— Под твою ответственность! — приказал он Куземкину. — Чтобы через два часа народ был!
Скачков быстро исчез в открытых конторских, то есть мироновских, воротах. Митька уже знал, куда побежал следователь. Переглянулся с Володей Зыриным и послал Мишу Лыткина к лошкаревскому дому:
— Миша, иди погляди, не у читальни ли собираются? Ежели нет, дак беги на пожни, вели все бросать.
— Да счас все на обед придут.
— Хоть обед, хоть паужна, а чтобы все шли суда!
Игнаха Сопронов молчал, только барабанил пальцами по широкой мироновской столешнице.
— Что думаешь, Павлович, как быть нам на данный момент? — спросил Митька. — Ведь не придут, пока сено не скопнят да стога не сметают… Вечером только.
Игнаха хмуро молчал. Он думал сейчас, как бы еще больше насолить следователю, по вине которого ему пришлось побывать в тюрьме как троцкисту и левому перегибщику. Хорошо, что быстро разобрались. Есть кто и поумнее Скачкова…
Следователь долго не появлялся из нужника. Наконец, бледный и слегка осунувшийся, вышел и сел за мироновский стол, стоявший перед крыльцом.
— Ну, Куземкин, живо давай бумаги по гарнцу! Пока я тебя не арестовал за эти грибы…
Предрик, еле сдерживая смех, тихо спросил о чем-то Сопронова. Митька окончательно растерялся, но Володя Зырин подмигнул своему председателю и твердо сказал:
— Товарищ Скачков, документы по нашей ветрянке вытребовал Веричев к себе в сельсовет. Все бумаги по гарнцу свезены вышестоящим.
— Хорошо, я ознакомлюсь с ними у Веричева на обратном пути. Товарищ Сопронов, как у вас дело с докладом?
— Никаких докладов я не готовил и готовить не буду! — огрызнулся Игнаха, хотя знал, что так разговаривать с начальством — все равно что плевать против ветра.
Скачков недоуменно поглядел на Сопронова. В глазах его мимолетной искрой мелькнула ярость, но он неожиданно миролюбиво сказал:
— Ну, дело хозяйское. Будешь докладывать на бюро райкома.
— И доложу. Все доложу, товарищ Скачков, и о левом уклоне, что мне приписали, и про сегодняшнее собранье!
Митька и Зырин глядели на перепалку с открытыми ртами. И откуда у Игнашки такой гонор? Худые шутки со следователем, хоть левый уклон возьми, хоть правый. Но Скачков неожиданно для всех предложил примирение:
— Ладно, ладно, товарищ Сопронов! Кто прежнее помянет, тому глаз вон.
Игнаха отвернулся. Он не собирался забывать прежнее. Давно не видал он Якова Меерсона, переведенного из района прямо в Архангельск. Теперь тот, может, уж в самой Москве. Но и без Якова Наумыча Сопронов знал, что ему делать, куда и о чем писать. Давным-давно с большим трудом он выпросил у Веричева листок фиолетовой копирки и послал свою объяснительную сразу в два московских адреса: секретарю ЦК Кагановичу и товарищу Сольцу в Контрольную комиссию.
Он послал бумаги еще до сенокоса. И нынче терпеливо ждал столичных ответов. Он знал, был уверен, что рано или поздно ответ придет… Сначала на обком, после на райком. И еще неизвестно, как это все отзовется на следователе Скачкове…
— Не соберутся, пока стогов не смечут! — сказал Игнаха и без разрешения ушел домой.
Предрик Микулин переглянулся со следователем, и оба подались в избу.
Кеша сидел на стуле уже много часов подряд, нога на ногу, то на одной ягодице, то на другой. Зырин побежал к своему колодцу, якобы за ведром воды, да там в заулке и скрылся. Куземкин тоже маялся от жары за столом, а народу не было.
Между тем солнышко успело сделать свой полукруг над тихой Шибанихой. Оно начало склоняться. После очередного загаркивания Миши Лыткина явился на сход сивый и совсем одряхлевший Жук. Сам Жучок не спешил на собрание.
— Дедко, а где сам-то хозяин? — громко спросил Митька, но старик был настолько глух, что даже не обернулся на этот крик.
После Жука приплелась Таня кривая, затем продавец Зойка Сопронова. Эта поглядела на присутствующих и сказала:
— Дак ведь никого еще нет!
И ушла.
А дальше пришла из поскотины скотина, и началась катавасия с нею…
Лишь на закате, часам к десяти вечера, народ потихоньку начал собираться, и то у лошкаревского дома. Миша Лыткин всех переправлял к мироновской зимовке, то есть к новой конторе. Бабы, несмотря на сенокосную усталость, приодетые, загорелые, судачили, что сесть не на что, что все на двух тесинах не поместятся. И кое-кто сбегал домой за скамейкой, усаживался поудобней. Девки взаправдашние стояли отдельно, они сперва только шушукались насчет приезда Микуленка, потом заговорили смелее. Почти все женские пересуды касались ольховского жениха Васьки Пачина да невесты Тоньки-пигалицы. Мужики судили-рядили про хорошую погоду и про все дневные труды, народ постепенно копился. Но копились и вечерние, теперь уже почти ночные комарики…
— Ванька, Ванька, гляди, у тебя на лобу-то кто сидит! — сказал счетовод Зырин. — У обоих уж и брюхо красное, а ты не видишь…
— У меня, Володя, на лобу глаз нету, — сказал Нечаев и прихлопнул сразу двух напившихся комаров. — Кровососы, понимаешь… Откуда их столько и набралось?
— Как откуда? — кротко заметил Жучок. — Все из райёна летят, больше неоткуда… Вон, говорят, и Ковка Микулин присвистал.
— Ковка не здря присвистал, у его тутотка девка растет.
— Дак он чево, не Палашку ли опеть сватать?
— Нет, он нонече по займу. А ковды это он Палашку сватал? Вроде и раньше не сватал.
— Нонче девки и так дают, чего их сватать? — сказал Киндя Судейкин. — Здря и Васька Пачин пиво варит.
Девки притворились, что ничего не слышали, а бабы замахались на Киндю. Как раз в это время пришел на собрание Евграф Миронов. Его усадили на его же мироновскую скамью. Начались расспросы насчет краснофлотца, но Евграф не пристал к этим речам.
— Говорят, расписались, сходили в Ольховицу.
— Ну? А ковды сварьба-то?
— Да завтре!
— Не здря Микуленок-то прилетел… Предрик, он тоже чует, где пиво, где сусло, а где пустой квас.
— Не балабонь, Киндя, видишь, идут… Возьмут за гребень, не успеешь и пикнуть.
— Оно верно, у меня вон уж карманы вывернули…
Судейкин затих.
Сопронов и председатель Митька Куземкин первыми вышли к народу. Предрик Микулин и следователь Скачков ступали позади.
— Здрасте, товарищи! — выкрикнул следователь, когда все четверо усаживались за стол.
Люди ответили разномастными голосами: «Поди-тко здраствуй», «Доброго здоровьица, проходите», «Милости просим», «Особо Миколая Миколаевиця».
Какая-то старушонка, увидев Микулина, обрадовалась пуще всех:
— Што, батюшко, опеть к матке приехал? Давно не бывал дома-то, давно. У тебя нонь какая должность-то?
Старуху дернули сзади за кофту:
— Сиди, баушка, сиди, не наше дело, какая у его должность.
— Как это не наше, ежели он наш?
— Опеть будут таскать с места на место, — хихикнул кто-то в мужицких рядах.
И действительно, Микулин поднял руку:
— Таскать, товарищи шибановские жители, позвольте открыть общее собрание деревни! И всего колхоза «Первая пятилетка»…
— Открыть, открыть, давно сидим. Скоро и спать, а у вас не у шубы рукав…
— Не у нас, а у вас! — строго сказал бледный Скачков. — Мы с утра были готовы.
— А мы, батюшко, погоду-то ведь не из кудели прядем. Ее не купишь на ярмонке, погоду-то, чего пошлет Господь, то и будет, — сказала старуха Новожилиха.
— Тише, товарищи! — Следователь поднял руку. — Предлагаю выбрать для ведения собрания председателя и секретаря для записи выступлений. Есть предложение: товарища Куземкина! Будем ли голосовать по этому вопросу?
— Не будем! — крикнул Нечаев.
— Товарищ Куземкин, бери вожжи в свои руки, а ты, товарищ Зырин, пиши протокол. Требуется записывать все реплики…
— А ежели чья задница реплику невзначай подаст? — сам для себя, но довольно внятно проговорил Судейкин. — Тут, конешно дело, какая реплика… Можно вслух, а можно и шепотком.
Мужики, сидевшие вблизи, засмеялись.
— Товарищи, — поднялся Митька Куземкин. — Таскать, надо пустые разговоры забыть и приступить к вопросам. Какая, таскать, на сегодняшний день повестка дня? Зачитываю!
И председатель, два года назад перенявший слова «так сказать» от самого Микулина, предложил такую повестку дня:
— Доклад по займу второй пятилетки и о шести сталинских условиях. Высказаться товарищу Сопронову. Вторым вопросом поставить силосование и заготовку грубых кормов, третьим — строительство нового скотного двора, четвертым — выборы бригадиров. Пятый вопрос — разное. Что обсуждать в «разном», покажет, товарищи, ход собранья! — закончил Куземкин. — Вам слово, товарищ Сопронов.
— Я, Дмитрей Дмитревич, слова у тебя отнюдь не просил и доклада ставить не собираюсь!
Люди напряженно затихли. Слышно было, как у реки крякали в разных местах сразу три дергача. «Ничего себе», — подумал Микулин и поглядел в сторону следователя. Скачков пошептал что-то на ухо Куземкину. Встал со скамьи, вроде бы спокойно произнес:
