– А о каких в точности объемах затрат спичек идет речь?
– О колоссальных объемах! Коробков, переправленных из Змбрафля прямиком на тот свет только за последние восемь месяцев, и то хватило бы, чтобы здесь, на этом свете, распространить Абсолютно Правильную Окружность из спичек еще и на все западное полушарие. Представьте себе, сколько заработал на этом Карл Иванович, внутренний эмигрант, самолично бравший деньги за экспедирование на тот свет спичек! Неудивительно, что метраж хором, построенных им под землей для себя и Бабы своей с большой буквы, исчисляется астрономическими цифрами. Говорят, подземные сооружения, возведенные там Карлом Ивановичем, внутренним эмигрантом, охватывают почти всю территорию восточного полушария – только под Европой еще пусто. Но захоти какое-нибудь государство типа Монголии или Китая построить, например, метро – разрешение на это надо спрашивать теперь уже у Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, ибо он владеет подземным пространством! А это гарантирует ему новые и новые доходы. Кстати, это же до недавних пор гарантировало ему и рабскую покорность мертвецов, понимавших, что, опускаясь под землю, они автоматически оказываются на частной территории Карла Ивановича. Потому-то и тянуло их наверх, на свободу!
– Позвольте спросить, как вы использовали внезапно настигшие Вас знания и опыт?
– Пока мы только доложили о них автору настоящего художественного произведения – в надежде на то, что он захочет и сможет положить конец всем этим безобразиям.
– Спасибо вам, дорогие выдающиеся ученые с мировыми именами, за интересный разговор!
– Всегда обращайтесь, если есть потребность!
Ну, что ж, дорогие мертвечане… похоже, что автор настоящего художественного произведения захотел и смог положить конец злоупотреблениям, молчаливыми свидетелями которых Вы стали, ибо как же иначе расценить все, что в данный момент происходит на этих страницах?
Впрочем, мы уже у цели. Перед вами – здание городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима. Разгневанный народ входит в тюрьму без боя, ибо охранники со всей очевидностью чувствуют себя союзниками демонстрантов. Охранники обнимают и целуют штурмующих, фактически мешая им предаваться штурму. Штурмующие отпихивают от себя охранников, брезгливо вытирая рукавами губы и прочие поцелованные ими участки лица и тела.
А вот и места заключения наших национальных героев. Перед вами дверь в карцер Марты, заботливо отпираемая одним из охранников, – влажными своими губами охранник тянется к находящемуся ближе других штурмовику.
– “Новости с того света”. Что Вы испытываете сейчас, Зеленая Госпожа?
– Еще минуту назад я испытывала воздействие рентгеновских лучей на живой организм. Но в данный момент я пока ничего больше не испытываю, поскольку не понимаю, что вообще происходит…
– Происходит победа разума над невежеством, добра над злом, прогресса над стагнацией!
– Обычно в случаях, когда происходит победа разума над невежеством, добра над злом и прогресса над стагнацией, я испытываю большую радость. Ее, стало быть, я поспешно начинаю испытывать и сейчас.
– А вот и Ваши соратники: любимый всеми нами Ближний и… что это за женщина неземной красоты рядом с ним?
– Это Кузькина мать – после воздействия на нее рентгеновскими лучами. Будущая супруга Ближнего.
– Я… будущая супруга? Скажете тоже, Марта! Неужели Вы думаете, что я выйду замуж за ближнего своего? Зачем же подвергать его… подвергать его браку, когда сказано: возлюби ближнего своего!
Оставим их, наших национальных героев, за этими милыми препирательствами. Один из операторов сообщает нам, что за два квартала от городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима наблюдаются подозрительные завихрения в небе. Кажется, к нам спускается Редингот, Японский Бог».
Появление Редингота в сиянии славы и в сопровождении Татьяны и Ольги вывело из строя телекамеры – сотрудникам информационной службы «Новости с того света» пришлось прекратить трансляцию передач с места эпохальных событий.
Змбрафль ликовал: Японский Бог спускался с неба, впервые имея на сахарных устах лучезарную улыбку. Жители Города Мертвых привыкли видеть его лицо сумрачным и встревоженным – и, между нами, им казалось, что Редингот – грозный Бог, безжалостно карающий правых и виноватых. На местных иконах его изображали сухим и изможденным, с орудиями пыток в руках: пронзительный взгляд Редингота буравил зрителей, а исходившее от всей фигуры сияние примораживало их непосредственно к месту преступления.
– Привет всем! – будничным голосом сказал Редингот, опускаясь на землю и ставя рядом с собой Татьяну и Ольгу. – Ну что, свершилось?
– Свершилось! – полетел ему навстречу глас народа, чуть не свалив Редингота с ног.
– Минуточку! – прямо сквозь глас народа продрался к Рединготу голос Комарова-с-ударением-на-втором-слоге. – Я опять насчет спичечного завода…
– Ах, нет… – сказал Редингот, вмиг устав. – Как же Вы мне надоели, Комаров-с-ударением-на-втором-слоге! Ну не требуется, не требуется больше спичек – понимаете?
– Жизнь моя потеряла смысл, – просто констатировал Комаров-с-ударением-на-втором-слоге.
И, громко топая, ушел в прошлое.
ГЛАВА 39
Повествовательное начало достигает своего конца в рамках отдельно взятого художественного целого
Тут самое трудное что… – взять художественное целое отдельно. Это потому трудно, что отдельно оно вроде бы и не существует: любое художественное целое встроено в литературный контекст эпохи – как ты его отдельно-то возьмешь, если контекст эпохи все вокруг загромоздил? Не вырывать же свое художественное целое из контекста эпохи! Тем более что литературные критики спят и видят подписать твоему художественному целому именно такой приговор: произведение, дескать, вырвано из контекста эпохи. И доказывай им потом, что ты просто хотел взять по праву принадлежащее тебе – отдельно!
Иными словами, надо соблюдать крайнюю осторожность, беря свое художественное целое отдельно, – чтобы, не дай Бог, ничего вокруг не повредить. А то как бы художники слов не запричитали в голос: «Вы потише тут – не видите, что своим художественным целым за наши художественные целые задеваете… разрушите ведь сейчас наши-то!» И правда: иные художественные целые до того хрупкие, что одно неловкое движение – и плакало то или совсем иное художественное целое навзрыд… Хуже всего, что потом уже ничего, как было, не соберешь, да и художники слов кочевряжиться начинают: дескать, мы уже не помним, за чем у нас тут что шло… Вы разрушили – Вы и возводúте заново! А кому ж понравится чужое художественное целое заново возводить?
Стало быть, хочешь не хочешь – прояви осторожность! Берешь свое художественное целое вот так вот аккуратненько – двумя пальчиками – и ставишь где-нибудь в сторонке, чтоб не очень в глаза бросалось. А уж потом делай с ним что заблагорассудится: отсекай все ненужное, как Роден, или добавляй все ненужное, как Церетели, – дело твое. Одно только помни: недалеко от тебя другие художники слов работают – так что смотри не размахивайся особенно: в литературном контексте эпохи все места заранее учтены. Не то потом захочешь свое художественное целое назад в литературный контекст эпохи поместить, а оно не лезет! И сколько ты руками ни маши насчет того, что именно тут раньше твое место было – и все влезало как миленькое, – никто тебе не поверит. «Не может быть, – скажут, – что раньше влезало, если теперь не влезает. Идите, – скажут, – ищите себе другое место в литературном контексте эпохи, в то время как тут Вам, голубчик, с Вашим художественным целым места нету!» И поставят на место твоего художественного целого какую-нибудь «Последнюю пядь» какой-нибудь Марины Мнишек, которая даже числительное «пять» правильно написать не может! А тебе тогда – хоть в газету бесплатных объявлений пиши: меняю, типа, место под дачную застройку в районе Клязьмы на место в литературном контексте эпохи.
Но, уж если тебе, художник слова, удалось сохранить и твое художественное целое, и твое место в литературном контексте эпохи, честь и хвала перу и топору твоему: смело тогда называй себя Толстым, Достоевским и Агнией Львовной Барто!
А что касается достижения повествовательным началом своего конца, то ведь повествовательное это начало ничем другим на всем протяжении настоящего художественного произведения и не занималось: увы, оно не стремилось к бесконечности (как делал Ваш покойный слуга) – оно до демонстративности бесстыдно стремилось к концу. Ну, и… вот вам, пожалуйста: результат, как говорится, налицо! Приехали… да только вот – с чем?
