Николь смеялась, до невозможности широко растягивая рот. Энергетическим уравнением здесь могло бы выступить нечто вроде x=yz2, где y обозначает определенное количество индивидуальной женской красоты, z — число присутствующих мужчин, а x — платоническое групповое изнасилование, которое, при некоторых возможных вариантах развития, могло бы обратиться и в действие. Следует сказать, что мужчины вокруг нее только хмурились и улыбались, словно бы опешив перед ее яркостью, громогласностью, размахом ее плотоядной рисковости. Куда смотрит гость, когда маленькая дочка хозяина кувыркается, чтобы его позабавить, — когда все так прозрачно и откровенно? Но Николь не была маленькой девочкой. Снова взобравшись на свой табурет, она сильно вздрогнула и повернулась к Киту, как бы втайне прося у него прощения; и не было у окружающих никакой возможности не посочувствовать Николь в ее забавной борьбе с кромкою своего платья. Их безраздельным вниманием — вот чем она располагала.
Кит наблюдал за ней с гордостью. И Чик наблюдал за нею — Чик, Чик Пёрчес, огромный, обходительный, осторожный, с густыми волосами и низким голосом, а самое главное — опасный: чувствовался в нем некий накал крутизны или же просто уголовщины. Он походил на первоклассного, звездного актера, принимающего на себя ту роль, которую ему приписывает недалекое воображение обывателей. Судя по его лицу, ему в равной мере доставляло удовольствие заниматься любовью с женщинами и наносить увечья мужчинам, причем одно было тесно связано с другим; более того, можно было заметить, что сеять жизни и пожинать их было для него двумя сторонами одной медали. В его внешности присутствовало и нечто нелепое, зловеще нелепое: он одевался, как девочка, одевался, как какая-нибудь цыпочка. Брюки у него отличались ритмичной плавностью линий, словно у какой-нибудь девочки, да и рубашку украшали оборочки вроде тех, какими могла бы украсить свою блузку любая из цыпочек. Но он не был маленькой девочкой. Ошибиться насчет его пола было невозможно. Какого Чик пола? Ответ на этот вопрос оттопыривался под туго натянутой тканью его оранжевых брюк, меж талией и бедрами, он был явственно виден и зловеще нелеп. При виде него женщины так и роняли слюнки, чем и объяснялось то, что Чик до сих пор не дошел еще до самых вершин — криминальных и дартсовых. Сегодня, однако, рядом с ним не было ни подающей надежды гастролерши, ни покрытой испариной теннисистки — в кремовом «роллс-ройсе» с ним прибыл один только Джулиан Нит, который выглядел тем, кем и был: удачливым посредником, возделывающим истощенную почву.
— Прошлое — это прошлое, — говорил Кит. — Давай забудем обо всех неприятностях. И в знак этого пожмем друг другу руки. Ведь так оно по понятиям, а, приятель?
— Идет, — низким голосом сказал Чик. — Но, Кит, ответь-ка мне на один вопрос. Что может быть общего у такой, как она, с замурзанным пронырой вроде тебя?
— Чик!.. — сказал Джулиан Нит.
— Видали? — сказал Кит.
— Думаю, Чик, это совершенно несправедливо, — сказала Николь. — Кит превосходно играет в дартс.
— Ладно, завязывайте с этими разборками, — сказал Майлз Фицвильям, подходя и стягивая с головы наушники. — Снимаем интервью перед матчем.
Двое соперников неуклюже соскользнули со своих табуретов.
Гай увидел, что ему предоставляется шанс. Но шанс для чего? Поначалу ему показалось, что он вообще разучился ходить.
Николь его заметила — она улыбнулась ему и помахала рукой с оживленностью марионетки. Когда он шел через зал, в нем росла надежда на то, что она станет той женщиной, которую он знал; она, однако, становилась все более незнакомой. Со все более незнакомыми глазами, все более незнакомой улыбкой. Уже будучи достаточно близко, он на пробу сказал ей:
— Привет.
— Тише. Ой!
Она вытянула губы, как бы целуя его, и тут же очень мило прижала к ним указательный палец — в знак предостережения.
— Ясное дело, — говорил Кит в камеру, восхищенно склонившуюся в футе от его лица, — надеяться надо на то, что победу одержит лучший. Когда мы туда выйдем. — Он осознал, что от него ожидают большего. — Так что давайте надеяться, что тот из нас, тот парень, у которого, у которого техника лучше, выйдет победителем из, из схватки с противником, у которого… подготовка окажется не так хороша. В смысле — для игры в дартс. Ну, в общем, будете свидетелями.
Николь беззвучно поаплодировала, а затем молитвенно сложила ладони.
— Я, Майлз, полностью в себе уверен, — вступил в разговор Чик. — А и как не быть, с такими-то средними баллами. И — видишь ли, мы с Китом знакомы довольно давно. И я знаю одну его смешную привычку. Идти на попятную. Был свидетелем. И вы будете. Откровенно говоря, я просто надеюсь, что бой не станет слишком уж неравным. Да здравствует дартс!
— Спасибо, ребята. Через пять минут начнем, идет?
Николь поманила Гая пальцем. Когда он подвинулся ближе, она, обдав его горячим дыханием, шепнула:
— Милый, не переживай! — это всего лишь сон.
Сердце Кита то ли подпрыгнуло, то ли провалилось, когда он увидел, что в зале появился еще один человек — Ким Твемлоу, бывший первый в мире, со своей улыбочкой, в своей разукрашенной рубашке, в знаменитых своих белых туфлях. Этот парень был богом для Кита — и что с того, что лицо его напоминало апельсиновую кожуру. Пускай другие обсуждают этот смешной бугор у него на боку, этот каркас для ходьбы. Зато у него довольно густая шевелюра — для его-то тридцати восьми. Просто некоторые из нас живут такой полной жизнью, пылают так ярко, что их биологические годы идут не вровень с астрономическими, а в шесть, в семь раз быстрее, подобно биологическим годам собак.
Что до Гая, то Кит, увидев его, закрыл глаза и снова открыл, глядя уже в совсем ином направлении.
Джулиан Нит что-то говорил его сопернику.
Николь смеялась, до невозможности широко растягивая рот, когда вперед выступил Гай.
— Ты пойдешь со мной.
Все повернули головы.
— Ты пойдешь со мной.
Все неотрывно смотрели на него. Они неотрывно смотрели на источник внезапного и ненужного осложнения. На бледного бездельника с перекипевшими глазами. Выражение лица Николь ясно давало понять, что, как она ни старается всегда и во всем видеть забавную сторону, на этот раз она и в самом деле изрядно шокирована.
Гай схватил ее за запястье, и она издала хорошо отрепетированный визг, когда ее табурет повернулся вокруг своей оси. Кит, стоявший неподалеку, все собирался вмешаться, но мешкал.
— Все кончено. Не будь идиотом.
— Ты пойдешь, — повторил Гай с безупречной дикцией, как будто она не расслышала его или не поняла, — со мной.
Она посмотрела на него. Верхняя ее губа приподнялась над зубами.
— Нет, ни за что. Чего ради? Говорить о любви и об Эноле Гей? Нет, с меня довольно. Я не пойду с тобой.
— Ясен пень, — сказал Кит в затылок Гаю. — Она пойдет отсюда со мной. Чтобы получить еще больше, чем прошлой ночью. Она пойдет со мной.
— Ни-ко-гда. Ни в коем, блин, разе. Я не пойду с тобой.
Все замерли в ожидании.
— Я пойду с ним, — сказала она, подаваясь вперед и кладя руку на пенис Чику Пёрчесу.
Гай ушел, но Киту идти было некуда.
Телевизионщики сказали, что звук они наложат позже — этот неподражаемый пабовый гвалт, гомон, возгласы, смех, звон бьющегося стекла, даже компьютерное воспроизведение ударов дротиков, вонзающихся в мишень. Так что в павильоне вовсю звонили звонки, наладчики монтировали, а монтажники налаживали оборудование — каждый производитель шумов издавал свой шум. Кроме того, беспрерывно работал имитатор сигаретного дыма, выбрасывая целые облака над загородкой, установленной на линии метания. Смех остался, но то был не пабовый смех. То был смех Джулиана Нита, Кима Твемлоу и Николь Сикс.
— Кит, слышь?.. Досадно, конечно, что все пошло не по-твоему, — сказал Малькольм МакКлэндикейд. — Но это же не конец света, правда? Что, Дом? Прости, не расслышал.
— Сказали, что не станут этого показывать.
— Вот так-то, Кит! Пощадили твою скромность после «Маркиза». Что ж, какое никакое, а утешение.
— А сначала-то говорили, что покажут. Думали, все будет эдак прилично, при дамах-то… Ан нет!
— Блеск! А чем они заполнят окно? Там ведь только десять минут.
— Собираются заткнуть его какой-нибудь пабовой песенкой или чем-то наподобие. И лотерей или еще какой-нибудь фигней.
— О господи… Ладно, Кит. Не удивительно, что ты не смог проявить себя в полной мере. С такой-то стервой. Ну и свистопляска! Кит, а, Кит? Вытри слезы, дружище.
— Как он вообще?
— А ты как думаешь?
— Он на машине?
— Кит, ты что, не слышишь?
Но Кит вырвался изо всего этого, выбрался из-под обломков своей разрушенной мечты, вышел из дартсового транса. Он поднялся на ноги и сказал с мальчишеской прямотой:
