– Ты говоришь, как дикарь из какого-нибудь племени, где верят, что, если кто-то их сфотографирует, они утратят душу.
Вероника потерла глаза ладонями.
– Твоя история и есть твоя душа. Чем дольше ты с кем-то близок, тем больше ему веришь и тем больше хочется ему рассказать. Я верю, что когда найдешь настоящего спутника жизни, то расскажешь ему все, до конца. А потом опять начнешь сначала, но на этот раз это будет уже и его история, а не только твоя.
– И никакого отделения Церкви от государства? Даже придется пользоваться одной зубной щеткой?
Тихо, но решительно она произнесла:
– Покупаешь две совершенно одинаковые синие зубные щетки и держишь в одном стакане, так что не знаешь, где чья. Моя – твоя, а твоя – моя.
– По-моему, это слишком, Вероника.
Офисы студии «Блэк сьют пикчерз» в Санта-Монике располагались в современном высотном здании в нескольких кварталах от океана. Подъезжаешь на машине, поднимаешься на лифте и понимаешь, что не очень-то приятно оказаться на такой высоте в этой тряской части мира. Два дня назад в Сан-Франциско небольшое землетрясение вытряхнуло нас из постели, едва мы легли. Секс в ту ночь был скорее попыткой поддержать друг друга и забыть о страхе. Мы смеялись над этим, но вскакивали при малейшем толчке все время, пока были в Калифорнии. Очаровательная девушка дежурила за конторкой напротив лифта, чтобы, как только откроются двери, ослепить тебя миллионом белозубых улыбок, от которых тебе якобы должно стать легко и удобно.
– Чем могу служить?
– У меня назначена встреча с Дэвидом Кадмусом. Я Сэмюэл Байер.
– Вы не присядете, пока я позвоню?
Я сел на изящный кожаный диванчик и осмотрелся. Ничего нового. Все выглядело точно так же, как в офисах других кинопродюсеров. Стильная мебель, афиши выпущенных студией фильмов. Некоторые названия я узнал. Два были настоящими хитами.
Я чуть не рассмеялся, когда в приемную вошел Дэвид Кадмус, потому что он выглядел точно так же, как двадцать пять лет назад. Те же дикобразьи жесткие волосы, квадратные очки, белая застегнутая на все пуговицы рубашка. И все же теперь внешность у него была крутая, не то что задрипанный вид в юности. Черная твидовая пара, парадные туфли... Наверняка это была одежда фирм «Prada» или «Comme des Garcons», а не «Dickies», но внешне она выглядела точно так же.
Я встал. Он не вынул рук из карманов. Мы смотрели друг на друга. Краем глаза я заметил, что девушка наблюдает за нами. Мы даже не поздоровались, но были уже в апогее неприязни друг к другу.
– Это сделал не он.
Не поняв сразу, я вопросительно склонил набок голову:
– Простите?
– Мой отец. Он не убивал Паулину Острову.
* * *
По словам сына, Гордон Кадмус до того, как влюбился в Паулину, совершенно разучился смеяться. Определенно, с годами у всех нас становится меньше причин для смеха, но тут дело было в ином. Он был безгранично могущественным человеком, он контролировал половину преступного мира в Вестчестерском округе. Ему подчинялись беспрекословно. У него были секретные счета в банках стран, названия которых вам даже не произнести. У него было все, чего ни пожелаешь, все его мечты сбылись. Но он превратился в угрюмого брюзгу и уверился в том, что его непременно убьют за несколько лет до того, как его и в самом деле застрелили.
Вот почему семейство Кадмусов так потряс его смех – удивительно громкое и восторженное «ха-ха-ха!» – что и сын, и мать просто окаменели. В их раздельных спальнях в тот субботний день мальчик читал журнал «Знаменитые монстры кинематографа», а мать – одну из автобиографий Джека Паара. Не прошло и нескольких секунд, как оба они выскочили из своих спален с одинаково встревоженными лицами.
– Ты слышала?
– Да! Думаешь, что-то случилось?
– Папа никогда не смеется.
– Может, посмотрим?
Перевесившись за перила длинной лестницы, они увидели, как Гордон Кадмус у входной двери разговаривает с какой-то девушкой.
Это была Паулина Острова, которая, ко всему прочему, еще писала статьи в нашу школьную газету. Кто-то сказал ей, что ходят слухи, будто Гордон Кадмус связан с «шайкой гангстеров». Безумно самоуверенная, она решила взять у местного гангстера большое интервью. Для этого она надела самое красивое платье, сделала прическу, и вот – позвонила в его дверь.
Когда Гордон Кадмус открыл дверь (что случалось редко), там стояла милая девушка с таким видом, будто пришла распространять билеты церковной благотворительной лотереи или подписку на журналы.
– Мистер Кадмус, меня зовут Паулина Острова, – сказала она. – Я пишу статьи для школьной газеты. Все знают, что вы связаны с организованной преступностью, и я бы хотела взять у вас интервью.
Вот тогда-то он и рассмеялся и пригласил ее войти. Почти тридцать лет спустя его сын сказал:
– Ты понимаешь, что большинство людей не могли даже посмотреть на отца, не покрывшись испариной.
– Ну-ну, продолжай, Дэвид. Мы были пронырливые ребята. Мы знали обо всех в Крейнс-Вью, кто чем занимается. Как же вышло, что мы ничего не знали про твоего отца? Почему же мы не знали, что он мафиозо?
Дэвид ухмыльнулся:
– Потому что по документам он был законопослушный гражданин. Формально он занимался уборкой мусора и импортом оливкового масла. И владел строительной компанией. – Цинизма в его голосе хватило бы на целую тачку.
– То есть был главарем мафии, верно?
Он с улыбкой кивнул.
– Так как же школьница узнала, кто он на самом деле?
– Дело в том, что к тому времени школьница была любовницей начальника полиции.
– Кристелло? Паулина была и его любовницей? Что же это была за девчонка – Мата Хари?
Полицейский Кристелло рассказывает своей любовнице о гангстере Кадмусе, та тут же идет к нему и становится еще и его любовницей. Так просто – по крайней мере, если верить сыну гангстера.
Кадмусу она понравилась. Почему? Потому что она его рассмешила. Много лет спустя он рассказал всю эту историю Дэвиду. Отец и сын с годами очень сблизились, и однажды на Рождество старик спросил сына, что ему подарить. Дэвид ответил искренне. Ему бы хотелось узнать о жизни отца, он ведь совершенно ничего о ней не знает, а ему так интересно. И однажды вечером, как это ни удивительно, Гордон Кадмус рассказал сыну все.
Я не стал выведывать, а просто спросил Дэвида, что он почувствовал, узнав историю отца.
– Никогда я не любил его сильнее.
Уходя, я спросил Дэвида, откуда он узнал, что я пришел спросить о связи его отца с Паулиной, и его ответ меня потряс:
– Твой приятель Маккейб позвонил и сказал мне. Он донимал меня этой историей много лет, но так и не смог найти ни малейшего доказательства, что Паулину убил мой старик. Потому что таких доказательств нет. Отец любил ее. И ее смерть его подкосила.
– Погоди! Твой отец мог выяснить, кто ее убил. У него наверняка были люди, которые могли разузнать.
– Он считал, что это дело рук ее парня. Эдварда Дюрана.
В этом был смысл. Дюран убил ее и угодил за решетку. Когда это случилось, Кадмус подослал в Синг-Синг своих шутников, которые пользовались Эдвардом как игрушкой из секс-шопа до тех пор, пока он не спятил и не повесился. Какая коварная и изящная месть!
Это звучало правдоподобно, но то, что несколько дней назад казалось таким простым, вдруг превратилось в сюрреалистичный хаос мотивов, любви и мести.
Дэвид проводил меня из здания под немилосердное калифорнийское солнце. Мы несколько минут поговорили, стоя у моей машины. Я заметил, что от жары он совсем не страдает. На солнце не щурится, рубашка не взмокла.
– Отсюда не близко до Крейнс-Вью. Ты бывал там в последнее время?
Дэвид покачал головой.
– Помню, как вы с Фрэнни Маккейбом расхаживали по школьным коридорам. Я так и не понял, завидовал я вам тогда или ненавидел всю вашу шайку. Нет, я не возвращался туда, но Маккейб постоянно звонит мне. Он странный сукин сын. Мне бы польстило его внимание, если б я не знал, что в действительности он до сих пор хочет добраться до моего отца.
Мы остановились в гостинице «Пенсильвания», но когда я вошел в номер, Вероники там не было. Это показалось мне неплохо, потому что всю дорогу мы были неразлучны, как сиамские близнецы. Было неплохо остаться ненадолго одному, обдумать встречу с Кадмусом и кое-что записать.
Все свои книги я пишу от руки. Есть что-то чопорное и правильное в неторопливом выписывании букв, когда рука движется медленно и плавно, а не пляшет по клавиатуре. Для меня в этой скорости что-то теряется. На экране компьютера работа кажется законченной, даже если знаешь, что это не так.
Я достал из портфеля красивый кожаный блокнот, который мне подарила Касс на день рождения. Затем вынул горчичного цвета «паркеровскую» авторучку «Custom 51» – ей не меньше сорока лет, и для этих целей я пользуюсь только ею. Я суеверен, и за годы эта ручка стала одним из основополагающих элементов той таинственной химии, что участвует в написании книги. Набрав чернил, я открыл блокнот на первой странице.
