После этого начался осмотр машин. Собрались все летчики и летчики-наблюдатели во главе с прилетевшим командиром отряда Андреевым, все техники и мотористы.
Разговор шел откровенный. Андрей Николаевич Туполев ругал нас за лихое превращение Р-3 в разряд самолетов-истребителей, но пообещал все же укрепить центроплан верхнего крыла биплана, согласился с множеством предложений, сделанных опытными техниками и мотористами отряда.
Он уезжал от нас довольным, а мы провожали его как доброго, справедливого и мудрого труженика.
…С тех пор прошло полвека. За это время мне пришлось встречаться с Туполевым много раз: и тогда, когда я испытывал в НИИ ВВС его самолеты, и во времена первых трансарктических перелетов из Москвы в США, и во время работы летчиком-испытателем на авиационном заводе.
И теперь, через 50 лет, вспоминая первую встречу, думаю, что великий труженик, гениальный ученый и конструктор, академик, трижды Герой Социалистического Труда генерал-полковник-инженер А. Н. Туполев сделал за свою жизнь так много, что его образ должен стать эталоном для будущих поколений.
Судьба Андрея Николаевича не гладила по головке и не целовала сладко в уста, она ставила на его жизненном пути преграды, носившие трагический характер, а иногда смертельно опасный. Но никакие преграды не смогли заставить его отказаться от осуществления своих научных и технических идей или принудить его хотя бы обойти их сторонними путями.
Он никогда ничего не делал без совета с ближайшими соратниками и учениками, с рядовыми эксплуатационниками, потребителями его машин — летчиками, инженерами, техниками и другими специалистами. Он никогда не добивался своего решения методом диктата. Совет с людьми науки и с ее потребителями был его побеждающим стилем, хотя его логическое мышление часто срезало, как острой косой свежую траву, казалось бы, серьезные рекомендации.
И еще меня поражало всегда, начиная с первой встречи, в Туполеве его пренебрежение к позерству, к славе и к личному благополучию. Мне кажется, что он последние 50 лет жизни так и ходил все в той же холщовой рубахе и в той же кепке, в которой мы его увидели полвека назад…
1981 г.
Ему было двадцать пять лет. Он был силен, жизнерадостен и учился в нашей летной группе. Когда наступала его очередь садиться рядом с инструктором, он радостно надевал свою пробковую каску, коротенькую курточку и покорно залезал в ученическую кабину, в которой торчали непослушная ручка и ножное управление самолетом.
Однажды самолет вернулся из короткого полета в зоне, где исполнялись виражи. Наш товарищ выскочил из кабины и грустно посмотрел в глаза инструктору. Но инструктор был слишком мягкий человек (даже безобидное ругательство «шляпа» он не мог произнести вслух). Он никогда не ругал ученика за ошибки, как делалось в соседней группе.
— Ну, скажите, пожалуйста, — допытывался инструктор, — почему вы не делаете виражи в своей зоне? Скажите, где наша зона?
— Вон та, — и ученик неопределенно показывал в сторону западной долины. — Там есть четыре окопа — это наша зона, — говорил неуверенно ученик.
— Отлично. Вы знаете четыре окопа. Но, мне кажется, вы их не видите! Когда я спросил вас в воздухе об этих четырех окопах, вы мне показали рукой вниз, тогда как мы с вами были в третьей зоне, над церковью деревни. До окопов было минимум десять километров,
Значит, вы, не глядя на землю, наугад ткнули пальцем? — продолжал свой расспрос инструктор.
— Нет, я старался точно указать зону, — искренне совсем упавшим голосом отвечал наш товарищ.
— В следующий раз будьте повнимательнее. Вы еще ни разу самостоятельно не отыскали нашу зону — это первое. Второе — и самое опасное — вы зажимаете управление. Вас невозможно учить. Неужели вы не можете держаться за ручку чуть-чуть, слегка? Вы же знаете, как это опасно. У вас сильное напряжение в полете. Советую взять себя в руки, иначе я не сумею вас обучить.
Ученик, низко опустив голову, стыдливо прослезился, а инструктор, не зная, что предпринять, вылез из самолета и, отойдя на несколько шагов, с волнением выкурил подряд две папиросы.
Неудачливый пилот спустя два месяца после начала обучения все же был отчислен из нашей летной группы.
Через несколько лёт я узнал, что наш товарищ, которому так не давалось летное дело, нашел свое настоящее призвание. Сейчас он работает директором крупной машинно-тракторной станции.
1938 г.
Голубое небо с белесыми прожилками высокоперистых облаков. Где-то высоко, словно шмель, жужжит пропеллер самолета.
— Отчаянный парень Евсеев! — говорит рыжий веснушчатый пилот, задрав голову вверх.
— Шахтеры, они все боевые! — подсказывает рядом стоящий штурман.
— О! Витька бесстрашный! Только в детстве его кто-то напугал — заикается малость, — добавил механик.
Весь аэродром притих. Полеты прекращены. Моторы все выключены. Люди смотрят только вверх. Серебристая птица еле различима в бескрайнем небе. Некоторые теряют самолет из виду. Тогда начинаются крики:
— Где он?
— Не видно…
— А ты смотри на ту белую гряду облаков…
— Верно, он сейчас идет. поперек гряды…
— Тысяч семь уже!..
— Скоро будет прыгать…
На старте наблюдательные посты комиссии зорко следят в приборы за самолетом. Несколько санитарных автомобилей готовы сейчас же сорваться с места»
— Как-то рассчитает Евсеич?..
— Да!.. Вверху ветрило здоровый..»
— Северный, километров сорок… — переговариваются бойцы.
На аэродроме редко бывает такая тишина. Даже стрекотня сороки в лесу и далекий гудок паровоза сейчас не заглушаются ревом тысячесильных моторов.
Пилоты словно впервые попали на это чистое поле. Все любовались и зеленеющим лесом, и жаворонками, и всем мощным дыханием природы, которое особенно чувствуется в разгар весны. Но вместе с неудержимой радостью люди аэродрома в глубине своих сердец таили тревогу за своего смельчака Евсеева.
Летчик Евсеев на высоте семи тысяч метров должен прыгнуть с самолета и лишь у самой земли раскрыть спасающий парашют. Бывалые люди знали, что этот поступок требует необыкновенной силы воли, расчета и храбрости. И каждый элемент характера должен в эти ответственные минуты разгораться так ярко, чтобы любая мелочь и неожиданность могли быть хорошо освещены и учтены мгновенно. Иначе — смерть Евсееву! Вот почему тревога заставляет еще сильнее биться здоровые сердца пилотов, оставшихся на земле.
— Ишь ты, все набирает высоту…
— Наверное, решил прибавить к семи тысячам еще сотенку…
— И правильно сделает: на поправку прибора пригодится излишек.
— Вроде убавил скорость…
— Ну да, это лишь кажется снизу.
— Нет, убавил… Да тише вы…
— А мы тебе не мешаем: смотри.
— Да не орите — мешаете волноваться и не даете смотреть в бинокль.
Смех на секунду, и вновь тишина.
Звук мотора доносится слабыми обрывками еле уловимого шума. Люди группируются около командиров, захвативших бинокли.
— Вот что-то показалось у хвоста…
— Вылезает за борт…
— Прыгнул!..
— Прыгнул!..
— Пошел!..
— Вниз!
— Сыпет Витька!
— К земле тянет всегда…
— Эх, землица-матушка! Как-то примет парня? *
— Не растеряется: Виктор не из таких…
Маленькая точка сначала медленно, затем все быстрее и быстрее приближалась к земле. Вскоре из-за большой скорости многие потеряли парашютиста из виду. Начался крик, гам. Но белый платочек, который Евсеев выкинул, чтобы сигнализировать комиссии, принимающей прыжок, вновь позволил наблюдать это волнующее зрелище.
Евсеев летит к земле с огромной скоростью, и невольно у многих зрителей сердца вздрагивают от предчувствия катастрофы.
С тысячи метров парашютист перестал кувыркаться и шел камнем вниз, словно птица со сложенными крыльями. Виктор, как метеор, приближался к земле.
— Погиб…
— На радиостанцию!..
— Санитарку!.. Санитарку!..
В последние секунды казалось, что остроконечные мачты широковещательной станции сейчас пронижут этого бесстрашного пилота. Но вот Евсеев на уровне мачт. Белая вспышка шелка парашюта. Мгновение, и… все скрылось за лесом.
Ревут сирены санитарных автомобилей. Слышатся крики сотен голосов. Возбужденная масса бежит на помощь к своему товарищу. А бесстрашный Евсеев в это время старается собрать свой парашют, раскинувшийся на полянке близ аэродрома. Первым подъехал врач.
— Ну как чувствуете?
— Х-х-х-хорошо! В-в-великолепно, — как всегда, немного заикаясь, ответил Виктор.
Неописуемый восторг, вздохи облегчения и сотни горячих рукопожатий. Главное — Виктор жив. Второе — Виктор побил результаты всех парашютистов мира своим затяжным прыжком с большой высоты.
