Ознакомительная версия.
Я любил эту женщину. Любил Матильду. Любил звук ее голоса, ее острый ум, ее смех, ее взгляд на мир, ее фатализм, свойственный людям, которые много путешествуют по свету. Любил ее смех, любознательность, скромность, ее позвоночник, полноватые бедра, молчаливость, нежность и… все остальное. Все… Все. Я молился, чтобы она не смогла больше жить без меня. Я не думал о последствиях. Я только что открыл для себя, что жить гораздо веселее, если ты счастлив. Мне понадобилось сорок два года, чтобы сделать это открытие, и я пребывал в таком восхищении, что запрещал себе портить удовольствие, заглядывая в будущее. Я был похож на волхва, увидевшего чудо в яслях…
Он снова налил нам выпить.
- С этого момента я стал трудоголиком - workholic, как говорят американцы. Почти все время проводил на работе. Приходил раньше всех, а уходил последним. Работал по субботам, а по воскресеньям, дома, места себе не находил. Хватался за все что попало. Я таки урвал тот тайваньский контракт и получил большую свободу маневра. Пользовался этим, предлагая все новые и новые проекты. Более или менее приемлемые. И всему этому, всем этим бессмысленным часам, дням было единственное объяснение: я надеялся, что она позвонит.
Где-то на этой планете находилась женщина - может, в двух шагах, а может, в десяти тысячах километров, и единственное, что имело значение, - чтобы она могла мне позвонить.
Я верил. Я был полон сил. Думаю, я был счастлив в то время, потому что знал: пусть мы не вместе, она существует. Само по себе это было чудом.
Она дала о себе знать за несколько дней до Рождества. Собиралась приехать в Париж и спрашивала, сможем ли мы пообедать вместе на следующей неделе. Мы назначили встречу в том же маленьком винном баре, только вот лето уже прошло, и когда она захотела взять меня за руку, я поспешно ее отдернул. «Вас что, здесь знают?» - спросила она, морща носик.
Я оскорбил ее. И чувствовал себя несчастным. Я протянул ей руку, но она не сделала ответного движения. Время шло, а мы все еще были не вместе. Тем же вечером мы встретились в той же гостинице, только в другом номере, и я смог, наконец, прикоснуться к ее волосам и ожил.
Я… Я любил заниматься с ней любовью.
Назавтра мы встретились там же и на следующий день тоже… Был канун Рождества, близилось расставание, я хотел спросить ее о планах, но не смел. Страх был сильнее меня. От него так сводило живот, что я даже улыбнуться ей не мог.
Она сидела на кровати. Я прижался к ней, положив голову ей на колени.
- Что с нами будет? - спросила она. Я промолчал.
- Знаете, когда вы ушли вчера посреди ночи, оставив меня одну в этой комнате, я сказала себе, что такого больше не будет. Никогда, слышите? Никогда… Я оделась и вышла. Я не знала, куда пойти. Я не хочу снова пережить такое, не хочу лежать в постели и смотреть, как вы одеваетесь и уходите. Это слишком жестоко.
Она с трудом выговаривала слова.
- Я поклялась, что больше ни один мужчина не заставит меня страдать. Я этого не заслуживаю, понимаете? Не заслуживаю. Потому-то и спрашиваю: что с нами будет?
Я молчал.
- Молчите? Так я и думала. Да и что, собственно, вы можете мне сказать? Что вы можете сделать? У вас жена и дети. А я, кто я такая? Я почти ничего не значу в вашей жизни. Живу так далеко… Так далеко и так странно… Ничего не умею делать, как другие люди. У меня нет ни Дома, ни мебели, ни кошки, ни поваренной книги, ни планов. Я считала себя умнее всех, думала, что понимаю жизнь лучше остальных, радовалась, что не попалась в ловушку. А потом появились вы, и вот я совершенно запуталась.
Мне теперь хочется остановиться на бегу, потому что жизнь с вами прекрасна. Я говорила, что попробую жить без вас… Я пробую, пробую, но у меня не слишком получается, я все время думаю о вас. И вот я спрашиваю - наверное, в последний раз, - как вы намерены поступить со мной?
- Буду любить вас.
- А еще?
- Обещаю, что никогда больше не оставлю вас одну в гостиничном номере. Клянусь.
Я уткнулся лицом ей в колени. Она потянула меня за волосы, заставила поднять голову.
- И это все?
- Я люблю вас. Я счастлив только рядом с вами. Люблю только вас. Я… Я… Доверьтесь мне…
Она отпустила мою голову, и разговор на этом закончился. Я нежно овладел ею, но она осталась безучастной - просто не сопротивлялась. В этом была вся разница.
- И что было потом?
- Потом мы впервые расстались… Я говорю «впервые», потому что мы столько раз расставались… А потом я ей позвонил… Умолял ее… Придумал повод для поездки в Китай. Увидел, наконец, как она живет, познакомился с ее квартирной хозяйкой…
Неделю я жил в ее квартире и, когда она уходила на работу, изображал сантехника, электрика, маляра. Любезничал с мадемуазель Ли, которая проводила дни, напевая и лаская своих птичек в клетках. Матильда показала мне гавань и сводила в гости к старой англичанке, полагавшей, будто я - лорд Маунтбэттен! И я «соответствовал», уж ты мне поверь!…
- Ты понимаешь, что все это значило для меня? Для маленького мальчика, которому не хватало духу подняться на седьмой этаж?
Вся моя жизнь была заключена в пространстве между двумя округами Парижа и маленьким загородным домиком. Я никогда не видел родителей счастливыми, мой единственный брат умер, задохнувшись, я женился на первой же своей девушке - сестре одного из приятелей, - потому что не сумел вовремя «смыться»… Вот такой была моя жизнь. Такой… Понимаешь, о чем я? Мне казалось, что я заново родился. У меня было чувство, что все начинается сегодня, в ее объятиях, у темной воды, плещущейся рядом с долом, в сырой каморке мадемуазель Ли… Он замолчал.
- Вы поженились из-за Кристин?
- Нет, это было до нее… А тогда случился выкидыш.
- Я не знала.
- Никто не знал. Да и зачем было кому-то сообщать? Я женился на девушке, которую любил, - как любят юных девушек. Романтическая и чистая любовь. Первые волнения и тревоги… Свадьба вышла грустная. Мне все казалось, что я снова прохожу первое причастие.
Сюзанна тоже вряд ли предполагала, что все пройдет по, так сказать, укороченному сценарию… Она разом утратила и молодость, и иллюзии. Мы все это потеряли, а мой тесть приобрел идеального зятя. Я закончил Высшее горное училище - он и мечтать не мог о лучшей партии для дочери, сыновья-то его были… гуманитариями. Он всегда произносил это слово сквозь зубы.
Мы с Сюзанной не испытывали безумной любви, но покорились судьбе. В те времена одно вполне замещало другое.
Вот я рассказываю тебе все это, хотя не уверен, что ты способна понять… Жизнь так изменилась… Кажется, будто миновали два столетия, а не сорок лет. В те годы девушки выходили замуж, если у них случалась задержка. Для вас это доисторические времена.
Он потер лицо руками.
- Так на чем я остановился? Ах да…
Я говорил, что оказался на другом конце Земли с женщиной, которая зарабатывала на жизнь, порхая с континента на континент, и, кажется, любила меня таким, каким я в действительности был, любила за то, что было у меня внутри. Эта женщина любила меня, не побоюсь этого слова… да - нежно. Все это было так ново. Экзотично. Великолепная женщина, которая, затаив дыхание, смотрела, как я ем суп из кобры с хризантемами.
- Вкусный был суп?
- По мне, так чуточку слишком «слизистый»… Он улыбался.
- И когда я снова сел в самолет, впервые в жизни я не боялся. Я говорил себе: пусть хоть взорвется, хоть рухнет на землю и разобьется - плевать!
- Почему?
- Почему?
- Ну да, непонятно… Я бы чувствовала прямо противоположное… Твердила бы про себя: «Теперь я знаю, почему испытываю страх, и этот чертов самолет просто не имеет права упасть!»
- Ты права. Так было бы правильнее… Тут-то собака и зарыта - я этих слов не произносил. Может, я даже почти надеялся, что он рухнет… Всё так упростилось бы…
- Вы встретили женщину своей жизни и думали о смерти?
- Я не говорил тебе, что хотел умереть!
- Конечно, конечно. Я тоже этого не говорила. Вы просто рассматривали такую возможность…
- Я рассматриваю такую возможность каждый день. Ты нет?
- Нет.
- Полагаешь, твоя жизнь чего-нибудь стоит?
- Ну… Да… Чего-то стоит… И потом, у меня есть девочки…
- Да это веская причина.
Он поглубже устроился в кресле, и я больше не видела его лицо.
- Да. Согласен - это выглядело абсурдно. Но я только что был так счастлив… Бесконечно счастлив… Я был озадачен и слегка напуган. Неужели это нормально - быть таким счастливым? Это справедливо? Какую цену я должен буду за это заплатить?
Потому что… Не знаю, в чем тут дело - в моем воспитании или в том, что внушали мне святые отцы. А может, все дело в моем характере? Вряд ли я сумею все это объяснить, но одно не подлежит сомнению: я всегда сравнивал себя с рабочей лошадкой. Мундштук, повод, шоры, оглобли, лемех, ярмо, тележка, борозда… И так далее, и тому подобное… С детских лет я хожу по улицам, уставясь носом в землю, как будто это сухая корка, которую необходимо пробить.
Ознакомительная версия.
