В эту метель входит Кавабата Ясунари. На нем белый летний костюм и ботинки, в руках он держит сигару и бокал шампанского. Он садится за стол и обмахивается.
Кавабата: Это – настоящая Япония. По крайней мере я пытаюсь убедить себя в этом. Шум и суета избирательной кампании утомили меня. Мне кажется, она никогда не закончится. Мы ждем результатов, но они не окончательные, и мы до сих пор не знаем того, что хотим узнать. Во что мы превратились? Мы похожи на грязное белье, брошенное в стиральную машину. Не очень чистое и не очень грязное, разных цветов. И все это вращается так быстро, что в конце концов превращается в сплошное белое пятно. Я очень устал.
(Входит сенатор Ито Кацусиге, он тоже во всем белом, на его плечи наброшена белая шаль так, словно он зябнет в августовскую жару. Он хромает и при ходьбе опирается на трость.)
Кавабата: Ах, это сенатор Ито Кацусиге, зловещая белизна нашего грязного белья. Абсолютная мертвая точка водоворота нашей политической жизни, в которой нет движения и царит полная стагнация. Я предпочел бы не встречаться с ним.
Ито: Кавабата Ясунари, лауреат Нобелевской премии, мудрец из Карнакуры, проживший семьдесят лет и ни разу не уличенный в коррупции. Он похож на старую цаплю со старой дряблой кожей. Он считает меня циничным. Я завидую ему. Он не прикладывал никаких усилий для того, чтобы слава пришла к нему, но тем не менее стал всемирно известным. Он пальцем не пошевелил для этого и не замарал своего доброго имени. Его можно поздравить!
Кавабата: Вы только посмотрите, как хромает этот старик. Его хромота напоминает о том, что он воевал в Бирме и Малайе. Когда-то он был героем. В отличие от меня он сумел многого добиться в жизни, хотя, с другой стороны, он – само воплощение коррупции. Я боюсь его.
Ито: Кавабата-сэнсэй, разрешите мне выразить искреннюю благодарность и примите мои поздравления. Вы помогли кандидату от нашей партии снова победить на выборах.
Кавабата: Мне это ничего не стоило.
Ито: Прошу вас, садитесь, вы выглядите очень усталым.
Кавабата: Признаюсь, я действительно смертельно устал.
Ито: Простите за любопытство, но скажите, почему вы в вашем возрасте, жертвуя покоем, согласились участвовать в избирательной кампании?
Кавабата: Вы правильно заметили. Я действительно очень стар.
Ито: Вы сказали журналистам, что на участие в политической деятельности вас вдохновил пример Юкио Мисимы.
Кавабата: Да, я действительно сказал это.
Ито: Вы сказали также, что к вам явился призрак Мисимы. Это правда?
Кавабата: Да. (Вместо фотографии кандидата на проекционном экране появляется портрет Мисимы с мечом в руках.)
Ито: Простите, что я спрашиваю вас об этом, но мне бы очень хотелось знать, в каком облике он явился вам? Он был весь в крови?
Кавабата: Он выглядел так, как обычно выглядит человек сорока пяти лет. Тем не менее я был потрясен видением, потому что это был призрак, ведь Мисима-сан мертв.
Ито: Другие тоже видели его.
Кавабата: И вы в том числе, сенатор?
Ито: Я имел в виду мадам Омиёке Кейко. С ней произошла грустная история.
Кавабата: Я знаю, что мадам Омиёке попала в закрытую психиатрическую лечебницу тюремного типа.
Ито: Возможно, мне удастся помочь ей выбраться из этого ада и вернуться в женский монастырь.
Кавабата: Искренне желаю вам удачи в этом деле, сенатор.
Ито: Вы не одобряете то, что Мисима покончил жизнь самоубийством?
Кавабата: Естественно, не одобряю. Он уничтожил все следы своего пребывания на этом свете.
Ито: Интересная мысль, Кавабата-сан. Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. Это была эффектная театральная смерть. Самоубийство Мисимы нарушило паши представления о том, что смерть должна быть интимным частным делом.
Кавабата: Все, в том числе и я, отвернулись, чтобы не видеть этого зрелища. Так что можно считать, что устроенный им постыдный спектакль не удался. За время участия в избирательной кампании я хорошо узнал, что такое общественное и что такое частное дело. Один критик как-то назвал Мисиму первым дадаистом Японии. Очень точное замечание.
Ито: Если это действительно так, то он был не только нашим первым, но и нашим последним дадаистом.
Кавабата: Истинный дадаист всегда с неизбежностью является интернационалистом. Мисиму, конечно, нельзя было в полной мере назвать интернационалистом, но в некотором смысле он все же действительно был им. «Большая деревня» – так можно назвать наше общество. Здесь, в Токио, мы считаем себя космополитами, но на самом деле мы все глубоко провинциальны. В этой деревне смерть Мисимы в результате акта сеппуку показалась фикцией, опровергнувшей фикцию нашей жизни.
Ито: То, что вы сказали, истинная правда. Мы так и не узнали причину, заставившую Мисиму покончить жизнь самоубийством. Но налицо множество несущественных причин, которые могли подвигнуть его на этот шаг. И они говорят о состоянии психики японцев больше, чем сказал в своих произведениях сам Мисима. Некоторые утверждают, что Мисиму побудила покончить с собой склонность к садомазохистскому эксгибиционизму. В его смерти винят декадентскую эстетику, гомосексуализм и ультранационалистическое поклонение императору. Все эти причины сыграли свою роль, но они недостаточны.
Кавабата: Да, за исключением одной, главной.
Ито: И что же это, по-вашему, за причина, Кавабата-сан?
(Входит Мисима, призрак в белой форме «Общества Щита» с белыми военными ботинками в руках. Он ставит их на стол.)
Кавабата: В октябре 1968 года Мисима первым приехал в Камакуру, чтобы поздравить меня.
Мисима: Три раза меня выдвигали кандидатом на получение Нобелевской премии, и три раза я терпел неудачу. В первый раз, в 1965 году, я уступил русскому писателю Михаилу Шолохову, во второй раз, в 1967 году, гватемальцу Мигелю Анхелю Астуриасу. А в третий и последний раз вы, сэнсэй, мой старый друг и наставник, опередили меня. Я был очень рад, что вы получили Нобелевскую премию.
Кавабата: В ваших словах слышится разочарование. (Говорит, обращаясь к Ито.) Почему вы сказали «в последний раз»? Вы молоды, Мисима-сан, у вас есть возможность получить Нобелевскую премию. Кроме того, вам не о чем жалеть. Кто помнит Нобелевских лауреатов? В Нобелевской премии чувствуется дыхание смерти. Это – гарантированное забвение. Вы видели портреты нобелевских лауреатов? Старые дряхлые аббаты. Возникает впечатление, что им дали премию не за творческие успехи, а за то, что они сумели так долго прожить на свете. Неужели вы сожалеете о том, что не вошли в их число?
Мисима (смеется): У меня не хватило на это времени.
Ито: Вы хотите сказать, что он убил себя из-за постигшей его неудачи? Из-за того, что не стал лауреатом Нобелевской премии?
Кавабата: Да, я пришел к такому заключению, сенатор. В конце 1968 года Мисима часто участвовал в печально известных университетских диспутах, спорил со студентами, подвергая себя реальной опасности. Он выходил один на один с огромной аудиторией и начинал дразнить ее. Человек ультраправых взглядов, он бросал вызов молодежи, разделявшей левые убеждения.
Мисима: Произнесите имя императора, сделайте это, и я пожму вам руку!
Кавабата: Вы можете себе такое вообразить, сенатор? Я видел фотографии одетого во все черное Мисимы. Он был похож на гангстера в расстегнутой на груди рубашке и облегающих брюках…
Ито: Идол гомосексуалистов. Он заигрывал с подобного рода публикой, хотя, с другой стороны, знал, что порой выглядит комично. Молодежь боготворила его, считая старым дураком, наделенным недюжинной отвагой. Она никогда не пыталась заставить его замолчать, потому что Мисима был для нее своеобразным зеркалом, молодые люди видели в нем себя, собственный восторг, охватывавший их, когда они совершали дерзкие поступки. То была благодарная, самим Богом посланная аудитория, перед которой он разыгрывал свою драму.
Кавабата: У меня сложилось впечатление, что он произносил заготовленную им нобелевскую речь перед публикой, состоявшей из презирающих ложь литературы варваров. И он тоже презирал ее.
Ито: Значит, вы все же полагаете, что причиной его самоубийства была неудача? Он покончил с собой, потому что не получил Нобелевскую премию?
Кавабата: Нет, дело не в этом. Как я уже сказал, может быть только одна причина его самоубийства. Но я не хочу даже думать о ней.
Ито: Прошу вас, продолжайте. Я хочу выслушать до конца ваше мнение.
Кавабата:Я предпочел бы не иметь его. Весной 1969 года Мисима приезжал ко мне на виллу в Камакуру. Он был одет в традиционный костюм и, как всегда, привез мне подарок – сигары и прекрасное бренди. Он говорил об ораторском искусстве Гитлера.
Мисима: Он сексуально доминировал над массами. Загадка Гитлера состояла в том, что это была единственная в истории харизматическая личность, которая обращалась с массами, как с женщиной.
