И Жоз полностью подтвердил мне это! Я нашел его в кочегарке, за горами угля – он сидел перед потухшим котлом на сломанном стуле, олицетворяя собой недовольный народ.
– Делают что хотят! – страстно проговорил он, пыхтя папироской.
– И раньше тут этим же занимались, хотя за оградою под атеистов косили! “Самого” доят! Церкви якобы реставрируют. Хошь, покажу?
Стул его свалился – так резко он вскочил. Мы с треском стали карабкаться по заросшим склонам, через заросли “ежевики цепкой”,
“бересклета навязчивого” (так гласили таблички), “самшита тяжелого”. Выбрались, вытряхивая колючую шелуху из-за ворота и карманов на широкую бетонную площадку. Притулившись сбоку к ней, скромно стояли мешки цемента.
– Вот она, “церковь”! Понял, нет? – проговорил Жоз яростно. -
Виллы их!
Из угла площадки, как три кобры, упруго торчали три кабеля разных расцветок.
– Энергия, вода, канализация – все подведено! На это и работаем!
– А я… что же делаю здесь?
– Ты? – Жоз как бы впервые увидел меня, цепко оглядел, оценивая.
Народ-то, конечно, народ… но и народ тут не очень простой. -
Пристяжным пойдешь!
– К… кому?
– А кто больше сена кинет. Ну, не тебе, ясное дело!
– А.
После такого урока политграмоты нужно было проветриться. Я спустился с горы мимо пятнистого омоновца, который глянул, как я выхожу, явно косо, но не решился остановить.
Пошел по набережной, ловя ветерок. Да-а-а, изменилось все! Вот ограда, за ней раньше был молодежный международный “Спутник”, из-за которого я, собственно, здесь и появился. Жизнь тут бурлила, как лава! Какие были танцы!.. Полное запустение!
Двинулся дальше… Прежде вся набережная была занята огромными общественными столовыми, на которых обязательно висел плакат вроде такого: “Здесь проходят практику ученицы Сумского кулинарного училища”, и крепкие молодые девчата сновали в белых халатах на голое тело. Теперь тут были сплошь частные закусочные, нависающие бетонными полукругами над пляжем. Все уже
– семейные: мать – тучная горянка-повар, сын-красавец хозяин, невестка-официантка. И блюда стали национальные – айран, хычын.
Да, частная семейная инициатива сплоченной нации побеждает все!
Я долго патриотично шел согласно указателям на “Казачий рынок”, но и там были лишь горцы и горянки.
На обратном пути, приустав, я присел в таком маленьком национальном кафе на легкий пластмассовый стул. Заказал усатой хозяйке хычын с картошкой и стал ждать. У раздачи сидела тоненькая задумчивая девочка с черной косой. На бетонный барьер, поднимающийся над пляжем, забралась мощная баба в купальнике, вся красная, слегка шелушащаяся от загара. На ее руке я с удивлением увидел повязку с надписью “Контроль”. Она зорко оглядела посетителей, потом, повернувшись к хозяйке, рявкнула:
– Вы почему родную дочь не кормите?
Девочка с косой грустно улыбнулась.
– Не ест! Влюбилась, наверное, – улыбнулась и хозяйка, нежно глядя на дочь.
– Как торговля? Все, надеюсь, в порядке? – спросила контролерша.
– Нэ совсэм! – вздохнула хозяйка. – Вон видите… У моря? Женщина с сумкой, в длинном платье? Ребенок рядом с ней, за юбку держится? Пирожки на пляже продают – видите сумку у нее!
Тут как раз один из сплошной массы тел на пляже поднял руку за пирожком.
– Сейчас! – рыкнула контролерша и, спрыгнув на гальку, пошла к кромке моря, воинственно выпячивая грудь и живот.
Дул сильный ветер, и слов оттуда было не разобрать, но все было ясно: контролерша показывала длинной худой женщине с сумкой, с малышом, вцепившимся в юбку, своей мощной дланью вдаль, за мыс, замыкающий бухту и слегка расплывающийся в знойной дымке.
Женщина что-то долго говорила, контролерша кивала, но после снова грозно указала на дальний мыс. Женщина с еле успевающим за нею дитём пошла поперек пляжа, подсадив ребеночка, поднялась на парапет.
Контролерша, еще более раскрасневшаяся, вернулась сюда.
– Говорит, беженка, осталась одна с ребенком, – как бы вздохнув, сообщила контролерша. – Но что делать? Порядок есть порядок! Я указала ей, где она может торговать!
– Спасибо, Лариса Захаровна, – скромно проговорила хозяйка.
Да, жизнь не проста. Пойду расстраиваться. Но тут хозяйка подала мне на промасленной бумаге хычын – большой пирожок с картошкой, такой горячий, что я долго не мог прикоснуться к нему.
За крайним столом у входа сидели три грозных небритых горца. Два молодых и один пожилой, громко гортанно переговаривались, всячески показывая, что они хозяева здесь. Огромный белесый богатырь в узкой майке-борцовке, отобедав тут с пышной женой и маленькой дочкой, прошел мимо горцев и – случайно или намеренно?
– опрокинул пустой пластмассовый стул за их столиком. И даже не повернувшись к ним, медленно и могуче удалялся по набережной, держа дочку за крохотную ручку.
Юные горцы яростно глядели ему вслед, потом впились взглядом в старейшину: что сделать с этим? Зарезать? четвертовать?
– Ай, что за стулья стали делать? – весело проговорил старец. Он говорил теперь по-русски. Чтобы и я понимал? – Раньше такие стулья были, что и не сдвинешь, а теперь – сами от ветра падают!
Горцы с облегчением рассмеялись. Обкусав хычын, я поднялся и пошел в мой ад.
И только я уселся в кресле, как раздался вкрадчивый стук в дверь. Вошла прелестная горничная, в передничке и наколке.
– Вы обед у нас пропустили. Кушать будете?
Я поглядел на нее, аппетитную.
– Да.
– Столовая закрыта уже. Я сюда у них попрошу.
– Ага! – Я встал.
Некоторое время спустя, открыв дверь очаровательной ножкой, она вошла с подносом, поставила тарелку на столик и неожиданно вдруг уселась в кресло, одергивая платьице на коленках и тем самым, несомненно, демонстрируя их.
– Можно вас спросить? – робко проговорила она.
– Мммм-можно, – благожелательно произнес я.
– Вот вы скажите по-честному, Марат Иваныч… Вы его МБЧ зовете…
Он человек или нет?
– Ммм… не знаю! – откровенно признался я.
– Я такая на него злая!
– …Да?
Тут взгляд мой привлекло то, что было в тарелке, и оторваться от этого я уже не мог… даже коленки не отвлекали… Буквы! В жирном, с золотыми звездочками бульоне плавали буквы! Буквы-лапша! Я зачерпнул ложкой, жадно разглядывал: П, Д, Ы, Р, П, Т! Кир сообразил? Я ж говорил ему, что сюда не взял букв. Да нет, Кир слишком величествен, чтобы так суетиться. Кто? Я глянул в окошко на стены тюрьмы, бывшего монастыря, под нависающим склоном.
Именно там я впервые почувствовал Его дуновение… Он?
– Спасибо, – пробормотал я.
Обиженно забрав поднос, она вышла.
Я торопливо взял с ложки на палец букву Т. Клеится! Тут же я вспомнил, что видел на шкафу, когда вешал одежду, рулон обоев.
После ремонта остался? Как знать, как знать! Я быстро взял со шкафа обои, отвернул внутреннюю сторону. Послюнив ее и мысленно перекрестившись, прижал к листу буквочку. Держится! Вот он, мой свиток летописца!
Раздался стук. Я быстро свернул обои и закатил их под кровать.
Вошли Кир и Соня, старые друзья.
– Ну как ты тут… устроился? – кокетливо-многозначительно спросила Соня.
– …Нормально, – несколько настороженно ответил я.
– Ты работать вообще собираешься или нет? – взволнованно произнес Кир, приступая к своим обязанностям.
– …Кем? – пробормотал я.
– А кем ты еще можешь?
– А кем я уже могу?
– Ладно… не цепляйтесь! – добродушно произнесла Соня, заполняя своей красотой все широкое кресло. Загляделся на нее!
– А ты знаешь ли, – вернул меня к жестокой реальности Кир, – что друг твой, Гера-уголовничек, в губернаторы тут идет – причем с огромной поддержкой?
– Как?!. Он вроде в Спиртозаводске?! – Я даже о Соне на мгновение позабыл. Значит, призвали меня сюда как главного специалиста по Гере?
– Гляди! – Кир величественно указал в окно. Я посмотрел на стену тюрьмы и обомлел – на стене, словно парус, как раз натягивали на веревках огромный портрет Геры – под ветром он кривлялся и подмигивал так же, как в жизни. Вот это да! Что я мог на это сказать?!
– А мы Ездунова, что ли, поддерживаем? – пробормотал я.
– А что нам – этого, что ли, поддерживать? – выкрикнул тот яростно.
Не-ет! С Герой слишком бурно проходят контакты! Харю до сих пор свербит.
– Ну так ты будешь работать? – жестко спросил Кир.
– Неудобно… – пробормотал я. – Секретарь крайкома…
– Старый конь борозды не портит, – загадочно улыбаясь, сказала Соня.
– Неудобно? А на казенной даче всей семьей – удобно? – съязвил
Кир. Так это он?
Я готовился что-то ответить, но тут от удара ноги распахнулась дверь, и появились в обнимку Жоз и МБЧ, с головы до ног абсолютно черные. Углем, что ли, закусывали?
– Нам уголь нужен! – впившись в меня взглядом, произнес МБЧ.
Вчера еще только были горы! Съели уже?
– И цемент! – явно предавая вчерашние идеалы, вякнул Жоз.
