, и хозяин возложил материальную ответственность на сторожа, хотя при трудоустройстве возможность подобного оборота дел не обсуждалась. Отец платить не собирался, его избили, потом пытались вломиться к ним в квартиру.
— Почему на него сыплются все несчастья? — спрашивала Наташа. — Ведь вокруг полно людей, с которыми ничего не происходит. Значит, причина в нём самом?
