Посреди ночи папа проснулся, шевельнулся, и поленница рухнула. Дрова летели папе на голову, он кричал и сквернословил хуже капитана Хэддока.
Он перебудил весь дом. Он орал на дрова, на поленницу, выкрикивал: «Господи, черт возьми!» – и сыпал всеми запрещенными ругательствами. Бабуля велела нам молиться о том, чтобы папа не попал в ад. Она говорила громко, чтобы мы не слышали ругательств, но мы все равно слышали, потому что папа кричал очень-очень громко.
По-моему, в какой-то момент он даже сказал бабуле «заткнись».
Мой папа не всегда вежливо обходился с бабушкой, а когда уставал, назвал ее «старой святошей» и грозился выбросить в окно. Нас это смешило, но мы молчали.
Еще папа говорил бабушке: «Спокойной ночи, бегите в кровать к своему канонику». Мы не понимали, что это значит, но бабуля, кажется, понимала, она крестилась и грозила папе адовыми муками. Папа восклицал – тем лучше, в аду хотя бы нескучно.
Наша бабушка была католичкой и ходила в церковь, она часто молилась о том, чтобы папа перестал пить. Однажды папа об этом узнал. Тогда он сказал бабушке, что лучше бы вместо кюре она отдала деньги ему, чтобы он мог отслужить мессу самостоятельно.
Должно быть, его привлекало причастие хлебом и вином.
Папа был католиком, ярым католиком. Его воспитывали кюре в маленькой семинарии. Кажется, он даже когда-то собирался стать священником. Но не стал. Не знаю, удача ли это для Бога, но для больных, которых папа лечил, это точно удача.
А еще папа был скаутом. Главным скаутом. Сохранились фотографии, на которых папа в скаутской форме и в большой шляпе. В те времена он всегда носил в кармане четки, металлическое кольцо с крестом и десятью зубцами вокруг. Как четки, только спортивные, для скаутов, более удобные и легкие.
У нас, юных скаутов, тоже такие водились. С ними где угодно и когда угодно можно было в случае искушения и опасности прочесть молитву.
Когда папа вырос и сделался доктором, он не перестал носить четки с собой. Это были старые четки с черными бусинами, похожими на кофейные зерна. Папа говорил маме – это чтобы противостоять искушению. А на папином пути возникало много искушений. На Севере много бистро.
Папа говорил маме, что, проходя мимо бистро, крепко-крепко сжимает четки. И все-таки не может удержаться.
Наверное, у папы были просто плохие четки.
Мы с моим братом Ив-Мари в первый раз причастились вместе. А папа даже не пришел на мессу.
И все-таки день удался. На нас надели новые костюмы, новые часы и вручили нам по большой свече. Мы дали обет: «Я отказываюсь от Сатаны, от его искушений и соблазнов…»
С тех пор как Иисус дал маху с револьвером «Солидо», я ему не особенно доверял. Но поскольку в ад я не очень хотел попасть, я сделал все необходимое. Я отказался от Сатаны.
Обед в честь причастия мне понравился. Помню, я впервые в жизни ел ананас. А потом вдыхал дым от сигарет Week-End, которые курила моя кузина.
Папа появился лишь к концу обеда. Он выглядел отстраненным и равнодушным. Словно Мермоз после перелета через Анды. На нас он не обращал внимания.
Когда папа был маленьким, он тоже отказался от Сатаны и его соблазнов, но, думаю, Сатана так и не отказался от папы.
Иногда папа ездил в Лурд. Он сопровождал больных. Как санитар. При чрезвычайных обстоятельствах папа помогал больше, чем Святая Дева.
Папа говорил, что в Лурде чудо – это когда больной не подхватывает какую-нибудь дополнительную инфекцию в бассейне, где окунаются пациенты со всеми своими бактериями.
В Лурде папа скучал.
Однажды он вместе с больными отправился на молитву в пещеру и даже пел гимны.
А вечером вернулся к приятелям, и всю ночь напролет они пели, но уже не гимны, и пили, но уже не воду из источника.
На папе Лурдское чудо не сработало. Он так и не перестал пить.
Пытаясь отучить папу от алкоголя, мы испробовали все: молитвы, девятидневный молитвенный обет, мессы… Даже к священнику обратились.
Это был молодой симпатичный викарий. Звали его аббат Лезаж. Он сопровождал папу к пациентам, читал в машине требник, пока папа работал, и вечером привозил папу домой.
Поначалу из-за аббата папа не осмеливался особо ходить по кафе. Во всяком случае стал ходить горздо реже.
Папа и аббат стали хорошими приятелями. Папа смешил молодого аббата, называл его отцом.
Однажды папа решил взять с собой аббата в кафе. Сначала аббат сопротивлялся. Затем подумал, что лучше пойти и попробовать проконтролировать папу. Аббат пил лимонад. Папа пил Бир.
В конце концов аббат бросил папу. Наверное, ему надоел лимонад.
А папа остался. Ему вот Бир совсем не надоел.
В Аррасе мы жили в окружении монахинь. На нашей улице было целых два монастыря, монастырь Провидения рядом с домом, там сестры одевались в черное, и монастырь Святого Духа на углу, там сестры одевались в белое и вели себя очень приветливо.
Папа лечил всех местных монахинь.
Иногда сестры заходили навестить нашу бабушку. Помню, бабушка поворачивала бронзовую статуэтку Писающего мальчика, стоявшую на полке, лицом к стене, чтобы монахини не увидели его пипиську.
Папа часто рассказывал нам о монахинях разные истории. Особенно о сестрах из монастыря Провидения. Мы считали их святыми, безгрешными, но оказалось – напрасно. Папа говорил – они ссорились между собой, особенно старухи, а в часовне даже иногда щипали друг дружку, чтобы получить место рядом со священником. Думаю, они по нему сохли и, наверное, по папе тоже.
Но наша мама не ревновала, она знала: чтобы выносить папу, святости мало, надо быть великой мученицей.
Иногда папа устраивал игры, как на радио. Например, мы играли в «Отгадай-ка».
Папа садился за кухонный стол, раскладывал перед собой стопки монет, а нам велел встать вокруг стола. Затем папа задавал вопросы обо всем на свете: об истории, географии, спорте… ну точно как на радиовикторинах.
Мой брат Ив-Мари вечно выигрывал. Он был самый хитренький и сразу понял, что отвечать надо очень быстро, не задумываясь.
Мы словно участвовали в забеге на короткую дистанцию.
Мели ерунду, главное – быстро. Правильных ответов папа и сам не знал.
Помню, однажды папа спросил, в каком году произошла битва при Мариньяно. Ив-Мари тут же в шутку назвал цифру 203: «Как «Пежо», – прибавил он. Папа зааплодировал. А я, призадумавшись, вспомнил, что битва состоялась в 1515 году, и сказал: «В 1515-м».
Папа отдал монеты Иву-Мари. Это было несправедливо, потому что битва действительно состоялась в 1515 году, я проверил по учебнику истории.
Я возмутился, а папа сказал, что я вечно ною.
На самом деле просто Ив-Мари – папин любимчик.
Папа не умел говорить «нет». Это распространялось на всех барменов, наполнявших его стакан, и на всех торговцев, рекламировавших своих товары под дверью.
Мама не очень-то любила торговцев, потому что стоило папе сказать «да», как маме приходилось выкладывать кругленькую сумму.
Папа бездумно заказывал все подряд, особенно бесполезные вещи.
Помню, однажды решил купить пятьдесят метров ковра, чтобы застелить лестницу, и поскольку он уже подписал бумаги, мама потом лишь с большим трудом удалось все отменить.
Впрочем, маме не всегда так везло. Как-то раз папа заказал очень красивую Библию в нескольких томах, эксклюзивное издание с редкими иллюстрациями. Мама несколько месяцев выплачивала долг.
Нам сказали, что переплет был сделан из свиной кожи. Думаю, на эти деньги мама предпочла бы купить мяса и налепить котлет.
У моего папы было много приятелей. Даже среди жандармов, потому что он их лечил.
Помню, однажды я ехал с папой в машине на переднем сиденье. Папа помчался под кирпич, мне было страшно, но я не ничего не говорил.
Метров через сто путь нам преградили жандармы. Тут я окончательно струхнул. Папа остановился, и жандармы, с виду не очень-то довольные, подошли к нам. Папа, казалось, совсем не боялся, просто ждал.
А потом, когда жандармы приблизились, папа как давай на них орать, что, мол, какое право они имеют мешать доктору спасать жизни.
Жандармы узнали папу, рассмеялись, пошушукались и стали тормозить машины, которые ехали в правильном направлении, чтобы папа мог развернуться и уехать в неправильном.
Мне кажется, папа всегда любил нарушать правила.
Когда папа сердился и бушевал, он звонил в полицию. Приезжали жандармы, пытались успокоить папу, он в ответ нес всякую чушь.
Однажды наплел, что бабушка хотела его изнасиловать. Я не знал, что это значит, но понимал: дело серьезное. Я видел слово «изнасиловать» в газете и думал – это значит убить женщину, только еще хуже.
Похоже, жандармы папе не поверили. Они велели ему отдохнуть, а сами подавляли смешки, потому что бабуля была вне себя от ярости.
