— Ах, боже мой, я ведь на том и попался. Сначала Руслан Отарович произвел на меня прекрасное впечатление. Я даже рекомендовал его Меделянскому.
— Гелию Захаровичу? Как он?
— Судится. Горькая старость, хотя и не без удовольствий…
— Вы бы рассказали поподробнее, что тут у вас происходит!
— Непременно… Обязательно. Очень надеюсь на вашу помощь! — молитвенно сложил руки директор. — Вы пока устраивайтесь, а потом ко мне, как обычно, на коньячок…
Кокотов, скучая, огляделся. Стена напротив лестницы вся почти состояла из высоких, от пола до потолка окон. Старинные переплеты казались сделанными из гипса — столько раз их красили и перекрашивали. Потолок был лепной, а увешанные хрустальными штучками бронзовые ветви люстры покрылись благородной зеленью. Откуда-то потянуло питательным воздухом — и в желудке Кокотова просительно заурчало. В этот миг он заметил, как женщина на капельдинерском балкончике поспешно встала из кресла, оперлась о низкие перила и внимательно прислушивается к разговору. Это была модно остриженная светловолосая дама, одетая в обтягивающие серые вельветовые джинсы и белую ветровку, явно дизайнерскую, похожую на черкеску с газырями. На ее плече висел небольшой крокодиловый портфель.
— Аркадий Петрович! — ласково позвала она сверху, придав своему красивому лицу капризно-просительное выражение. — Так я возьму Колю?
Огуревич встрепенулся, задрал голову и пригусарился.
— Конечно, Наталья Павловна, конечно! — подтвердил он, сладко улыбаясь.
— Доеду до сервиса и сразу его отпущу… — добавила она.
— Хорошо, хорошо…
Жарынин тоже глянул вверх, и его физиономия преобразилась тем изумительным образом, каким меняется лицо дегустатора, отхлебнувшего дежурного столового вина и вдруг обнаружившего в нем редчайший букет и небывалое послевкусие. Кокотов, надо сознаться, тоже поймал себя на глупейшем, совсем мальчишеском чувстве, которое, как это ни удивительно, живет в нас до глубокой мужской старости. Когда в детстве Светлана Егоровна брала его с собой в какие-нибудь скучнейшие гости, он хныкал, отнекивался, дулся, но лишь до тех пор, пока не обнаруживал там, в гостях, незнакомую хорошенькую девочку. И жизнь тут же становилась интересной, наполнялась таинственным, трепетным, пусть даже очень недолгим смыслом.
— Хорошо, хорошо. Конечно возьмите, Наталья Павловна! — повторил директор.
— Спасибо! — кивнула она, поправила на плече ремень портфельчика и еще раз внимательно посмотрела вниз.
Кокотов почувствовал, что глядит она именно на него — причем с явным удивлением. Это продолжалось мгновенье, затем Наталья Павловна еле заметно пожала плечами и стала медленно спускаться. Трое мужчин сопровождали ее нарядное тело проникающими взглядами.
— Кто это? — играя бровями, тихо спросил Жарынин.
— Лапузина. Снимает у нас номер. По семейным обстоятельствам, скандальная история, — торопливым шепотом объяснил Огуревич. — Идите, Дмитрий Антонович, оформляйтесь! А потом ко мне. На вас вся надежда!
— Помогу чем смогу, — кивнул режиссер с солидной сдержанностью влиятельного человека. — Вот и у Андрея Львовича связи в генеральной прокуратуре.
— Правда? — посветлел Огуревич.
— Правда! — с удивлением подтвердил писатель.
Тем временем Лапузина снизошла с лестницы, едва кивнув мужчинам, еще раз пристально глянула на Кокотова и направилась к выходу, оставляя за собой тонкий дорогой аромат, удивительно совпадавший с ее грациозной походкой.
— Оформляйтесь! Я предупредил бухгалтерию, — заторопился директор.
— «Люкс»?
— Меделянский, — развел руками директор.
— А Андрей Львович? — строго спросил Жарынин.
— Скажите, со мной согласовано! — Огуревич страдальчески напряг щеки и поспешил вслед Наталье Павловне.
— М-да, штучка! — молвил режиссер.
— А Меделянский тоже здесь? — удивился Кокотов.
— Вы его знаете?
— Конечно.
— Нет, он в Брюсселе. Бьется за своего Змеюрика.
Бухгалтерия располагалась в коридоре, где запах скорого обеда чувствовался гораздо сильней. В комнате за столами, стоящими друг против друга, сидели две ухоженные дамы позднебальзаковского возраста. Одна — крашеная брюнетка, вторая — блондинка, тоже ненатуральная. Первую звали Валентина Никифоровна, вторую — Регина Федоровна. Брюнетка, заметив Жарынина, заулыбалась и порозовела — именно так розовеет женщина при виде мужчины, с которым у нее что-то было или хотя бы намечалось. Любопытно, что с блондинкой произошло то же самое, она также порозовела и заулыбалась, из чего наблюдательный Кокотов сделал вывод: очевидно, две дамы не только вместе работают, но и, возможно, сообща ищут по жизненным закоулкам свое тендерное счастье.
Режиссер от солидной сдержанности мгновенно перешел к шкодливому веселью, он что-то интимно нашептывал бухгалтершам, подсовывал запасенные шоколадки, шумно радовался новому цвету волос Валентины Никифоровны, наичернейших, как обгоревшая пластмасса. Судя по его удивленным возгласам, брюнетка еще недавно была тоже блондинкой. Он настойчиво выпытывал у зардевшейся женщины причину такой внезапной перемены колора, а она, уходя от ответа, томно намекала на какие-то обстоятельства сокровенного свойства. Кстати, после нашептываний бухгалтерши стали поглядывать на автора «Полыньи счастья» с лукавым интересом.
— Андрей Львович, можно ваш паспорт? — почти строго спросила Регина Федоровна, явно раздосадованная интересом Жарынина к волосам подруги.
— Да-да, конечно… — Кокотов нервно зашарил по карманам, нашел и протянул ей документ.
Она профессионально пролистнула странички. Подняв глаза от даты рождения, критично оценила биологический износ постояльца, но затем, обнаружив штамп развода, еще раз посмотрела на Кокотова — теперь гораздо доброжелательнее.
— Надолго к нам? — потеплевшим голосом уточнила она.
— На две недели, как и я, — ответил за него Жарынин.
— Очень хорошо… — все с тем же интересом произнесла она. — Андрей Львович, вы член творческого союза?
— Да, конечно…
— Тогда вам будет скидочка двадцать процентов. Итого с вас… — мелькая кроваво-красным маникюром, Регина Федоровна заиграла пальцами по клавишам большого калькулятора.
— Нисколько! — остановил ее Жарынин. — Андрей Львович — тоже гость Аркадия Петровича!
— Аркадий Петрович ничего мне про это не говорил… — Валентина Никифоровна отстранилась от режиссера, и в ее лице появилось некое бухгалтерское оцепенение.
— Валечка, ты мне не веришь?!
— Верю, конечно, Дмитрий Антонович. Как же вам не верить! — с этими словами она сняла трубку внутреннего телефона, но отзыва не дождалась.
Тогда бухгалтерша прибегла к мобильнику:
— Аркадий Петрович, тут у нас проблемка… с… вторым гостем… Понятно! Я так и думала. Оформим.
Пока длилось это недоразумение, Кокотов, смущенный возникшей «проблемкой», уставился в окно, выходившее в парк. Там он увидал Наталью Павловну. По-девчоночьи покачивая крокодиловым портфельчиком, она шла к автомобильной стоянке. У нее была походка повелительницы мужчин. Из бежевой «Волги» ей навстречу выскочил шофер и распахнул заднюю дверцу.
«Наверное, трудно быть красавицей!» — подумал писатель.
— Что, и вам тоже понравилась? — поинтересовалась Регина Федоровна, проследив направление его взгляда. — Мужа поехала обирать! Вот здесь поставьте автограф: с правилами противопожарной безопасности ознакомлен. И контактный телефончик напишите, на всякий случай…
Сказано это было с той обидчивой иронией, с какой дамы частенько говорят о своих «однополчанках» (от слова «пол», разумеется), стоящих на ступенях женского совершенства выше, нежели они сами.
— Вы это про кого? — Кокотов сделал вид, что не понял.
— Передайте, пожалуйста! — Она холодно протянула ему два заполненных форменных бланка. — А что, Лапузина у нас продлевается?
— Ну конечно же! Ее муж выгнал… — Валентина Никифоровна приняла бумажки и, нахмурившись, внимательно изучила обе формы, словно заполняла их не сидящая напротив подруга, а кто-то неведомый с недобрыми замыслами.
Дочитав, она поставила визу, открыла сейф, вынула печать, подышала, эротично округлив густо напомаженный рот, и шлепнула два раза с такой силой, что в комнате дрогнули старинные половицы. Затем так же, через Кокотова, Валентина Никифоровна вернула бумажки Регине Федоровне, которая, в свою очередь, внимательно оглядела подписи и печати, точно подруга могла расписаться как-то недостоверно или — еще хуже — поставить какую-нибудь постороннюю печать. После этого блондинка, приложив линейку, аккуратно оторвала квитанции от приходных ордеров, которые, пробив дыроколом, подшила в специальную папку с надписью «Ветераны ВОВ». Причем от ударов по дыроколу половицы еще раз содрогнулись, а квитанции тем же путем очутились на противоположном столе. Тщательно исследовав их, Валентина Никифоровна свернула бумажки в трубочки и открыла нижний ящик стола. Там в лузах лежали деревянные груши с выбитыми на них цифрами. К грушам были прикреплены ключи. Она вынула две груши под номерами 37 и 38, а в опустевшие лузы вложила квитанции.
