Крокус осклабился:
– Ладно, погожу разрушать твои иллюзии, Адриан.
Внезапно в комнату ворвалась угрюмая девица с необычайно длинными волосами и в футболке с надписью «Сука».
– Велено звать к чаю, – процедила она.
Это была Гортензия, средняя сестра Маргаритки. Она вернулась на время в отчий дом, дабы прийти в себя после неудачного романа с коллегой, учителем математики.
Меня провели в гостиную, усадили и представили кошкам – Шафранке и Лютику.
Волос длиннее, чем у Гортензии, я в жизни не видал. Должно быть, она отращивала их лет с двенадцати. Она беспрестанно теребила свои волосы, рассыпала по плечам, откидывала назад, садилась на них, заматывала в узел и тут же роняла тяжелой волной. Я понимал, что от меня ждут комплиментов этим нелепо длинным волосам, – похоже, Гортензия считала длинноволосость квинтэссенцией своей индивидуальности. Но я не смог заставить себя выдавить хоть слово.
Маргаритка выразительно поглядела на меня:
– Гортензии требуется четыре с половиной часа, чтобы высушить волосы.
В ответ я лишь слегка кивнул.
Выбор чая оказался богатый: яблоки с ежевикой, крапива, мята перечная, базилик и чай из бурачника.
– Мы сами выращиваем и сушим травы. В них нет ни добавок, ни консервантов. Все экологически чистое, – угощала Нетта.
Мне вручили тарелку с непропеченными коричневыми кусками не пойми чего. Оказалось, это лепешки, которые Нетта испекла из муки, смолотой меж каменными жерновами. Муку эту ей доставляют с ветряной мельницы в Соммерсете.
– Мы стараемся питаться как в Средние века, – пояснил Майкл Крокус, – тогда с продуктами еще не химичили.
Я был очень голоден и отдал бы все за «Ледяную фантазию» от «Мистера Киплинга».[18] Однако лепешку взял и надкусил. Вкус был такой, словно ее испекли в 1307 году от Рождества Христова – на костерке из хвороста и сухих коровьих лепешек.
Разговор перекинулся на отсутствующую Георгину, старшую сестру Маргаритки. Неделю назад она прислала письмо, в котором проклинала родителей за свое несчастное детство.
– Бедняжка Георгина, – покачал головой Майкл Крокус, – она всегда была странным ребенком.
Нетта, Маргаритка и Гортензия принялись на все лады склонять Георгину, лондонскую пиарщицу.
И чем больше они ее склоняли, тем сильнее она мне нравилась. Выходило, что Георгина губит свое здоровье, бегая по театральным премьерам и книжным презентациям в одежде, едва прикрывающей тело, и на пятидюймовых каблуках.
Майкл Крокус опять покачал головой.
– Тикая пустая жизнь, – вздохнул он. И приступил к допросу: – Мы так мало о тебе знаем, Адриан. Расскажи о своей семье.
Я рассказал, что Сагдены, мамины предки, выращивали картофель в Норфолке.
– Да-да, в тебе есть что-то посконное, – вставил Крокус.
– А предки моего отца были фабричными чернорабочими в Лестере, – добавил я.
– Здесь нечего стыдиться! – подбодрил меня Крокус.
Я ответил, что и не думал стыдиться.
– Мы можем проследить наших предков до времен Великой хартии вольностей, – похвастался Крокус. – А насколько глубоко уходит история вашего рода?
Не знаю, что меня дернуло, дорогой дневник, но как только эти слова сорвались с моего языка, я тут же о них пожалел, особенно когда увидел расстроенное лицо Маргаритки. Меня оправдывает только то, что я был страшно раздражен и очень хотел выбить Майкла Крокуса из седла.
– Сагдены были йоменами,[19] они упоминаются в Книге судного дня, – проговорил я, – Моулы же, по преданию, происходят от мексиканских беженцев, спасавшихся от религиозных преследований, в Англию они прибыли обратным рейсом на «Мей-флауэре».
Крокус дернул себя за бороду и пробормотал:
– Мексиканцы! – После чего резко встал и вышел из комнаты, обронив: – Самое время дрова колоть.
Маргаритка молча проводила меня до машины.
Перед тем как я тронулся с места, она сказала:
– Это жестоко с твоей стороны. «Мейфлауэр» не совершал обратного рейса.
Просунув тонкие пальчики под стекла очков, она вытерла глаза.
Я извинился и опять услышал словно со стороны, как назначаю Маргаритке свидание.
Я катил по холмам Лестершира, размышляя о мистере Карлтон-Хейесе. Мне ничего не ведомо о его личной жизни. Изредка он упоминает Лесли, самого близкого ему человека. Но я понятия не имею, Лесли – это мужчина или женщина.
На парковку у Крысиной верфи я въехал в темноте, но белый силуэт сэра Гилгуда отчетливо виднелся в сумраке. Лебедь следил из камышовых зарослей, как я выскакиваю из машины и со всех ног несусь ко входу в старый аккумуляторный завод. По-моему, эта птица питает нездоровый интерес к моим перемещениям.
Понедельник, 18 ноября
Шел на работу по дорожке вдоль канала. Лебеди куда-то попрятались, зато повсюду мельтешили крысы. Я даже вообразил себя Дудочником из Гаммельна.
Вторник, 19 ноября
Мы наводили порядок в секции «Путешествия», и между делом я спросил мистера Карлтон-Хейеса, есть ли у него дети. Сын Мариус, ответил он, находится в закрытой психиатрической больнице, а дочь Клодия работает в Эфиопии, распределяет продукты питания от имени ЮНИСЕФ.
– Мы с Лесли очень ими гордимся, – сказал он и тихо добавил: – Обоими.
И опять я не понял: Лесли – это мать его детей или родственная душа мужского пола.
Вечером с неожиданным визитом явился Парвез. Открыв дверь, я обнаружил его на пороге – запыхавшегося и потного. От автостоянки он бежал во всю прыть, преследуемый «жутко огромным белым существом».
Наверное, это был лебедь сэр Гилгуд, предположил я.
– Лицо не юридическое, – пробормотал Парвез.
Оглядев квартиру, он похвалил мебель, а потом задал типично бухгалтерский по своей бестактности вопрос. Пришлось расколоться, что у меня есть магазинная карточка.
Парвез театрально хлопнул себя по лбу:
– Где она?
Я достал карточку из бумажника. Парвез порылся в кармане, извлек швейцарский армейский нож, раскрыл миниатюрные ножницы и разрезал карточку пополам со словами:
– Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо.
Я умолчал, что на карточке оставалось всего 89 фунтов, а мой долг универмагу «Дебнемс» составляет 9911 фунтов.
Парвез поинтересовался, собираюсь ли я на вечер выпускников школы имени Нейла Армстронга в ближайшую субботу.
Я ответил, что меня туда на аркане не затащат и что мысль о встрече с такими идиотами, как Умник Хендерсон, наполняет меня ужасом.
У меня теперь каждый пенни на счету, поэтому я написал в «Закат Лимитед» с требованием немедленно выслать чек на сумму 57,10 фунта, пригрозив судебным разбирательством. Британия, отметил я в письме, вот-вот вторгнется в Ирак на том основании, что Саддам Хусейн располагает оружием массового поражения. Какие еще доказательства и справки им нужны?
Среда, 20 ноября
Полнолуние.
После работы повел Маргаритку в ресторан «У Вонга». На ней было что-то типа гигантского детского комбинезона из розовой ворсистой шерсти.
Уэйн Вонг спросил, пойду ли я на вечер выпускников школы имени Нейла Армстронга.
Ответил, что у меня другие планы. Маргаритка улыбнулась и стиснула мне руку.
– Из Лондона приедет Пандора, – продолжал Уэйн. – Вручит медаль за многолетнюю службу нашей мисс Фоссингтон-Гор, она в этом году уходит на пенсию. И Барри Кент тоже прикатит. Он подарил школе микроавтобус.
Маргаритка оживилась:
– Не тот ли это Барри Кент, знаменитый писатель и поэт?
– В школе Адриан корешился с Барри, – сказал Уэйн.
– Всего одну неделю, – уточнил я.
– Мне так нравятся его книги, – выдохнула Маргаритка. – А его стихи я знаю наизусть! Как ты думаешь, он подпишет мне свои книжки, если ты его попросишь?
Я пробормотал, что, может, и подпишет, если мы с ним встретимся.
– Но мы ведь пойдем на этот вечер, да? – не унималась Маргаритка.
Это «мы» мне очень не понравилось. Не желаю предъявлять Маргаритку моим друзьям, особенно Пандоре.
Сказал, что в субботу вечером собираюсь поработать над своей книгой «Слава и безумие». Разумеется, я солгал. Ничто на свете не способно удержать меня от встречи с Пандорой, даже если придется общаться с ней в компании дряхлеющих одноклассников.
Отвез Маргаритку домой. Она сидела, отвернувшись к окну, хотя смотреть там было не на что. То и дело всхлипывала и сморкалась. Наконец я не выдержал и спросил, не плачет ли она.
– Я не знакома ни с кем из твоих друзей, – всхлипнула она. – Ты меня стыдишься?
– Ты же знакома с Уэйном Вонгом, – возразил я.
– Только потому, что тебе нравится китайская кухня и он дает тебе десять процентов скидки. А когда ты познакомишь меня с твоими родителями? – наседала Маргаритка.
– Тебе вредно с ними знакомиться, дорогая. Они оголтелые курильщики.
– Я прихвачу с собой ингалятор.
