— Давай простим отца вместе! — попросил тихо.
— Ни живому, ни мертвому не прощу!
— С кем воюешь? Его уже нет!
— Такому рождаться не стоило! — вспыхнула баба спичкой. В глазах замелькали злые искры.
— Клара! Остановись! Не бери грех на душу! Ведь если б не он, не было б Степана, Алеши. Зачем мертвого вслед ругаешь? — осек Иван.
Женщина покраснела, смутилась, смотрела, как собирается в дорогу Степан, тот оглянулся и спросил:
— Так ты едешь с нами?
— Ладно, поеду, надо же помочь…
…Люди добирались до деревни больше суток. Поездом и автобусом, потом на телеге по ухабистой, горбатой дороге. Казалось, ей не будет конца.
Мужчины о чем-то тихо говорили, а Кларку так натрясло в дороге, что все разболелось. Ныла спина и бока, онемели ноги. Баба хотела лечь на сено, но это оказалось хуже и мучительнее. Телегу бросала из стороны в сторону, она подпрыгивала на каждой ямке. Люди устали, им казалось, что дороге не будет конца. Клара много раз пожалела, что согласилась поехать на похороны. Она ругала себя и Степку, корявую деревню, не сумевшую проложить нормальную дорогу. У бабы разболелось все. И когда кобыла остановилась перед мрачным, бревенчатым домом, Клара не смогла самостоятельно вылезти из телеги и Степан, понимая ложность ситуации, взял Кларку на руки и понес к крыльцу. По пути споткнулся, чуть не упал, баба тут же обхватила руками шею, прижалась к груди накрепко. Степа бережно опустил ее на крыльцо. И услышал за спиной:
— Кому горе, а этим веселуха, будто на гульбище заявились. Вот они, нынешние городские. Ни стыда, ни совести!
— Замолчи, Тарасовна, и не порочь других! На себя глянь! Я не просто бабу, жену принес! Захочу, вообще с рук не отпущу! А вот тебя и по молодости никто не брал на руки, — осек Степка деревенскую бабу и приметил, как взглянула на него Клара, сколько тепла и нежности, благодарности и ласки промелькнуло в ее глазах, словно на короткие секунды вернула в далекую молодость.
Степан открыл дверь, пропустил приехавших с ним, вошел сам, увидел мать, одетую во все черное. Приметил, как поседела она, какие глубокие морщины изрезали ее лицо.
— Сынок, Степушка, ты приехал! Спасибо, что простил отца! — обняла сына, оглянулась на Клару, поздоровалась с нею, погладила по плечу, обняла Ивана, Димку. Указав на гроб, сказала тихо:
— Пришлось вот так, под крышку взять. Открывать не стали. Живого места нет, так изувечен. Смотреть неможно. А люд пугать нашто? Всяк свое судачить станет. Порешили схоронить вот так. С лесу привезли его, он малость жив был. Все тебя звал. И слезы бегли. Ни в жисть не плакал, а тут, ровно прорвало. Хотел перекреститься, ан ужо не смог. Рука не поднялась, а и как, ежли вырвана с плеча. Он у той матухи вздумал ведмежонка отнять и увезти домой с лесу. Она не дозволила. Отняла дитенка, самого всмятку искуролесила. Хочь зверюга, а все ж мать. Не убоялась ружья. Поперла буром и смяла в лепеху. Под смерть понял, что такое малыша забидеть на глазах матухи. Не простилось ему. Разом за всех наказала, — вспомнила свое, вытерла слезу, выкатившуюся из глаза.
В доме было много людей. Одни сидели возле гроба, тихо переговаривались, другие помогали на кухне. Тут же были сестры, невестки Степана, не смог приехать лишь Петр. С Дальнего Востока путь неблизкий. А может, не отпустили со службы. Зато остальные собрались. Сколько лет не виделись, тут же горе собрало всех в кучу. Вроде родные, а от гроба отворачиваются, как ни заставляют себя, а добрых слов вслед покойному не находят. И слез нет, никто не пожалел. Постояли у гроба молча. Каждый свое вспомнил. И не сговариваясь, один за другим во двор вышли. Присели на скамейки. Нет, не об отце, о жизни, о семьях, о детях заговорили. Когда в другой раз свидятся? Лишь на похоронах матери.
— Вовка, иди сюда! Позвал Степан самого младшего брата, застенчиво стоявшего неподалеку. Он не решался присесть рядом, встрять в разговор старших.
— Как ты? Что решил на будущее? — спросили его. И парнишка растерялся от внимания:
— Мамка просит в деревне остаться. На хозяйстве. Ну, кто ей поможет нынче? Все прахом пойдет. Много ль сил у мамки? В одни руки не одолеть. Может, лесником возьмут вместо отца, хоть какая-то копейка в доме будет.
— А сам чего хочешь?
— Велик! Отец обещался, как закончу школу, купить велосипед. Да не повезло мне. Три года ждал, и впустую, — шмыгнул носом.
— Да не о том! Кем стать хочешь, на кого выучиться мечтаешь? — спросил Степка.
— Какое там выучиться, о чем говоришь? Избу надо поднять, крышу перекрыть, вся протекает. Полы перестелить требуется. На это деньги нужны. Где их взять, у тятьки руки не дошли. А мне до армии успеть надо. Тут не до учебы…
— Не горюй. Все сбросимся, сколько сможем. Соберем на ремонт, — пообещал Степка.
— А мне кажется, будет лучше, если Вовку с мамкой забрать отсюда насовсем. Продать дом и хозяйство, — предложила Анна, приехавшая из Белоруссии.
— Ты возьмешь их к себе?
— У меня тесновато. Домишко небольшой. Кое-как ютимся в трех комнатушках. А ведь детей трое, да мужиковы старики. Все ж и сами не деды. А углов не хватает. Куда их определю? — залопотала растерявшись.
— А я и вовсе в однокомнатной живу, с женой и ребенком, — опередил вопрос Толик.
— Может ты, Андрей, возьмешь к себе?
— Сам у тестя живу из милости, — отозвался хмуро и отвернулся от родни.
— Настенька, а ты возьмешь?
— Степушка, я не в своем доме, у мужа живу. С его родителями. И не все меж нами гладко. В прошлом году чуть не развелись. Совсем спиваться стал мужик. На лечении был, свекры меня за это чуть живьем не сгрызли.
— Понятно, — нахмурился Степан и посмотрел на Клару вопросительно. Та поняла. Полезла в карман, достала деньги:
— Вот на ремонт дома от нас. Давайте все скинемся. И не хрен прибедняться. По сути, каждый должен был помогать старикам. Так хоть теперь раскошельтесь!
— Это от меня! — положила Настя.
— Я много не могу. Сами знаете мои возможности. Гроши получаю, — краснела сестра учительница.
В общую сумму вложили и Димка с Иваном. Они выскребли из карманов все молча.
— Вы то причем? — останавливал их Степка.
— Возьми как от братьев, приехавших и оставшихся дома. Мы с тобой, — ответили тихо.
— Степ, давай на первое время возьмем мать к себе. Пока Вовка сделает ремонт, она у нас побудет, — предложила Клара.
— А кто с хозяйством управится? Я один не успею всюду, — запротестовал младший.
— Тоже верно! — поддержали его. И Вовка, пересчитав деньги, сказал:
— Да тут на железную крышу хватит. О такой отец годами мечтал, но скопить не получилось.
— Эх-х, Вовка! Будь он иным, — выдохнул кто-то из братьев горький упрек вслед покойному.
— Вам-то ладно! Все далеко жили, никого достать не мог. Зато на нас с мамкой всякий день отрывался. Колотил так, что на ноги не могли встать. И все грозился живьем обоих закопать в огороде, чтоб не мешались на глазах. Меня придурком обзывал, мамку и того хуже. Так достал, что нету слез оплакать. Только душа болит. Заживет не скоро. Люди, свои деревенские, пришли на похороны, а для жалости ни у кого слов не нашлось. Всех обижал. От того радуются, что его не стало, — жаловался Вовка запоздало.
— Детки! Перекусите с дороги. А через пару часов пойдем на погост, — вышла на крыльцо мать.
— Да ты не беспокойся. Все сделаем, тогда за стол сядем. Теперь и в горло не полезет.
После похорон, коротко помянув покойного, деревенский люд разошелся по домам. А семья, немного прибрав в доме, присела к столу. Клара сидела рядом со Степкой.
Здесь никто не знал, что они разведены. Лишь Иван… Но он молча наблюдал за обоими и думал свое:
— Живой старик помешал их жизни, разбил семью. Может, его смерть помирит и соединит вновь…
Степка не желая того, невольно касался руки, плеча Клары. Та несколько раз глянула недовольно, словно обругала. Степка рад бы не задевать бабу, но за столом было тесно. Помянув ушедшего, кто-то тяжело вздохнул, сдержав злое слово, другие старательно молчали, третьи говорили о чем угодно, но не об ушедшем. Его старались поскорее забыть. И только Степка спросил мать:
— Кто увидел отца в лесу, как узнали, кто домой привез папашку?
— В лесу мужики работали. На сруб бревна готовили. Им в лесхозе разрешили. Это они валили лес неподалеку. Сговорились, что ночевать в зимовье будут. Ну, так-то вот два дня прошли. А на третий, наш обормот похвалился, что нынче медвежонка отловит на своем участке и свезет в городской зоопарк, чтоб тот в культуре жил, на всем готовом. Того дитенка ему заказали и обещались деньги дать. Вот и уговорился. Дарма не уломали б. Ну, мужики отговаривали. Дескать, зачем рисковать башкой? Но разве его переломишь, коль вздумал? И пошел с утра в буреломы. Люди своим делом занятые не враз услышали медвежий рев и крик Прохора. Тот орал так, что все разом почуяли беду и побежали на голос с топорами. Когда подскочили, матуха уже рвала человека в куски. От ей не спастись. Свово дитенка вызволила из веревок, а нашего драла. К ей подступиться было жутко, чтоб самому под матуху не попасть. Кое-как отбили, спугнули, она ухватила свово дитенка и в бурелом сиганула. Ну, мужики нашего в телегу и домой привезли. Он весь в крови запекся. Где что не понять. Все вывернуто, выкручено, оторвано. От боли сам медведем рычит, аж жуть взяла. Тронуть нельзя, так страшно было. Кишки и те наружу выволокла. Кожу с головы содрала. А врача пока нашли, Прошка уж дух выпустил. Да и кто помог бы? Мужика в котлету измесила вражина. Его в деревне десяток мужиков не могли осилить. А ента одна управилась. Вот и сходил на свиданку старый дуралей. Обещался приголубить зверюгу. Она ему показала свое, что он всего-навсего мужик и со зверем ему не тягаться. Всяк хозяин в своем доме. И не бахвалься. Вот и уложила! Не случись мужиков, не собрали б Прошку. Зря он на медвежонка полез, свою душу потерял, рассказала мать.
