— Вот это стол, на нем едят, — говорит доктор Х., сдерживая смех. — Да вы еще вполне бодры, раз сюда забрались. А теперь спускаемся, садимся на табуретку, лицом вниз, голову на руки.
Бабушка послушно спускается, садится, втыкая лицо в подушку, и скрещивает руки на затылке.
— Я сказал: голову на-ру-ки, а не руки за голову. Это совсем другая команда…
За перегородкой раздается шипенье, переходящее в искусственный кашель, — там трудится над своей бабушкой массажист У. Он тоже знаком со всеми возможными произвольными упражнениями пациентов, поэтому живо представляет себе, что сейчас творится в соседней кабинке.
Вариант второй: бабушка садится на кушетку верхом, свесив ноги по бокам и упираясь в кушетку руками, чтобы не упасть носом вперед. На фото: катание бабушки на слоне без седла.
— Завидую вашей растяжке, — говорит, входя, массажист. — А теперь спускаемся…
Третий вариант: бабушка (эта половозрастная категория особенно изобретательна), войдя в кабинку, раздевается, как было предложено — до пояса.
От пола и до пояса.
Она может снять все, не уточняя, до каких пор, — столь высоко ее доверие к человеку в белом халате. Здесь вариант разветвляется:
Абсолютно голая снизу и одетая сверху до пояса (плюс шаль на плечах), она сидит на табуретке. Мысль, следующая сразу за внутренним смехом: после нужно протереть табуретку хлорамином.
Или: голая снизу до пояса лежит одетым торсом на кушетке, стоя босыми ногами на полу или коленями на табуретке. Вид, на который натыкается прищуренный глаз входящего, лучше не видеть никому. Жаль, что девушки не так догадливы и изобретательны, — думает массажист. — Или же их изобретательность наталкивается на мощный заслон стыдливости?
Но у бабушки, потерявшей стыд под напором доверия к врачу, и тут есть варианты — можно спрятать руки под грудь, а можно раскинуть их по кушетке, обнять ее как землю. Осталось только прибить — и…
Стой, это уже запредельно даже для медицинского юмора! Я прошу вас, дорогие читатели, не презирать массажиста за подобные мысли и не выговаривать каждый раз. Смотрите название цикла, — оно не оправдывает, но объясняет. И потом, поневоле станешь психологом, слушая посаженную наконец как надо и вдруг разговорившуюся под ласковыми руками бабушку.
— Э-эх, — ни с того ни с сего гудит она себе подмышку, — дуры мы были, молодые когда. Нет, чтобы гулять напропалую. Для кого берегли? Для алкашей-мужей? Как снегурочки, растаять боялись. А теперь и не нужны никому…
"Это вы девушкам скажите", — хочет заметить массажист Х., но говорит лишь многозначительное "Да ужж…", слегка отодвигаясь, чтобы попусту не тревожить халатом ностальгирующую бабушкину спину.
— Во-во! — говорит из-за перегородки массажист У., лежащий на кушетке в ожидании пациента. — Собаки на сене…
— А? — вскидывает голову бабушка, но массажист Х. с мягкой властностью, ладонью в затылок, утыкает ее обратно в подушку.
Кстати, пациент, которого ждет массажист У. - баскетболист с растяжением плечевых связок. Он-то и продемонстрирует нам вариант посадки еще не виданный. А, казалось бы, спортсмен, и должен знать…
Бабушка массажиста Х. уходит, баскетболист, выслушав команду массажиста У., кинг-конгом ныряет в его кабинку и начинает раздеваться до пояса. В это время массажист У. заходит в кабинку массажиста Х. и жестами показывает ему рост пациента, а лицом — его спортивный интеллект. Пока У. корчит дауна, в его кабинке слышны подозрительные звуки перестановки мебели. На лицо массажиста Х. падает тень, он поднимает голову и замирает ошеломленный.
Там наверху, под лампочкой, на скособоченной (чтобы не влезть в плафон макушкой) шее, торчит голова баскетболиста. Склоненная по-собачьи голова, не моргая, смотрит поверх перегородки на двух массажистов в соседней кабинке. Х. незаметно толкает У. Тот поднимает голову, продолжая по инерции гримасничать, наблюдает явление, и находчиво спускает гримасу на тормозах, — рукой берется за челюсть, изображая тем самым зубную боль.
Они входят в кабинку вдвоем и видят под потолком баскетболиста, раздетого до пояса. Он правильно сидит на табуретке. Но табуретка стоит на кушетке.
— Извините, — говорит У. вверх, подрагивая от подступающей истерики и все еще держа челюсть. — Забыл прибить табуретку к полу. Спуститесь и сядьте за кушетку как за парту. Я щас вернусь…
…По коридору мимо удивленных больных бегут два негодяя в развевающихся халатах и с надутыми щеками. Они ищут пустой кабинет, чтобы взорваться.
Да, возвращаясь к запахам… Нет, все же не будем о них. В этой обширной области ничего забавного не наблюдается — только приятное и неприятное. Последнего на порядок больше. Как и в типах кожи — степеней ее тургора (страшное слово, означающее упругость) — и ее помытости (с некоторых можно снять полную простыню мертвого эпителия, попросту — шелухи). Не буду открывать застарелые мозоли, разноцветные желваки от множественных уколов, язвы, экземы, вспухшие тромбофлебитые вены и даже обыкновенный целлюлит. Воздержусь снимать самое нижнее белье с престарелых пациентов. Если вас еще не тошнит, идем дальше.
А дальше — маленький секрет, который удивит бывших и будущих пациентов. Скажем без обиняков, обухом по доверчивой голове:
Врач должен быть равнодушен к страданиям его пациента. Мало того, он просто обязан быть безжалостен.
Здесь — твердая точка, а не восклицательный знак, потому что это не восклицание, а спокойное, основанное на многолетнем опыте утверждение.
Не так безжалостен и равнодушен, как доктор Менгеле, по-другому, — речь не о терзании пациента болевыми приемами, нет. Если вы, слушая нытье, увлеченно выдаваемое пациентом, проникнитесь его страданиями, вы пропали. Не удивляйтесь, почувствовав после сеанса, что у вас заболело то же самое или где-то рядом. И будьте уверены: взяв на себя боль, вы не освободили от нее больного — это вам не закон сообщающихся сосудов, это перенос заболевания любой этимологии информационным путем. Информационный вирус, попав в неподготовленный мозг, начинает стремительную работу. Но об этом как-нибудь поговорим подробнее, вплоть до ужасов, а сейчас… Хорошо все же быть не совсем профессионалом, и не в полном объеме представлять внутреннее устройство объекта, с которым работаешь. Все эти связки, суставные сумки, нервы, межпозвонковые диски… Лучше знать обо всем примерно, представляя это в легкой дымке собственной фантазии и компенсируя незнание вдохновением и интуицией.
— Проходите, раздевайтесь, садитесь, — рассеянно сказал массажист У., попивая крепкий чай, любителем которого он являлся.
— Доктор, вы даже не спросили, что у меня…
— Что у вас?
— Люмбаго, доктор.
— Что? — спрашивает У., массажист с недельным стажем.
Массажист Х., лежащий на кушетке в своей кабинке, с улыбкой приподнимается на локте, предчувствуя забаву.
— Вы не знаете, что такое люмбаго, доктор? Хотя, может, я ошибаюсь, и это ишиас? — интонация выдает опытную пациентку. Она почувствовала слабые ноги жертвы и загоняет ее.
Молчание. Слышен скрип ручки по бумаге. Судя по скрипичным линиям, массажист У. вовсе не пишет, а выводит какой-то заковыристый рисунок. Он мучительно пытается вспомнить — слова вроде знакомые, может, он пропустил это занятие на курсах?
— Так вы знаете, что такое люмбаго?
"Сволочь, сука старая!" — слышит массажист Х. мысли массажиста У.
— Мне ли не знать, что такое люм-ба-го, — наконец говорит массажист У. — Проходите, раздевайтесь до пояса, садитесь.
— Сверху или снизу?
— Ну, сверху, сверху…
Массажист Х. кусает подушку.
— А зачем сверху, у меня же ишиас…
— В любом случае, начнем с шейно-воротниковой… — массажист У. все еще лихорадочно ищет в памяти, к какой зоне данного тела приписаны названные слова. Ему нужно время.
Массажист Х., представив седалищный нерв, тянущийся от головы, или поясницу под затылком, корчится на кушетке в судорогах. Собрав все спокойствие в голос, говорит:
— Шамиль, ты разве не читал новых инструкций минздрава?
— Нет, а что там? — радостно откликается массажист У., понимая, что помощь пришла.
— Сейчас при ущемлении седалищного нерва уже не требуется предварять "воротником". Сразу делай пояснично-крестцовый и ногу. Какую ногу тянет, гражданка?
— Левую, — смирным голосом говорит пациентка, почувствовав привычный хозяйский тон.
— Смотри-ка ты, — после паузы говорит массажист У. — А я не читал нового положения. Ну, слава богу, хоть это отменили — меньше работы. Ложитесь, приспускайте юбку, будем ваши люмбаго с ишиасом лечить.
— Теперь, — говорит массажист Х., снова заваливаясь на кушетку, — "воротник" остается в силе, только если ноги у пациентки от ушей растут. Я отсюда не различаю, Шамиль, — у тебя тот случай?
