Королева нажала на кнопку интеркома и долго ждала ответа, ежась на холодном ветру. Наконец интерком прохрипел что‑то нечленораздельное. Королева крикнула:
– Это Элизабет Виндзор.
Прошло еще несколько бесконечных минут: все это время некая престарелая леди в ночной рубашке и с прической, похожей на готовый разлететься одуванчик, сквозь застекленную дверь показывала королеве неприличные жесты. Но вот сама миссис Хедж, которую довольно редко можно было заметить за общением с пациентами, увела престарелую леди прочь и, вернувшись, отворила королеве.
– Удостоверение, пожалуйста, – резко бросила миссис Хедж.
– Мне ужасно неловко, – сказала королева, – но я его временно куда‑то задевала.
– Тогда я не смогу вас пропустить, – заявила миссис Хедж. – Теперь прошу меня извинить, у нас не хватает людей. Трое сомалийцев не явились на работу.
Королева рассмеялась.
– Но вы же знаете, кто я такая, миссис Хедж.
И она попыталась протиснуться в дверь.
Но миссис Хедж заступила ей путь:
– Сожалею, что вы так легкомысленно относитесь к вопросам безопасности и к борьбе с терроризмом, миссис Виндзор.
– Не думаю, что интернат Фрэнка Бруно представляет заметный интерес для Хамаса или Аль – Каиды, – с недоумением заметила королева.
– Если я пропущу вас без положенного документа, мы потеряем страховку, – разъяснила ситуацию миссис Хедж.
Гаррис скакнул к королеве и пролаял:
– Твое удостоверение завалилось за диван! Ну сколько можно, женщина!
К Гаррису присоединилась Сьюзен:
– Пошли домой, мы тебе его найдем!
– Тише вы! Глупые псы, – прикрикнула королева.
Собаки обиженно умолкли.
Гаррис проворчал под нос:
– Стараешься помочь, и что взамен? Брань.
Миссис Хедж затворила дверь. Королева отвязала собак и поволокла прочь.
Оказавшись дома, Гаррис и Сьюзен бросились в гостиную и принялись растаскивать диванные подушки. Гаррис на миг забыл, что роет мягкую обивку, и представил себя диким, вольным зверем, добывающим из норы мелкое живое существо с теплой кровью, которое можно загрызть, убить, съесть.
Королева пришла в ужас.
– Ах вы, собачье отродье! – воскликнула она, шлепками отгоняя собак от порванных подушек. – Что сделали с диваном!
Несколько порхнувших из‑под рваной оболочки гусиных перьев повисли в воздухе, словно крошечные оперенные планеры.
Гаррис прорычал Сьюзен:
– Ну что, полезть? Так, чего доброго, схлопочешь опять…
– Если ты найдешь ей карточку, нам что– нибудь отломится, – прорычала в ответ Сьюзен. – На верхней полке стоит коробка мятного собачьего печенья.
Не успела королева поставить подушки на место, как Гаррис прыгнул на диван и просунул морду в щель между диваном и стеной. Не обращая внимания на шлепки, отвешиваемые королевой, он вытянул из‑за дивана черное перо «Монблан», носовой платок и затерявшееся удостоверение личности.
Обрадованная королева умилилась:
– Умница, Гаррис, умный мальчик!
Гаррис и Сьюзен побежали на кухню и задрали морды у маленького буфета, в котором у королевы хранились собачьи лакомства.
– Вот. – Королева выдала им по одной зеленоватой печенюшке в форме косточки. – Ешьте – и по корзинам!
Королеве и самой хотелось немного отдохнуть, вес каждого из восьмидесяти прожитых лет давил на нее, – но вот уже два дня она не навещала мужа и понимала, что Филип будет на нее досадовать. Так что, надежно спрятав удостоверение в сумочку и оставив дома дрыхнущих собак, она вновь шагнула за порог и вернулась к дверям интерната.
Уже смеркалось, когда санитарка – стажер Шанталь Тоби, сестра Шанель, открыла королеве дверь.
– Как хорошо, что вы пришли, Лиз. Он нам тут задал. Ему, грит, надо на какой‑то развод караулов. Просит нас оседлать лошадь и начистить пуговицы на мундире.
Королева в который раз поразилась красоте Шанталь; у нее, думала королева, по – настоящему совершенные черты. Какое‑то генетическое отклонение наделило Шанталь скульптурным станом и длинными ногами, не в пример остальному клану коренастых и груболицых Тоби.
– Давно ли мой муж разволновался? – спросила королева.
– А не знаю. Я только щас заступила. Три дня отгулов брала из‑за стресса, – ответила Шанталь.
Они прошли через холл, где старики с погасшими глазами смотрели, как на мигающем экране кувыркаются телепузики. Вонь мочи и дешевого антисептика оглушали.
– Отчего же у тебя стресс? – спросила королева, пока они с Шанталь медленно поднимались на третий этаж в дергающемся лифте, где места хватило бы только для гроба и пары гробовщиков.
Шанталь вздохнула:
– Иногда кажется, никогда я не уеду из Цветов. По – моему, это несправедливо, что я должна тут жить просто из‑за того, что у меня кошмарная семейка. Я ничего плохого не делала.
– Я согласна, это ужасно несправедливо, – согласилась королева.
– А эта работа – просто каторга. – Шанталь понизила голос: лифт почти доехал. – Нас тут слишком мало, чтобы путем ухаживать за стариками, а миссис Хедж настоящая язва.
Они вышли из лифта и миновали открытый кабинет миссис Хедж – она диктовала в телефонную трубку продуктовый заказ на неделю:
– …и не надо больше печенья с прослойкой, я деньги еще не рисую.
– Тут было так славно, когда я к дедуле приходила, – прошептала Шанталь. – У него в палате жил попугайчик, и старичкам разрешали не ложиться, пока не кончится кино.
Королева навещала Уилфа, мужа Вайолет, когда после удара того разбил паралич. Да, в те дни режим был куда как мягче. В интернате частенько гостил Уилфов пес Микки.
Королева надеялась, что Гарольда Баньяна она не застанет: время от времени санитары выкатывали его в торговый центр, где Большевик брал в прокат аудио книги из маленького отдельчика для слепых. Но коляска Баньяна стояла на обычном месте у окна. Большевик в толстом пальто, зеленой шерстяной шляпе и таком же шарфе слушал биографию Сталина. Завидев Шанталь с королевой, он вздохнул и нажал кнопку паузы.
– Вы собираетесь прогуляться, мистер Баньян? – спросила королева.
– Нет, – ответил тот. – Я одет, потому что здесь холодно, как у эскимоса в заднице.
– Нельзя говорить такие слова, – вмешалась Шанталь.
– Не сомневаюсь, слово «задница» королеве знакомо, – сказал Баньян.
– Да нет, – объяснила Шанталь, – нельзя говорить слово «эскимос», это противозаконно. Надо говорить «представитель народности инуитов».
– Ах, прошу прощения, – злобно рыкнул Баньян. – Я, конечно, имел в виду, что здесь холодно, как в заднице у представителя народности инуитов.
Устроившись у кровати мужа, королева смотрела, как он спит. Ей вспомнилась поездка на Баффинову землю, что в Северной Канаде, когда принц Филип после официального обеда читал наизусть из «Эскимоски Нелл»[24]. Тогда случился международный скандал и британский импорт в Канаду упал на пять процентов.
На пододеяльнике принца Филипа стоял штемпель: «Имущество ИФБ. Не подлежит выносу». Как будто кому‑нибудь захочется красть этот ужас, подумала королева, разглаживая серый, застиранный хлопок.
Принц Филип открыл глаза и простонал:
– Лилибет, он пытал меня биографией Сталина.
Баньян взревел:
– А разговаривая, когда я пытаюсь слушать, он нарушает мои права человека. Если он не перестанет, я дойду до Европарламента.
– Ах ты мое сердечко, – прошептала королева, вглядываясь в изможденное лицо и высохшие руки мужа. – Ты ел что‑нибудь?
– Не могу есть, – просипел Филип.
– Он не может удержать ни вилку, ни нож, да и с ложкой‑то кое‑как, – пояснил Баньян.
На тумбочке Филипа стоял поднос. Королева сняла крышку с тарелки. В середине тарелки застыла лепешка какого‑то серого месива, рядом – горстка серой картошки. По краю тарелки разбежались немногочисленные и вялые кубики овощей. Королева передернулась и опустила железную крышку на место. Взяв холодные руки мужа в свои, она внимательно оглядела его. Филип оброс и был все в той же пижаме, что и три дня назад, когда королева навещала его в последний раз.
– Я вечером хотел чуток попоить его водой, да не смог подобраться в этой каталке, – сказал Баньян.
– А звонок? – спросила королева, встревоженная подтекстом этого сообщения.
– Я звонил, но никто не пришел, – ответил тот – Никогда не приходят.
Шанталь, перестилавшая постель Баньяна, подняла голову и прокомментировала:
– Ночные дежурные просто ленивые суки.
Королева отвернула одеяло и обнаружила, что пижама на Филипе мокрая. Стараясь умерить его смятение, королева сказала:
– Я поменяю тебе пижаму, дорогой. Кажется, ты пролил воду в постели.
В узком шкафу, отведенном Филипу, она нашла комок непарных пижамных курток и штанов. Все они были чужие. Когда они с Шанталь стащили с Филипа пижаму, обеих ужаснули страшные пролежни. Пятки, ягодицы и локти у Филипа были огненно – красными.
