Эти полки комплектовал Роберт — отрицать не было смысла. Однажды ночью он написал эти слова, выпив несколько пузырьков лекарства от кашля, которые спер с других полок.
— Расчет в пятницу, — сказал менеджер.
Роберт побрел прочь — сломленный, безработный, за две тысячи миль от дома, девятнадцать лет, а уже неудачник. У выхода его окликнула кассирша — рыжая и хорошенькая, примерно его возраста.
— Тебя Роберт зовут, правда?
— Да.
— И ты фотограф, да?
— Был. — У Роберта не было настроения болтать.
— Не обижайся, пожалуйста, — сказала она. — Но ты как-то оставил папку со своими работами в комнате отдыха, я не удержалась и посмотрела. Мне очень понравилось.
— Я больше этим не занимаюсь.
— Ой, как жалко. У меня есть подруга, она в субботу выходит замуж, и ей нужен фотограф.
— Послушай, — сказал Роберт. — Я ценю твое участие, но меня только что уволили, и сейчас я еду домой, чтобы надраться. А кроме того, мои камеры — в ломбарде.
Девушка улыбнулась. У нее были невероятные голубые глаза.
— Ты здесь впустую тратил свой талант. Сколько нужно, чтобы выкупить твои камеры?
Ее звали Дженнифер. Она заплатила за его фотоаппараты и осыпала комплиментами. С ее поддержкой Роберт начал зарабатывать, снимая свадьбы и бар-мицвы, но на жилье все равно не хватало. В Санта-Барбаре развелось слишком много фотографов.
Он переехал в ее крохотную студию.
Прожив несколько месяцев вместе, они поженились и перебрались на север — в Хвойную Бухту, где конкурентов у Роберта было меньше.
Снова Роберт опустился на самое дно, и снова Леди Судьба одарила его чудесным спасением. Острые грани его мира теперь сглаживались любовью и преданностью Дженнифер. До сих пор жизнь была прекрасна.
А сейчас даже этот мир проваливался под ногами, точно люк в погреб. Роберт падал, падал, сам не зная, куда. Если событиями управлять намеренно, неминуемое спасение может и не прийти. Чем скорее он достигнет дна, тем быстрее улучшится его жизнь.
Когда такое случалось раньше, все становилось хуже только затем, чтобы потом стать лучше. Настанут же когда-нибудь счастливые времена, и весь навоз этого мира превратится в цирк. Роберт верил, что так и будет. Но чтобы восстать из пепла, сначала нужно сгореть дотла. С этой мыслью Роберт положил в карман последнюю десятку и побрел в салун «Пена дна».
Хозяйка салуна «Пена дна» Мэвис Сэнд так долго прожила на этом свете с Призраком Смерти за плечами, что он казался ей просто старым удобным свитером. Со Смертью она примирилась очень давно, а Смерть в обмен согласилась отщипывать от нее по кусочку, а не забирать всю целиком и сразу.
За семьдесят лет Смерть забрала у Мэвис правое легкое, желчный пузырь, аппендикс и оба хрусталика вместе с катарактами. Смерть уже владела ее правым аортальным клапаном — вместо него Мэвис поставила себе агрегат из стали и пластика, который открывался и закрывался, как автоматические двери в супермаркете. У Смерти осталась бо́льшая часть волос Мэвис, а у Мэвис — парик из полиэфира, от которого чесался череп.
Слух свой она тоже по большей части утратила, а с ним — зубы и полную коллекцию десятицентовых монет со Статуей Свободы. (Хотя в пропаже коллекции она скорее подозревала шалопая-племянника, а не Косую.)
Тридцать лет назад она потеряла матку, но в то время врачи выдергивали их из женщин с такой скоростью, точно за количество давали приз, поэтому здесь Смерть тоже была ни при чем.
С потерей матки у Мэвис начали расти усы. Она сбривала их каждое утро перед открытием салуна. В баре она перемещалась вдоль стойки на стальных шарнирах, поскольку суставы Смерть тоже забрала себе. Правда, Мэвис успела-таки предложить свои бедра целому легиону ковбоев и строительных рабочих.
За много лет Смерть отняла у Мэвис так много деталей, что та чувствовала: когда настанет время перейти в мир иной, она словно погрузится в очень горячую ванну. Она уже ничего не боялась.
Когда в «Пену дна» вошел Роберт, Мэвис восседала на табурете за стойкой, курила экстра-длинную сигарету «Тэритон» и командовала салуном, как ожившее чучело королевы ящеров, измазанное гримом. После нескольких затяжек она накладывала на рот толстый слой помады цвета пожарной машины, попутно проглатывая изрядную долю того, что предназначалось к наружному применению. Воткнув в пепельницу окурок, она орошала провал своего декольте и заушные пространства «Полночным соблазном» из пульверизатора, который всегда держала под рукой. Время от времени, когда от обилия принятых внутрь стаканчиков «Бушмиллз» рука утрачивала твердость, Мэвис попадала струей духов в один из слуховых аппаратов, что вызывало короткое замыкание и превращало заказ выпивки в пытку для голосовых связок клиентов. Чтобы такой проблемы никогда не возникало, кто-то подарил ей пару сережек, сделанных из картонного освежителя воздуха в форме новогодних елочек — теперь Мэвис всегда могла благоухать, как новенький автомобиль. Но она настаивала на своем — «Полночный соблазн» или ничего, поэтому сережки болтались на почетном месте над баром вместе со списком победителей ежегодного турнира «Пены дна» по карамболю и поеданию чили, среди местных известного как «Чемпенонат».
Роберт остановился у стойки, пытаясь приспособить зрение к дымной тьме салуна.
— Тебе чего, щекастенький? — спросила Мэвис, хлопая накладными ресницами за стеклами очков толщиной с бутылочные донышки и оправленных фальшивыми бриллиантами. Роберту показалось, что из банки пытается сбежать пара мохнатых пауков.
Он нащупал в кармане рубашки десятку и вскарабкался на табурет.
— Разливного, пожалуйста.
— Опохмел?
— А что — заметно? — заинтересовался Роберт.
— Не очень. Я как раз собиралась посоветовать тебе закрыть глаза перед смертью. — Мэвис хихикнула, точно кокетливая горгулья, и зашлась в кашле. Потом нацедила кружку пива, поставила перед Робертом и вынула у него из руки десятку, заменив ее девятью бумажками по доллару.
Роберт сделал долгий глоток, повернулся на табурете и осмотрел весь бар.
Мэвис намеренно держала салун в полумраке, если не считать ярких ламп над бильярдными столами, а глаза Роберта еще не привыкли к темноте. Он вдруг подумал, что ему ни разу не удавалось разглядеть пол заведения, а тот вечно прилипал к подошвам. Если не считать хруста под каблуком, время от времени позволявшего распознать кусок воздушной кукурузы или ореховую скорлупу, дно «Пены» хранило свои мрачные тайны. Что бы там ни обитало, лучше всего оставить его в покое, белым и безглазым. Роберт дал себе слово доплыть до дверей, прежде чем окончательно вырубится.
Он сощурился и присмотрелся к ярко освещенным бильярдным столам. Вокруг дальнего разгорелась нешуточная баталия. У стойки собралось с полдюжины зрителей из местных. Общество окрестило их «закоренелыми безработными» — Мэвис называла их «дневными завсегдатаями». За столом Ловкач МакКолл играл с каким-то смуглым незнакомцем. Между тем, лицо молодого человека Роберт где-то уже видел и почему-то сразу решил, что оно ему не нравится.
— Что за тип? — спросил он у Мэвис через плечо. Что-то в орлином облике человека отталкивало Роберта, точно он попал пломбой в зубе на станиолевую обертку.
— Новая добыча Ловкача, — ответила Мэвис. — Зашел минут пятнадцать назад и захотел сыграть на деньги. Кий у него хромает, если хочешь знать мое мнение. Ловкач-то свою палку за баром держит, пока ставки не подымутся.
Роберт наблюдал, как жилистый Ловкач МакКолл кружит вокруг стола. Потом тот остановился и ввинтил плотный шар в боковую лузу. Настал черед незнакомца. Ловкач выпрямился и провел пятерней по зализанным бурым волосам:
— Параша. Загнал себя в угол. — Он уже вышел на охоту.
Зазвонил телефон, и Мэвис сняла трубку:
— Притон беспорядков, бандерша слушает. Нет, его тут нет. Минутку. — Она прикрыла трубку ладонью и повернулась к Роберту:
— Ты видел Сквозняка?
— А кто спрашивает?
— Кто спрашивает? — повторила Мэвис в телефон, выслушала и снова прикрыла трубку: — Хозяин его квартиры.
— Он уехал из города, — сказал Роберт. — Скоро вернется.
Мэвис передала информацию и повесила трубку. Телефон сразу же зазвонил снова.
— Райский сад, змея у аппарата. — Повисла пауза. — Я ему что — автоответчик? — Пауза. — Он уехал из города, скоро вернется. Почему бы вам не рискнуть своим общественным положением и не позвонить ему домой? — Пауза. — Да, здесь. — Мэвис метнула взгляд на Роберта. — Разговаривать будете? Ладно. — И она повесила трубку.
— Опять Сквозняка?
Мэвис подожгла «Тэритон»:
— Он вдруг стал очень популярным.
— Кто это был?
— Не спросила. По голосу — мексиканец. И о тебе справлялся.
