В письме говорилось:
Дорогой Сал!
Тебе уже страшно?
Я стоял в дверном проеме. Долго и пристально разглядывал крыши и окна домов небольшого городка, расположенного ниже. Там кто-то наблюдал за нами, следил за нашим жилищем. Они знали, когда нас нет дома и можно доставить письмо. Или нас видели из гостиничного номера? Или где-то была припаркована машина и преследователь следил за нами в бинокль?
Я вернулся в дом и закрыл дверь. Я вдруг почувствовал, что мне очень холодно.
Главная проблема заключалась в том, что я не имел представления, куда подевалась Габи.
Я решил доехать до Бильбао, поговорить с полицейскими и выяснить, почему они не явились по вызову.
Я нашел парковку в центре Бильбао. Я слышал, что молодежь из ЭТА заливает кислоту в парковочные автоматы. Таким образом они мешают сбору денег, которые должны поступать в Мадрид. У меня не было с собой мелочи, поэтому я бы обрадовался, если бы Бог послал мне сломанный автомат. Но разумеется, я такой не нашел. Я не бросил монеты в автомат, а позже выяснилось, что мой проступок обошелся мне очень дорого.
Я отправился в полицейский участок.
И меня арестовали.
Я успел рассказать свою историю человеку за стойкой в приемной, указал свои имя и адрес, показал письмо маньяка и снимок из полароида. Я ждал на скамейке в коридоре, и через несколько минут передо мной возник полицейский. Он посмотрел на фотографию, но отстранил письмо, вероятно, потому, что оно было написано по-английски. Он предложил мне следовать за ним в комнату в конце коридора.
Комната была почти пуста, если не считать пяти стульев и стола. Окон не было. Я обернулся, когда захлопнулась дверь.
Я просидел там довольно долго, потом проверил замок. Дверь была заперта.
Я снова сел и стал ждать.
Через какое-то время в комнату вошел невысокий скромно одетый мужчина.
– Я из Главного управления, – сообщил он.
Я невольно рассмеялся. Фраза прозвучала очень по-книжному, и мне показалось, что я уже много раз ее слышал.
Он положил передо мной на стол бланк и ручку. Анкета состояла из нескольких вопросов. Хорошо, что все вопросы были на двух языках – испанском и баскском.
– Мой испанский не слишком хорош, и я не уверен, что смогу ответить на все вопросы, – заявил я.
– Вы должны написать, кого нужно известить о вашем аресте, – сказал он по-английски. – И еще укажите, кто ваш адвокат. А также хотите ли вы, чтобы сообщили британскому консулу.
Я почувствовал, как комната меняет цвет.
– Вы говорите, что я арестован?
– Вы пришли, чтобы сдаться, верно? – уточнил он.
– Нет! В чем меня обвиняют?
– Мы уточним формулировку обвинения, когда будут готовы документы, – сообщил он.
– У меня нет адвоката. Я английский гражданин, живу здесь недолго, мне не нужен был адвокат. Почему вы меня арестовали?
– Просто заполните эту анкету, – сказал он.
Я чувствовал, что если заполню анкету, то назад пути не будет. Я хотел все обдумать, поэтому тянул время, спрашивая, что означают вопросы.
Полицейский достал сигареты и подвинул две штуки в мою сторону. Я курю довольно редко, если не считать случаев, когда хочу досадить матери; но я решил, что возвращать сигареты неудобно, поэтому положил их в верхний карман. Велика вероятность, что мне придется отдать их кому-нибудь в качестве взятки, чтобы ко мне не приставали в душе во время моей длительной отсидки в тюрьме за преступление, которого я не совершал и о сути которого даже не догадывался.
– Ладно, пожалуй, если я не заполню этот бланк, никто так и не узнает, что я сюда попал, – произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Мне трудно было решить, кому сообщить о своем аресте. В первую очередь я вспомнил о Габриэль, но вдруг почувствовал, что это было бы ошибкой. Другой вариант – моя мать, но она сумасшедшая. Я представлял, как полицейские звонят моей матери и говорят, что я в тюрьме, а она отвечает «Очень мило», вешает трубку и рассказывает пустой комнате, что кто-то оповестил ее по телефону о моем аресте. Через четыре часа она будет гадать, почему ее никто не накормил.
Я указал ее имя. По крайней мере она наверняка будет дома, когда они позвонят.
– Нет, не пишите ее имя, – велел полицейский.
– Я не знаю, кого еще указать.
– Вы не можете называть того, кто сам – как это говорится? – заключенный.
– Что? – переспросил я.
– Ваша мать тоже арестована.
– Вы арестовали мою мать?
У меня зашел ум за разум: это было уже слишком. Но я постарался сосредоточиться на конкретном вопросе: какого человека я могу назвать? Может, Габриэль или того, кто лучше разбирается в местных реалиях? Они арестовали мою мать. Но почему? Я был потрясен и уже впадал в отчаяние, поэтому написал имя Олаи, ее мобильный номер и рабочий телефон.
– В чем нас обвиняют? – снова спросил я.
– Вам все объяснят, – повторил полицейский. – Мы вас арестовали в качестве превентивной меры.
Мужчина встал и постучал в дверь. Ее отперли снаружи.
– Вы можете оставить мне снимок? – спросил я. – Это моя улика.
Мужчина держал фотографию в руке и как будто ее взвешивал.
– Это наша улика, – заявил он.
Меня отвели в камеру, расположенную двумя этажами ниже.
Мне подумалось, что можно сбежать, если предпринять решительные действия. Промчаться по коридорам и выскочить на улицу, где-нибудь спрятаться и постараться доказать свою невиновность. Какая у меня альтернатива? Позволить запереть себя на неопределенный срок, потому что полиции нравится наугад сажать людей?
Я покорно вошел в камеру.
Там тоже не было окна. Низкий белый пластмассовый стул, на полу – синтетический матрас без простыней. Еще раковина, а в углу унитаз.
Перед заселением в камеру меня заставили расстаться со всем личным имуществом: часами, телефоном, ключами и кошельком.
– Вы можете дать мне квитанцию? – спросил я. – Мне нужен полный список изъятого.
Один из охранников сказал:
– Вам все вернут.
Он дал мне пластиковую бутылку с водой, потом осмотрел меня с головы до ног, как будто в чем-то подозревал. Вероятно, это ничего не значило, но я был представителем среднего класса без тюремного опыта; я не имел ни малейшего понятия, чего мне следует бояться, а чего нет. Не знаю, какие выводы сделал охранник, но прежде чем захлопнуть дверь, он достал пачку сигарет и тоже дал мне две штуки.
Из полицейского участка меня перевезли в настоящую тюрьму за городом. Это была долгая поездка в фургоне без окон. Не могу точно определить время, но думаю, что она длилась не менее часа. А мне показалось, что прошло целых два.
Я попал в современную, хорошо оборудованную тюрьму; это было уже что-то. Пахло сигаретами и свежей штукатуркой.
Похоже, здесь существовала система, при которой вызывающие доверие заключенные отвечали почти за все. Один из них открыл камеру и принес большую тарелку с булочками, мясом и сыром и еще одну бутылку воды. На пищу жаловаться не приходилось.
– Можно мне сегодня помыться? – спросил я.
Мужчина не собирался обсуждать это со мной, или, возможно, он меня не понял.
Я попытался наладить с ним контакт.
– Извините, но раньше я никогда не был в испанской тюрьме, – начал я.
Это его рассердило.
– Вы не в испанской тюрьме, – заявил он. – Это Страна Басков под нелегальным контролем испанского и французского правительства.
– Боже мой! – вырвалось у меня, и я сразу пожалел об этих словах.
Мне хотелось найти с ним общий язык, и я понадеялся, что его английский не настолько хорош, чтобы до конца понять мою реакцию.
– Вы правы, – заявил я, – я хотел сказать то же самое: это тюрьма страны-поработителя.
Это прозвучало неуклюже и бессмысленно.
Мужчина пожал плечами и поискал что-то в кармане.
– Это вам. – Он протянул мне пачку сигарет.
Немного позже дверь открылась, и меня отвели в комнату для допросов. Там меня ждал тот же человек, который разговаривал со мной вначале.
– Я хочу, чтобы вы мне объяснили, почему вы здесь, – произнес он.
– В тюрьме? – спросил я.
– В Стране Басков.
– Я здесь работаю. Я переехал сюда, потому что заключил временный контракт. Мой работодатель – английская фирма «Банбери». – Я надеялся, что последняя информация чем-нибудь поможет мне.
Он посмотрел в какие-то бумаги:
– Ваша мать из Ирландии.
– Нет, она из Англии.
– У нее ирландский паспорт, – уточнил он.
Тон у него был такой, словно я вру, но он заставит меня выложить правду. Но правда заключалась в том, что моя мать приехала из Англии, а паспорт ее был ирландским потому, что ее мать была ирландкой и Джанси там родилась.
– Она покинула Ирландию, когда ей было десять лет, – сообщил я.
– Значит, ваш отец из Бильбао, а ваша мать ирландка.
– Это не так.
– Что не так?
– К чему вы клоните?
Я старался вести себя разумно, чтобы ему стало ясно, что они ошиблись.
