Дверь в квартиру прадедушки и прабабушки была открыта. Кругом бесшумно передвигались какие-то непраздничные люди и тихо переговаривались вполголоса. Увидал колыхнувшийся подол прабабушки, ухватился цепкой ручонкой:
— Кто это, прабабуля? Чего они тут ходят? Я прадедушке леденцов принес Наташкиных, пусть он мне про деда Сашу и бабу Аню рассказывает.
Татьяна Александровна отцепила меня от подола, взяла за руку и увела в кухню:
— Уснул дед Константин, да и что там рассказывать: Сашенька в войну погиб, вон Валерий его твоему отцу помогает дверь снимать. Анечка замуж вышла за генерала Стышнева, это тот, который руководит Валерием и Александром, — прабабушка что-то смахнула с ресниц, открыла скрипучую дверку буфета, достала печать из резного хрусталя и положила мне в руку, — Константин Иванович тебе просил передать. Иди, Юрочка, домой, к маме.
Потом времена года замельтешат велосипедными спицами, я проживу недлинные сорок лет, 28 февраля мне подарят несколько ненужных безделушек, потому что на вопрос, сколько мне лет, я буду устало отмахиваться рукой. А скучным вечером, перелистывая семейный фотоальбом, переверну фотографию маленького старичка со всклоченной бородкой и прочту на обороте, что это Константин Иванович Горюхин, почивший 1 января 1969 года в возрасте 99 лет. Положу фотоальбом на старенький стол, рядом с исписанной корявым почерком линованной тетрадью. Подойду к высокому массивному буфету. Не спеша открою дверку, прислушиваясь к приятному скрипу. Налью рюмку сладкого церковного вина. Достану с верхней полки печать из резного хрусталя. Взвешу на ладони — тяжеленькая. Собственно, вот и все…
Душэмбе, или Клюквенный чупа-чупс
— Алло, редакция «Заливные луга»?
Зажал большим пальцем микрофон и тяжело прохрипел:
— Нет, издательство «Разливное пиво», — отпустил палец и снова тяжело прохрипел: — слушаю вас.
— Оперативки сегодня не будет.
— Замечательно, или нет — плохо, в смысле спасибо за информацию.
Разливное пиво… Холодненькое…
Медленно развернул яркий фантик чупа-чупса, который стянул у падчерицы Ксюши перед уходом на работу и вялой рукой сунул липкий шарик в пересохший рот.
Нефильтрованное, пшеничное… Легкая мутноватость… Аккуратная шапочка белой пены… Не очень высокая, чтобы губы без труда проникли сквозь нее к прохладной жидкости, и все это в запотевшем пол… нет, лучше литровом, высоком бокале из тонкого стекла. Ну что за дрянь на палочке сосут наши дети!
Неуклюже выпинул из-под рабочего стола пустую пластмассовую урну и выплюнул в нее приторную сладость. Шарик плотно приземлился на дно, урна срезонировала, раздался громкий звук, похожий…
Похожий… На звук удара в челюсть. Да, именно удара в челюсть в старом, добром двухсерийном индийском фильме из далекого социалистического прошлого с сериями по 25 копеек за штуку. «Зита и Гита», «Любовь и ненависть», «Месть и закон»… «Преступление и наказание», «Война и мир», «Отцы и дети»… Наверное, пора за работу.
Тяжело посмотрел на правый край стола, заваленный циркулярами, предписаниями и запросами. Так же тяжело посмотрел на левый край, заваленный рукописями и письмами. Остановил взгляд на перекидном календаре, лежащем между приглашением на юбилей детско-спортивной школы баскетбольного мастерства и грозным факсом с настоятельной просьбой опубликовать коллективную стихотворную подборку членов общества кактусоводов. Календарь показывал большую черную цифру 29, под которой по-русски было написано «февраль» и «понедельник», а по-башкирски — «февраль» и «душэмбе».
Душэмбе… Кишлак Дюшамбе, город Сталинабад, а когда разрешили пинать дохлого льва, снова «Понедельник», слегка не попавший в прошлую транскрипцию — Душанбе. Теперь вот живут в далекой столице Таджикистана тысячи смуглых людей, день и ночь, без перерыва на обед постоянно находясь в самом тяжелом дне недели. И ничего, работают, детей рожают, убивают друг друга время от времени, снова детей рожают, шаурму едят, лепешки жуют, чай зеленый пьют, пиво опять же холодненькое, нефильтрованное в запотевших высоких бокалах из тонкого… тьфу!
Потянулся к толстой папке на левом краю стола, с трудом приподнял пудовую рукопись, прочел заголовок: «Чернозем. Эпос» и тут же, не удержав в ослабевших после вчерашнего юбилея пальцах, выронил ее из рук. Одновременно со шлепком приземлившегося на пол «чернозема» в дверь уверенно стукнули кулаком и тут же зашли.
— Здравствуйте! Можно побеспокоить? — утвердительно спросил уверенный в себе, крепко сбитый, коротко стриженный человек лет сорока пяти, в коротком пальто нараспашку, с, возможно, настоящим «Ролексом» на левой руке и с папочкой, возможно из настоящей кожи, в правой.
А вот и автор с утреца пожаловал. Парфюмом-то как несет! Не стошнило бы от шанели номер шестьдесят шесть. Папочка тонюсенькая, накатал, наверное, стишок про рассвет на нефтепромысле или рассказик про несчастную любовь брокера Сигизмунда к дилеру Рудольфу.
— Здравствуйте, присаживайтесь, — чуть приподнялся, махнул рукой в сторону стула, заваленного журналами, и без усилий соврал: — Только у меня буквально минута свободная, надо ехать в министерство на очень важное совещание.
Не успел демонстративно открыть портфель у себя на коленях, чтобы бросить туда первые попавшиеся бумаги, как в дверь заглянула секретарь Тоня:
— Гыр Грыч! Звонили из министерства, оперативки сегодня не будет.
— Да знаю! — отмахнулся, но тут же опомнился и исправился: — Неужели отменили? Придется ехать в Союз писателей на заседание похоронной комиссии, — выложил из портфеля первые попавшиеся бумаги, положил вторые попавшиеся и, забарабанив пальцами по портфелю, тут же строго и нетерпеливо обратился к коротко стриженному автору: — Внимательно вас слушаю.
— Суть такова. Мне нужна ваша помощь.
Вежливо поднял левую бровь, изображая неподдельное внимание. Сейчас скажет: «Я вот тут написал замечательный рассказ, жене, подругам жены, женам друзей и теще Клавдии Леопольдовне он очень понравился — плакали все. Но мне необходимо услышать вердикт профессионального литератора…»
Стриженый, прервав мои мысли, продолжил:
— Предлагаю вам сотрудничество.
Стриженый положил кожаную папочку на стол, расстегнул ее, сунул туда руку и стал из нее что-то вытягивать.
Легкая паника проникла в сознание.
А вдруг сетевой маркетинг: «Корова за полушку плюс доставка до дома за отдельную плату» или финансовая пирамида: «Удача не за горами», не исключен и Гринпис: «Спасем вымирающий вид заполярного гнуса»?
Но стриженый вдруг вынул замусоленную книжицу «Горобьевый день».
— Это ваша повесть?
От неожиданности чуть не отрекся от своего опуса.
— Ну это не совсем повесть, тут, как бы э-э… Да, это моя вещица.
— Так вот, я в вашей повести ничего не понял.
Еще один идиот!
— Там есть комментарий, — робко заступился сам за себя.
— Это не имеет значения, то есть это я не имею никакого значения. Ваша повесть понравилась Арслану Арслановичу.
Кем бы ни был Арслан Арсланович, человек, похоже, приятный во всех отношениях.
— И?
— Арслан Арсланович хотел бы, чтобы именно вы написали книгу о его жизненном пути.
Вот и счастье привалило!
— От простого деревенского паренька из колхоза «Лампочка Ильича» до директора районной теплоэлектроцентрали?
Стриженый просиял:
— Так вы уже занимались такими проектами? Значит, вам будет совсем легко. Арслан Арсланович родился в Верхних Зигазах, а дослужился до топ-менеджера фирмы «Нефтегазтрансконтиненталь».
— Карьерный рост впечатляет, но я не занимаюсь такими проектами, есть множество людей, которые пишут подобные книги, могу даже дать координаты кого-нибудь из них.
Подлую мысль дать телефон заклятого конкурента редактора «Бельских просторов» Саныча отогнал и, демонстративно приподнявшись, хотел показать всем своим видом, что готов проводить стриженого до дверей, как зазвонил телефон.
— Надеюсь, ты все же порядочный человек и не откажешься от своих слов, сказанных при свидетелях?!
Не пообещал ли на своем вчерашнем дне рождения жене Ларисе сапоги из крокодиловой кожи?
— Я был не здоров, брякнуть мог все что угодно, и, вообще, у меня люди, говори скорее.
— Подождут. Это ты сейчас не здоров, а вчера, когда ты тискал мою сестру, ударил по больной печени ее мужа, ты был еще как здоров. Но с Ливеровыми тебе самому придется разбираться, не знаю, простят они тебя или нет. Короче, я договорилась с фирмой «Умелые руки», они готовы начать капитальный ремонт нашей квартиры сразу же, как получат первый взнос.
Не может быть! Капитальный ремонт — это смерть моя. Сколько же надо было выслушать заздравных тостов «до дна», чтобы пообещать этот кошмар? Еще выходит, что сестра жены Ленка мне не приснилась, и я ей тоже дал слово напечатать ее незаконченный роман об эльфах, гномах и баба-ежках в самом ближайшем номере! Одна радость — апперкот слева этому жирному балаболу — реализовал, наконец, мечту.
