— Лучше тебе сдохнуть, чем мне такого выродка иметь, какой своему брату помочь не хочет, слова отца не слышит, обычай топчет! Умри и не позорь наш род!
— Замахнулся, а я ему в промежность со всей силы ногой подцепил. Он покатился по асфальту, а я ходу, что сил было. И удрал. Не столько бежал, сколько петлял. Хорошо, что остальные хуже меня напились. Куда им бежать было? Друг друга не узнавали. Перебрали все. Я ж не вровень с ними, много вылил мимо. Но и того что выпил, с меня хватило. Во все урны по дороге блевал, как овца. Самому мерзко. И все ж понял самое обидное, что я для отца ничего не значу. Он свое надумал. На мои жизнь и судьбу ему наплевать. Он вслед проклял меня, сказал, что нет больше меня у него. Чужой я им всем.
— Подумаешь, испугал лысый шакал! Да кто он такой, недоносок плешивой кикиморы! Отец выискался! Мы с тобой никогда на него не рассчитывали! Сами жили, что он может ишачий геморрой? Пусть он тебя боится.
— Короче, ты им не поддался?
— Нет мам, не уступил и не согласился. Как он будет выкручиваться, его дело, — усмехнулся Мишка.
Шли дни, недели. Ничего не изменилось в жизни семьи. Каждое утро Михаил ходил на работу, следом за ним выскакивали на занятия Дашка с Маринкой.
Прибрав в квартире, бежала на рынок Лянка. Вернувшись, становилась к плите, готовила ужин, кормила Катю раньше всех.
— Хорошая ты девчушка. Добрая, чистая. Одного не знаю, как твое будущее устроить, как тебя в жизни приткнуть, куда? Ведь я не вечная. Умру, Мишка тебя держать не станет и не поможет. А куда ты денешься, к кому пойдешь, да и кто возьмет? — задумалась Катя и, помолчав немного, спросила:
— А сама чего хочешь?
— Вы не обидитесь, если скажу правду? — спросила смутившись, покраснев.
— Я много чего хочу Совсем в детстве скотским доктором мечтала стать, чтоб животных лечить от болезней. Ну там коров, хрюшек, овец, собак, кошек…
— Ты чего, в деревню вернуться хочешь? — удивилась Катя.
— Это я раньше так думала. А когда мы с Борькой голодали, я замечтала поваром стать. Чтоб вокруг меня всегда много жратвы было всякой: и котлеты, и пельмени, борщ и блины, тушеная картошка и жареные куры. А я людей кормлю! Чтоб не было на земле голодных, ни детей, ни стариков, чтоб все были сытыми. Когда человек поест, он становится добрым. Ему неохота ругаться и он хочет жить. А голодный плачет, потому что украсть не умеет, а просить стыдно.
— А у тебя хоть какие-то документы есть?
— Ага! Борька в сельсовете взял копию моей метрики и свидетельство об окончании нашей школы. Там все про пожар знали и выдали дубликаты. Но больше ничего нет.
— Послушай, Лянка, а почему поваром? Ты уже не сидишь голодом. Может, техникой займешься, компьютерами?
— Ой, тетечка, Катечка! Моя голова столько не осилит. Я с железками не дружная. Пылесос дома испортила по нечаянности. Меня Борька так колотил за него! Я на жопу с неделю сесть не могла. А потом брат провел свет в подвал, я включила его, меня как дербалызнуло током, так и навалила в портки. С тех пор на технику не оглядываюсь, боюсь ее.
— Ну, а кондитером? Хочешь?
— А это что?
— Ну, пирожные, торты делать. Короче, самое вкусное. Ела когда-нибудь торт?
— Не-ет! Это очень дорого! Мамка с бабулькой дома свои пирожки и пироги пекли. А я только блины и оладьи умею. Другое не успела перехватить.
— У тебя получится. И учиться там недолго. Всего два года с половиной, вон в газете объявленье дали.
— А как туда пойду? Кто меня пустит? Ведь там платить надо. А жить где? Вы ж не станете меня держать у себя, — вздохнула девчонка тяжко.
— Глупышка! Да о чем печалишься. Живи у нас, никого ты не объешь здесь. А учиться тебе надо, — глянула на Лянку, та голову опустила, заплакала:
— Платить мне нечем за учебу, а и в чем пойду, коли даже переодеться не во что, — задрожали плечи.
— Успокойся, малышка! Ты мне хорошо помогаешь в доме, не всякая баба так справится. Теперь я тебе помогу. Ну, а ты, когда от занятий свободна, будешь как и теперь, квартиру прибирать, меня досмотришь, в обиде не оставлю. Пока время не упущено, поступай, учись, выходи в люди, может когда-то вспомнишь добрым словом, недотепа ты моя.
Лянка смотрела на Катю одуревшими, круглыми глазами и не знала, верить ли ей в услышанное. Ведь вот невестка каждой коркой хлеба, всякой картохой попрекала. И хотя девчонка спала на голом полу, возле батареи, даже это ей ставили в упрек. А тут совсем чужая женщина, что она потребует потом за свою помощь. Ведь даром теперь никто ничего не сделает, — смотрела на Катю со страхом.
— Ты чего вся дрожишь?
— Боюсь…
— Кого? — не поняла баба.
— Всех боюсь. Меня невестка половой тряпкой по морде била за то, что один пряник съела без разрешенья. Говорила, чтоб он мне поперек пуза колом встал.
— Тебе для начала это пузо надо было заиметь. Пожелав такое, сама подавится. Короче, завтра суббота. У Мишки выходной, пойдешь вместе с ним по магазинам. Пусть он оденет и обует, сводит в парикмахерскую, чтоб тебя в порядок привели. А на той неделе отвезет уже на учебу. И старайся там изо всех сил.
Лянка зацеловала Катины руки. Счастливая улыбка не сходила с ее лица. Она боялась только Михаила, как он отнесется к Катиной затее, не обругает ли, не откажется ли помочь ей, совсем чужой.
Катя с Мишей недолго говорили в спальне за закрытой дверью. Лянка, проходя мимо, чутко вслушивалась, но ни одного слова не разобрала.
Когда парень вышел, Лянка так напереживалась, что даже зубы стучали, а руки дрожали мелко-мелко.
Мишка и не заметил ее состояние и, пройдя мимо, обронил небрежно:
— Слышь, лягушонок, лысый чижик! Завтра с утра чтоб как медный пятак сверкала. Повезу тебя прибарахлить. Вот только одна беда, где тебя одеть? Наверное, в «Детском мире». В нормальных магазинах на мошкару не сыщешь ничего! Ну, а там, среди распашонок и ползунков что-нибудь и на тебя сыщем…
Лянка не обиделась. Ей льстило, что Мишка сам повезет ее одевать как совсем взрослую девчонку. Всю ночь сердце Лянки замирало от счастья. Она едва дождалась утра. И тщательно помывшись, сверкающая вышла на кухню. Мишка, увидев ее, заметил:
— О-о! Паршивенькая овечка стала похожа на человечка! Откуда что взялось? Тебя только прибарахлить осталось, да марафет навести. Такая телка получится, хоть куда!
— Мишка! Придержи язык! Ишь осмелел! — прикрикнула мать из спальни. Парень осекся, умолк, поев, предложил Лянке:
— Ну, отваливаем что ли, кикимора доморощенная. Чего расселась? Времени у нас немного! — пошел к двери. Вывел машину из гаража и предложил Лянке устроиться на заднем сиденье.
— Людей с утра пугать не стоит. Разве только гаишники приставать не будут. Глянут на тебя и в обморок свалят. Ну чего раскорячилась, или никогда в машине не ездила? Залезай шустрее! — подтолкнул Лянку.
— Поехали в универмаг! Там полностью одену и домой. Хотя нет, еще в парикмахерскую велено отвезти! — вспомнил, досадливо поморщившись.
В ЦУМе Лянка растерялась. Она никогда еще не видела такого разноцветья одежды, столько красивых нарядов. Лянка ходила как во сне, не решаясь примерить ни одно платье, костюм. Ей казалось, что стоят они слишком дорого и недоступны для нее.
— Ну чего тащишься? Давай примеряй! — сдернул Мишка несколько платьев, сунул их в руки девчонки, отвел в примерочную.
— Миша! Как это? Подходит? — высунулась Лянка из кабинки. Парень оглядел, заставил повернуться. И спросил:
— А самой нравится?
— Ага! Только дорого очень.
— Берем. Теперь другое примеряй, — велел строго.
— Нет, это мешковато сидит на тебе и цвет не подходит. Давай другое. Ну нет! Уж слишком смелый вырез. И спереди, и сзади вся голая.
Лишь через два часа вышли они из универмага, загруженные пакетами, коробками, свертками, сумками. Лянка шла в новом ярком платье, какое не захотела снимать в магазине. На ногах новые плетеные босоножки, на руке миниатюрные часы — предел Лянкиных мечтаний, девчонка шла, высоко подняв голову, и подумала, что брат сказал бы сейчас, глянув на девчонку:
— А житуха удалась…
Мишка отвел девчонку в парикмахерскую. Она уже через час вышла, совсем не похожая на прежнюю Лянку, а парень от удивленья растерялся и открыл перед нею дверь машины, усадил рядом, не ехидничая и не высмеивая. Рядом с ним сидела уже не Золушка, а настоящая принцесса.
— Домой? — спросила она Мишку.
— Давай в кафе зарулим, мороженого поедим, музыку послушаем.
— Как-нибудь потом. Мать одна сидит. Ее кормить пора! Да и скучно ей. Дашка с Маринкой на занятиях, а за нею кто присмотрит? — отказалась наотрез.
Мишка молча удивился:
— Ведь вот совсем чужая девчонка, а сколько в ней тепла! Помнит о матери всегда. В универмаге дергалась, все на время смотрела, торопилась. Кому-то с нею очень повезет. Только бы она была счастливой…
