– Давай тогда начнем с них, – серьезно сказал Агзамов.
В тусклом предутреннем свете показалась однокомнатная квартира, где у стены сидел в кресле рослый русский мужик с длинными волосами и допивал остатки водки из 200-грамового стакана, а рядом, свернувшись в калачик, валялся темноволосый казах, рядом с которым лежал огромный фолиант, раскрытый где-то посередине. На проигрывателе образца 70-х годов повизгивала виниловая пластинка, с иглой, застрявшей на последнем обороте. Русский парень был похож на шведского шкипера или на Иисуса Христа, или на хиппи, которые в Алма-Ате нет-нет, да промелькивали. Приглядевшись, Агзамов признал в нем русского гиганта из «шлакушника».
– Я этого, кажется, видел, – неуверенно произнес Агзамов.
– Я даже вам скажу, где вы его видели, – веско сказал Нуриев. – В КПЗ, или как говорят в народе, «шлакушнике».
– Да, а вы откуда знаете? – наивно спросил Агзамыч и осекся при одной мысли, что все это время тоже был под наблюдением.
– Нет-нет, что вы, за вами слежки не было, – успокоил его Нуриев, как будто угадав его мысли. – Просто у них такой образ жизни, что их постоянно загребают менты. – Это самая несчастная порода людей, я их называю «гении-кустари». Они, надо сказать, очень талантливы, но не умеют ладить с обществом, вписываться в конъюнктуру. Ведь талантом надо делиться, знать под кого лечь, а эти мнят себя уже готовыми оракулами, непризнанными пророками. У них на все есть свое суждение, их никогда нельзя переубедить. Даже между собой, каждый раз начиная во здравицу, кончают за упокой. В общем, грызутся как собаки, но друг без друга не могут. Они действительно единственные, которые в наших условиях разбираются в модернизме и постмодернизме.
– А нам это нужно?
– Кто его знает? По крайней мере, надо что-то знать об этих вещах. Вообще-то не мне бы Вам об этом говорить.
– А по мне, все это говно, словесный мусор, нам надо нациестроительством заниматься.
– Уау, слово-то какое сложное! Это даже не выговорить. Вы нацпаты – очень странные, кто вам сказал, что нация – это соответствие прошлому? Вы же, именно, оттуда черпаете свои представления о нации, из прошлого! И кто вам сказал, что вообще возможно соответствие чему-то?
– Но ты же сам чему-то соответствуешь?
– Ничему я не соответствую! Я расставил игорные столы и очищаю карманы игроков, разбивая их мечты на соответствие каким-то заветным, сакральным числам. Я как раз богатею там, где люди хотят меня обанкротить! Так кто умнее? И дело даже не в уме, а в образованности. И знаете, кто меня образовал? Вот эти двое! Я прикинулся «шмурдяком»-алкоголиком, таскался с ними по пивбарам, злачным местам, по всяким конференциям, ведь они иногда переодеваются в чистое и выступают на ученых собраниях. И однажды от кого-то из них я услышал слова Гераклита: «Мир – ребенок играющий в кости!». И для меня сразу все встало на свои места, что нет ни бога, ни черта, ни смысла, ни бессмыслицы, я не стал лезть в политику, я открыл казино.
– Зачем тогда теперь лезешь? – неприветливо спросил Агзамов.
– Я понял, что у нас нет чистого рынка. Это стало моим вторым открытием. Рынок – это свободная конкуренция товаров, а у нас нет этого. У нас все управляется оттуда, – он кивнул на потолок. – А там сидит мой папа и держит в своих руках нити всех интриг. Слышал, недавно Бекжанов умер. Ну, этот наш Леви-Стросс или скорее Миклухо-Маклай. Он и в самом деле из казахов хотел сделать что-то вроде папуасов.
Нуриев нажал на кнопку пульта и на экране появился высокий, худощавый Бекжанов, известный писатель и этнограф. Агзамов не любил его, они были антиподами. Агзамыч искал величие казахов в глубокой древности, в сакской, тюркской предистории, а этот дальше 19 века, оплеванного Абаем и Левшиным, не забирался. Между тем, на экране возник кабинет президентского любимца Акбасова. Там сидели Акбасов и Бекжанов и о чем-то жарко спорили, размахивая руками и брызгая слюной. Вдруг Акбасов полез в ящик стола и вытащил оттуда кинжал. Бекжанов выхватил у него кинжал и полоснул себя по горлу. Кровь фонтаном брызнула в лицо Акбасову. Нуриев выключил монитор.
– Вот такое вот харакири, – подытожил Нуриев, положив пульт на стол. – Думаете, это все просто так, что, Бекжанову жить надоело? Это Папа приказал ему исчезнуть из жизни, ибо тот все время лез с идеей Казахстан для казахов, а как это возможно в наше время, остальные народы ведь тоже не букашки. И Папа это прекрасно понимает, а вот вы, писатели, вечно воду мутите. Но Папа ошибался насчет Бекжанова, он-то как раз был не опасен, всего лишь демагог и позер, но в его верноподданичестве не приходилось сомневаться. Вот кто опасен! – Нуриев снова схватился за пульт и включил монитор. Показался большой ресторан. Видимо, там шел чей-то юбилей. Вскоре Агзамов стал узнавать присутствующих.
За центральным столом сидел Бакай Жакаюмов, живой классик казахской литературы, автор бессмертной эпопеи «Нескончаемая даль». О нем говорили, что он появился на свет сразу со своей многообещающей трилогией, да так и не расстается с ней до сих пор, все исправляет, исправляет, добивается невиданного совершенства. Добился он этого совершенства или нет, никто так и не понял, но все понимали, что надо хвалить его уже за саму попытку. Вот и хвалили его все, начиная с Луи Арагона, который почему-то добровольно взвалил на себя шефство над киргиз-кайсацкой литературой. В этом году юбиляру исполнялось восемьдесят пять, а его нетленному шедевру – пятьдесят пять. Агзамову вспомнилась притча про пройдоху-алкаша, который выходил из своей каморки с тремя копейками в кармане, но благодаря своей незаурядной общительности к обеду уже сидел в ресторане, а ночью засыпал в самой дорогой гостинице в объятиях самой шикарной девицы, какая только возможна. Вот и Жакаюмов обладал не то что обаянием, а какой-то железной хваткой, из тисков которой невозможно было вырваться ни гению, ни титану, ни самому Господу Богу, если автор неувядаемой эпопеи хотел их использовать в свою пользу. Возможно, поэтому вещичка, кое-как исполненная в стиле соцреализма, верно служила своему хозяину вот уже более полувека. Агзамов повернулся к Нуриеву.
– Да, это юбилей Жакаюмова, – усмехнулся тот. – Ему в очередной раз переиздали его вечную книгу и подарили очередной джип. Правда, он хотел Звезду Героя, но Папа не дал, он ее бережет для себя. Теперь наш Баке обижен и собирает заговор против Папы. Смотрите, кто сидит рядом с ним.
Скользнув взглядом по экрану, Агзамыч увидел рядом с классиком Нукенова и Нуркенова, самых перспективных молодых политиков после Президента. «Один белый, другой серый – два веселых гуся!» – почему-то вспомнилась Агзамову легкомысленная песенка. Но эти молодцы были отнюдь не легкомысленны, а очень даже серьезны. Уже в тридцать лет они были опытными царедворцами, а сейчас к сорока годам потихоньку приближались к престолу. Причем их обоих приблизил к себе сам Хозяин. Если первый отличался крайним аккуратизмом и исполнительностью, второй был очень инициативным и крайне преданным президенту человеком, его так и называли «тень Ноль Первого». Сейчас он втолковывал Жакаюмову, что идти против Папы бесполезно, его авторитет как никогда высок. Жакаюмов ему отвечал на это, что терять ему нечего и что он не за себя старается, а за Нуркенова, которому давно пора стать Президентом. Нукенов все это время сохранявший строгий нейтралитет и бесстрастное выражение лица, вдруг отпросился у Жакаюмова в туалет, и только было направился к двери, как Нуркенов резко дернул его за полу пиджака, да так резко, что оттуда выпал диктофон, аккуратно записывавший весь этот крамольный разговор. Нуркенов нагнулся, резко выхватил с пола диктофон и стал совать его в лицо Нукенову. Приподявшийся было со своего места Жакаюмов, обратно рухнул в кресло. Его ноги подкосились при одной мысли, что его записывали.
Нуриев выключил монитор.
– Дальше не интересно. Будет просто банальный мордобой и выяснение отношений. Жакаюмова заберут на скорой. Но в принципе, никто ни о чем не узнает. Кроме меня, конечно! Теперь ты видишь, что мои шансы реальны? У меня столько компромата на всех, что пусть только попробуют пикнуть!
Тут взгляд его упал на пакет с деньгами, притулившийся подле столика.
– Да, продолжил Нуриев. – Возьмите свой пакет с деньгами. Это ваш выигрыш. Ваш законный выигрыш.
Агзамову почему-то всё стало по барабану. Он взял пакет с деньгами и двинулся к выходу.
– Агзамыч, подождите!
Нуриев, сев в свое кресло, нажал на кнопку. Вошел помощник.
– Проводите господина Агзамова. Сделайте всё как надо.
Через некоторое время Агзамов ехал в такси с Машей и большим дипломатом, как он полагал, аккуратно упакованных долларов. Агзамову было над чем поразмышлять, он чувствовал себя чуть ли не переродившимся. У него не то что миллиона, никогда лишнего рубля не было, поэтому он всегда жил за счет своего авторитета. А тут, выходит, он впервые разменял свой авторитет на деньги, и, к тому же, он никогда не имел дела с продажными женщинами, а теперь спокойно едет со шлюхой, которая, возможно, еще и шпионка этого несносного Нуриева. Последнее обстоятельство настолько его занимало, что он не стал расставаться с Машей, решив во что бы то ни стало выяснить, кто она такая. А Машу настолько впечатлило, что он спустился с солидным и явно не пустым дипломатом, что она тут же чуть не кинулась ему на шею. Но он хмуро отстранил ее, еще свежи были воспоминания о том, что она, возможно, агентка. Агзамов решительно не знал, что с ней делать, но она, видимо, прекрасно знала, что делать с ним.
