Когда он пришёл домой, Алевтина сидела на диване и довязывала внуку носки. Федька разделся, включил телевизор и присел на стул. Шёл фильм. В другое время Федька с интересом посмотрел бы кино, а сейчас смотреть ему не хотелось. Он ходил на кухню, пил воду, снова возвращался.
— Чего ты ёрзаешь? — беззлобно спросила Алевтина, не поднимая глаз от вязанья. — Места себе не найдёшь.
— Это я, что ли, ёрзаю, — ответил Федька и вздохнул.
Мучиться ему стало не под силу, и перед сном он рассказал о своей находке Алевтине. Как он и предугадывал, та всплеснула руками, отложила вязанье в сторону.
— Покажи-ка, Федя!
Мощь протопал в свою каморку. Алевтина слышала стук отбрасываемых колодок, скрежет передвигаемых табуреток, тумбочки, шум высыпаемых на стол гвоздей. Потом появился Федька, прижимающий к груди жестяную коробку. Он подошёл к столу и опрокинул её. Деньги высыпались на стол. Алевтина взяла бумажки в горсть, приподняла руку над столом, посмотрела, как они, шурша, рассыпались по скатерти.
— Рублей пятьсот есть? — спросила она мужа, зарывая руку в купюры.
— Полторы тыщи, — гордо ответил Федька.
— Богатство-то какое, — проговорила Алевтина, присаживаясь на краешек дивана. — Полторы тыщи… Видано ли? — Она покачала гооловой. — Это сколько же надо работать?..
Она замолчала, посмотрела деньги на свет, поднеся к глазам.
— Ну и что ты хочешь с ними делать? — спросила она, наглядевшись на купюры.
— Дело моё, — посмеялся Федька. — Что хочу, то и делаю. Могу и в печке сжечь.
— Скажешь тоже, — повысила голос Алевтина.
— А чего ж тогда спрашиваешь?..
Алевтина расправляла бумажки и складывала их по кучкам.
— А крупных-то, Федя, наперечёт. Одна мелочь. Где ты их нашёл? Может, кто нарочно подбросил?
— Кто будет такие деньжищи подбрасывать. Потерял человек. Они по порядку были сложены: рубли к рублям, трёшки к трёшкам, пятёрки к пятёркам…
— Где же ты их нашёл? — спросила Алевтина.
— У пивбара, на крыльце. Подошёл вчера туда вечером, а дверь закрыта. Я стал спускаться со ступенек и наступил на кошелёк. Ещё подумал — лягушка такая надутая лежит. Если бы не оступился, не увидел бы…
— Никто тебя не заметил?
— Вечер. Пусто было…
— А вчера мне ничего не сказал…
— Я думал, может, кто придёт за ними, — соврал Мощь.
Алевтина пересчитала деньги, помолчала, рассеянно глядя в угол.
— Ты хотел себе полушубок справить, ругался, что я денег не даю. Вот и справляй на эти… Никто ж не знает, что ты их нашёл.
— Кто же знает, кроме нас. Я тебе говорю, что никто меня не видел.
— Значит, ты хозяин. И полушубок купишь, и на ковёр нам хватит.
— Конечно, куплю. Чьи деньги — мои.
Они долго говорили о том, как лучше распорядиться деньгами, чтобы была от них наибольшая польза.
Потом Федька взял газету, уткнулся глазами в строчки, но не читал. В голову лезли разные мысли…
Как он жил всё это время? Из нужды, можно сказать, не вылезал. Отбарабанит смену на производстве, а потом ещё несколько часов до поднего вечера проколупается с ремонтом обувки клиентам. Как-никак вроде бы лишние деньги, а только одну дыру зхалатаешь, смотришь — ещё прореха образовалась. То это надо купить, то другое, дочери с зятем надо помочь, где уж до себя.
Мощь посмотрел на свои руки, чёрные от вьевшегося в кожу вара и натёртые дратвой. Теперь можно с годик не работать на дому. Можно забросить колодки подальше, распрямить спину. В выходные дни можно будет выбираться на озеро или на реку, искупаться, позагорать, взять лодку напрокат, удочки и, как в детстве, порыбачить…
— Разве их на книжку положить, Федя? — подошла к нему Алевтина. — Пиджак зимний у тебя ещё хороший, тёплый, зимы две, а то и три проходишь.
— Там посмотрим, — уклончиво ответил Федька.
Деньги по всем правилам были его, и ему не хотелось просто так класть их на книжку. Положить легко, а как их потом возьмёшь, они будут общие, и Алевтина просто так их не отдаст. Но он повторил:
— Там посмотрим…
— Посмотрим, посмотрим, Федя. Может, обстановку сменим, — Алевтина обвела глазами комнату: — Смотри. какой сервант у нас обшарпанный, да и стол надо бы поменять — он у нас не модный. Занавески надо новые купить… Да и вообще надо дом поправить, сколько годов ему и ремонту настояшего не было…
«Чего не было, того не было», — согласился в уме Федька и вздохнул.
На другой день вечером он решил заглянуть в «шайбу», чтобы разогнать мысли и развеяться, послушать новости. В пивбаре за день перебывало много народу, и туда стекались новости со всей округи,
За стойкой сновал Костик Филин, подручный бармена Пашки Лопухова. Было накурено, пахло пивом, вяленой рыбой и чем-то кислым. Федька попросил кружку пива и встал здесь же за стойкой в сторонке.
— Как дела, Мощь? — спросил его Костик, вытирая тряпкой алюминиевую поверхность стойки.
— Да ничего, идут, — ответил Федька, облизывая пену с губ. — Вперёд не забегаем, сзади не остаёмся… А чтой-то Пашки не видать? — спросил он Филина, видя, что тот мотается один. — Хотел он мне на неделе ботинки принести в починку, а что-то не идёт. И здесь его нету…
Федька многим ремонтировал обувь, и многие его знали. Мастером он слыл хорошим, не портачил, его ценили и относились, если не с почтением, то во всяком случае уважительно.
— Пашка завтра будет, — ответил Филин. — Приходи, увидишь.
— Может, приду. Не очень он мне и нужен. Я ему нужнее. А у него сегодня выходной?
— Да нет. Отпросился. Неприятность у него, — наклонился к Мощу Филин.
— А чего случилось? — из вежливости спросил Федька.
Филин ответил не сразу. Он отпустил пива двум парням и, когда те ушли за столик, сказал вполголоса:
— Выручку он потерял на днях…
— Что ты говоришь, — оттопырил нижнюю губу Мощь. Между лопатками у него нестерпимо зачесалось, а лоб покрылся лёгкой испариной. — Г-г-где же?
— Нагорит ему теперь, — продолжал вслух свои мысли Филин. — Сам себя нажёг. Да и меня под монастырь подвёл… Жена ему позавчера позвонила, просила срочно прийти — с тёщей что-то случилось. Старая у него тёща. Всё что-то с ней случается. Мы как раз работу заканчивали. Он последним ушёл. Говорит закрывал бар второпях… Суетился, наверно… Домой пришёл без выручки. Пока хватился… И главное, сам не знает, то ли посеял, то ли вытащили…
— За весь день выручка? — осведомился Мощь.
— За весь, — ответил Филин, подставляя под кран кружку.
— И много вы сшибаете?
— Здорово, — ответил Костик на приветствие вошедшего очередного посетителя, а Федьке сказал: — Когда как. В выходные дни больше, в простые — меньше. Но без полутора тысяч не уходим.
— Что ж… теперь Пашке расплачиваться?
— Кому ж как не ему. Может, и мне придётся погашать недостачу.
— История, — пробормотал Мощь. — Не обойдётся?
— Жди, обойдётся. Кто же деньги отдаст. Ищи дурака. — Костик усмехнулся: — Кто-то сейчас радуется, что столько привалило…
Мощь не мог больше оставаться в баре. Наскоро допив пиво, он заторопился домой, на ходу поразмыслив, что кошелёк, который он нашёл, наверняка Пашкин.
Ветер переменился, и немного потеплело. Но стало грязнее. Машины вытаскивали на колёсах грязь из многочисленных концов города на центральную улицу, и она расползалась по асфальту жидкой глинистой кашей, не щадя и тротуаров. Мощь неторопиво двигался к себе домой, глядя под ноги и ни на кого не обращая внимания.
— Ну-у, решил, что делать с деньгами? — спросила Алевтина незадолго перед сном.
— Не знаю, — ответил Федька. Он был насупленный и злой. — Не знаю… Нехорошо как-то получается, если мы возьмём эти деньги. Человек расстроится. Шутка ли — полторы тыщи потерять.
— Есть с чего расстраиваться! — Алевтина возмущённо взглянула на мужа: — Возьми тогда и на заборе объявления расклей или в газету напиши о находке. Быстро хозяин найдётся.
— На кой шут нам с тобой, Аля, чужие деньги. Ведь не наши они.
— Были не наши, стали наши… Нет, ты расклей на столбах объявления…
— Чего мне расклеивать. Я и так знаю, кто их потерял.
— Знаешь? — удивилась Алевтина и присела от неожиданного мужнина сообщения на диван. — А кто?
— Пашка Лопухов.
— Это который пиво в баре продаёт?
— Тот самый.
Пашку она знала. Он раза два заходил к Федьке насчёт ремонта ботинок, толстый, круглый, со светлыми прямыми волосами. Всегда был улыбчивый, с золотым зубом, с перстнем-печаткой на жирном пальце.
— Пожалел кого, — всплеснула руками Алевтина, — Пашку-торгаша. Он недольёт одному-другому — и рубль в кармане. Держался бы он там, если было бы плохо.
— Чего судить других, — проговорил Федька. — А мы не жили богато, и начинать нечего, — повторил он любимое присловье отца.
