– А я всегда мог сказать, когда он сидел там с тобой, Дэн. В это время никого не обслуживали!
Дэн почесал в затылке и подмигнул нам. У меня из головы не выходила одна мысль. Вот этот милый толстячок-лавочник провел, вероятно, годы в компании моего кумира. О чем же они говорили? О бейсболе? О женщинах? Кто прошлой ночью напился в пожарной части? Мысль оскорбительная и унизительная для Дэна – но почему я не мог хотя бы на денек заменить его там, за разделочным столом? Всего-то один день поболтать с Маршаллом Франсом о книгах, о силе воображения... о персонажах его книг:
– Ну а теперь, Маршалл, признавайся, как ты додумался до (вписать нужное)?
Он бы прислонился к паре бараньих ног и ответил что-нибудь вроде:
– Давным-давно в детстве знавал я одного шпагоглотателя...
Потом мы включили бы радио и стали бы слушать репортаж о каком-нибудь матче, с видом сонным и безмятежным, какой бывает у людей, когда они болтают о пустяках и глядят в пространство. Мы бы поговорили о подаче Стена Мьюзиала или о новом тракторе Фреда...
Мы с Франсом напропалую чесали языками в мире моих грез, и вдруг я услышал, как Саксони упоминает Стивена Эбби. Это заставило меня очнуться, и когда мои глаза опять сфокусировались на окружающем, миссис Флетчер смотрела на меня разинув рот.
– Вашим отцом был Стивен Эбби?
Я пожал плечами, не понимая, зачем Саксони это выболтала. Ох, поговорю я с ней потом...
Детский крик, как легкий стон цепной пилы, рассек воздух и заполнил паузу.
– Его отцом был Стивен Эбби!
Это сработало. Глаза поднялись, гамбургеры опустились, ребенок утих. Я прожег Саксони убийственным взглядом. Она опустила голову, отвела глаза и постаралась выправить положение, сказав Анне, что, поскольку у нас обоих знаменитые отцы, мы, вероятно, найдем кое-что общее.
– Если это так, то мой отец был не в той лиге, что отец мистера Эбби. – Говоря это, Анна не отрывала от меня глаз. Они блуждали по моему лицу. Мне и понравился, и не понравился этот осмотр.
– Так это правда? Ваш отец был Стивен Эбби?
Я взял остывшее свиное ребрышко и откусил. Мне хотелось замять ответ, насколько это возможно, и я подумал, что для начала неплохо пробормотать что-нибудь с набитым ртом.
– Да. (Чав-чав). Да, был. – Я буравил ребрышко и свои жирные пальцы гипнотическим взглядом. Жевать было легко, глотать тяжелее. Я пропихнул мясо при помощи кока-колы, потребовалось полбанки.
– Анна, помнишь, как мы с твоим отцом водили тебя на “Новичков”?
– Вот как?
– Что значит “вот как”? Конечно, водили. Специально поехали в тот кинотеатр в Германе, ты еще все время в туалет бегала.
– Как это было, мистер Эбби?
– Это вы мне расскажите, мисс Франс. – Я выдавил двухсекундную умильно-лукавую улыбку, которую она перехватила и отправила обратно мне.
– Двое детей знаменитых отцов сидят с нами за одним столом, Дэн. – Миссис Флетчер всплеснула руками и, шлепнув ладони на стол, повозила ими туда-сюда, словно шлифуя гладкий, под красное дерево, шпон.
– Анна, принесешь еще булочек?
Она встала, осмотрела свой комбинезон и стряхнула несколько крошек.
– Почему бы нам не продолжить этот разговор? Приходите ко мне сегодня вечером на ужин. Где-нибудь в полвосьмого? Эдди же сказал вам адрес и как добраться, да?
Я был ошеломлен. Мы распрощались, и она ушла. Ужин в доме Маршалла Франса, и сегодня же? Эдди? Хиппан, которого мы подвезли? Но он ведь никак не мог нас опередить.
Мы подвезли миссис Флетчер к ее дому, на другой конец города. Дом был великолепен. Он стоял на пригорке, и к нему вела через огород вымощенная плитками дорожка, между шестифутовых подсолнухов, тыкв размером с каштан, арбузов и помидорных кустов. Миссис Флетчер, по ее словам, признавала в огороде только то, что можно съесть; а розы и жимолость, как бы те ни благоухали, это, мол, не для нее.
Мы поднялись по четырем широким деревянным ступеням к восхитительно тенистой веранде. Я очень живо представил себе картину: середина августа, чай со льдом... Норман Рокуэлл27, да и только. На веранде я увидел белый гамак человек на десять, два белых кресла-качалки с зелеными подушками и совершенно белую собаку, похожую на поросенка.
– Познакомьтесь, это Нагель. Он бультерьер. Знаете такую породу?
– Нагель?
– Да – разве не похож? Это его так Маршалл назвал. К собакам и кошкам я был всегда равнодушен, но в Нагеля влюбился с первого взгляда. Он был такой безобразный, такой короткий и в такой тесной шкуре – как сарделька, вот-вот кожица лопнет. И глаза по бокам головы, как у ящерицы.
– А он не кусается?
– Кто, Нагель? Да упаси вас господи! Нагель, Нагель, ко мне.
Он встал и потянулся, и его шкура стала совсем как барабан. Просеменив к нам на негнущихся лапах, он тут же снова упал, будто это усилие оказалось для него роковым.
– В Англии таких собак разводят для боев. Сажают их в яму, чтобы рвали друг друга в клочья. Совсем люди помешались, правда, Нагель?
Собачья морда ничего не выражала, хотя глаза примечали все. Маленькие коричневые угольки, глубоко посаженные на морде снеговика.
– Давайте, Том, приласкайте его. Он любит людей.
Я протянул руку и пару раз неуверенно похлопал его по голове, словно это был колокольчик за гостиничной стойкой. Он пододвинул свою башку и ткнулся мордой мне в руку. Я почесал ему за ухом. И так увлекся этим, что положил свою сумку и уселся рядом с псом на крыльце. Он встал, неуклюже забрался передними лапами мне на колени, да так и плюхнулся. Саксони вручила мне свою корзину и спустилась в огород полюбоваться помидорами.
– Подождете пару минут, хорошо? А я пока приберусь немного. – Миссис Флетчер прошла в дом. Нагель поднял голову, но решил остаться у меня на коленях.
После того как мы расстались с Анной под зеленым шатром, я сказал миссис Флетчер, что мы готовы снять ее “первый этаж” на несколько дней и что, если все удачно сложится, будем дальше платить понедельно. Она согласилась и снова повторила, что ее не касается, женаты мы или нет. Я заплатил задаток – четырнадцать долларов.
Рядом с домом миссис Флетчер располагался огромный желтый ледник начала века. Выглядел он зловеще и в то же время радовал глаз. Прочный, массивный – но такой неуместный в сонном маленьком городке, где наверняка до сих пор можно купить конфету за пенни. Старушка поведала, что его долго использовали под склад, пока однажды несколько балок не прогнили окончательно и не рухнули, насмерть зашибив двух иногородних рабочих. Какие-то “наглые пидоры” из Сент-Луиса приезжали посмотреть, нельзя ли переоборудовать здание под антикварную лавку, но галенцы в два счета дали им понять, что в гробу их тут видали вместе с их переоборудованием, благодарим покорно.
Что касается Саксони, то я был настолько ошарашен всем случившимся, что и не подумал спросить ее, зачем она так распустила язык. К тому же пока я тут сидел, трепал Нагеля и разглядывал ледник, я произвел учет наших галенских достижений и вынужден был признать, что за один день мы добились куда большего, чем можно было надеяться. Благополучно прибыли, одним махом нашли жилье, разговорили некоторых местных жителей и Анну Франс, а главное – чудо из чудес! – вечером идем к ней на ужин. Так ли уж Саксони была не права? Или это сама судьба твердо направила наши стопы в Страну Франса?
– Это портрет моего мужа Джо. Надеюсь, вы не возражаете против портретов умерших. Если хотите, я сниму его.
Миссис Флетчер, руки в боки, разглядывала Джо с недобрым прищуром. Он напоминал Ларри из “Трех подсадных”28. Я красочно вообразил себе, как они тут жили-поживали.
– Здесь был его кабинет, видите, пока он был жив. Потому я и повесила тут его портрет. Вот его маленький телевизор, радио, письменный стол, где он заполнял полисы, писал письма...
Обведя рукой комнату, она продемонстрировала телевизор, радио, стол. На стенах висели дипломы, свидетельства, фотографии – Джо с огромной рыбиной, Джо с сыном на выпускном вечере, церемония приема в Клуб Лосей. У зеленой стены стоял низкий зеленый стеллаж, забитый номерами “Ридерс дайджест”, “Популярной механики”, “Бойз лайф”, также виднелось несколько книг. Одно из свидетельств на стене оказалось благодарностью за командование отрядом бойскаутов в 1961 году. Большую часть пола покрывал круглый красно-зеленый коврик, но Нагель, как только мы вошли, улегся у моих ног на темные голые половицы. Мы с ним уже стали закадычными друзьями. У окна стояло еще одно кресло-качалка вполне уютного вида. Я легко представлял себе, сколь безмерную удовлетворенность можно испытывать в такой комнате. Окно эркером выходило на идиллический, залитый солнцем огород перед крыльцом.
Кроме кабинета там было еще три комнаты. Спальня, белая, как альпийский глетчер, и благоухающая лавандой, гостиная с гигантской старой викторианской мебелью, которая почти не оставляла проходов и, вероятно, могла бы с течением времени ввергнуть меня в депрессию, а также кухня-столовая, где спокойно разместился бы съезд Демократической партии. И за все про все – тридцать пять долларов в неделю. А нет ли в галенской средней школе, подумалось мне, каких-нибудь вакансий для преподавателя английского языка и литературы. Переехать сюда с Саксони, подтвердить в миссурийском наробразе свой диплом педагога, днем преподавать в школе, а по вечерам вести изыскания и пописывать книгу, если с Анной в конце концов дело наладится... Нагель, положив голову на мой башмак, вернул меня на землю.
