— Обидно все же зависеть от капризов суки! — серьезно сказал стражник.
Тишина навалилась на нас.
— Да, обидно… — услышал я свой ответ.
* * *
Сегодня утром комендант опять уехал в джунгли. Этот человек неутомим. Я боюсь. На этот раз его отъезд не сулит ничего хорошего. Присутствие хозяина служило мне защитой. Что скрывается за молчанием госпожи? Она разговаривает со мной лишь знаками. Так поступила она и утром, вручив мне письмо, которое я должен был отнести ее любовнику тотчас же после отъезда мужа.
Я застал начальника тюрьмы в ту минуту, когда он «учил жить» двух негров, заподозренных в том, что они обокрали г-на Жанопулоса.
В присутствии владельца Европейского клуба г-н Моро избивал моих соотечественников. Они были обнажены до пояса. На руках надеты наручники, шея обвязана веревкой, прикрепленной к столбу посреди «площади наказаний», что мешало им повернуть голову в ту сторону, откуда на них сыпались удары.
Ужасное зрелище! Плеть из гиппопотамовой кожи врезалась в тело, и при каждом «ух» сердце у меня переворачивалось. Г-н Моро, растрепанный, с засученными рукавами, так жестоко хлестал моих злосчастных соотечественников, что я в отчаянии вопрошал себя, останутся ли они живы. Жуя сигару, толстяк Жанопулос натравливал на них собаку. Пес рвал на истязаемых штаны и кусал их за икры.
— Признавайтесь же, бандиты! — крикнул г-н Моро. — Эй, Нджангула, дай-ка им прикладом!
Подбежал здоровенный сара, взял на караул и ударил прикладом предполагаемых воров.
— Да не по голове, Нджангула, головы у них твердые… Бей по пояснице…
Нджангула стал бить их по пояснице. Негры осели, приподнялись и снова осели от удара, более сильного, чем предыдущие.
Жанопулос смеялся. Г-н Моро с трудом переводил дух. Негры были без сознания.
Поистине, голова у нас твердая, как сказал г-н Моро. Я полагал, что черепа моих соотечественников разлетятся вдребезги от первого же удара прикладом. Нельзя без содрогания видеть то, что я видел. Это ужасно. Я думаю о священниках, пасторах, обо всех белых, которые желают спасти наши души, проповедуя нам любовь к ближнему. Разве ближний белого только его соплеменник? Неужто после таких зверств еще найдутся глупцы, готовые верить чепухе, которой нас учат католики и протестанты?..
Как всегда, «подозрительные» будут отвезены в «морильню для негров», где они пролежат дня два в агонии, затем их похоронят совершенно нагими на «кладбище заключенных». А в воскресенье священник скажет: «Дорогие дети мои, молитесь за заключенных, которые умерли, не примирившись с господом». Г-н Моро обойдет верующих, держа в руках перевернутый шлем. Каждый положит туда одну-две монетки сверх того, что предусмотрено церковью. Белые прикарманят деньги. Можно подумать, будто они изобретают все новые средства, чтобы вернуть себе те жалкие гроши, которые выплачивают нам!
Несчастные мы…
* * *
Не помню, как я вернулся в резиденцию. Сцена истязания потрясла меня. Бывают вещи, которых лучше не видеть. Иначе будешь постоянно помимо воли вспоминать о них.
Мне кажется, я никогда не забуду этого зрелища. Никогда не забуду гортанного крика младшего из истязаемых, когда Нджангула нанес ему такой удар, что даже г-н Моро выругался, а г-н Жанопулос уронил сигару. Белые ушли, пожимая плечами и жестикулируя. Вдруг г-н Моро обернулся и поманил меня пальцем. Он взял меня за плечо, а г-н Жанопулос, удаляясь, многозначительно подмигнул ему. Я ощущал сквозь материю прикосновение горячей, влажной руки. Когда мы потеряли из виду г-на Жанопулоса, г-н Моро снял руку с моего плеча и стал рыться у себя в карманах. Он предложил мне сигарету и закурил сам.
— Ты не куришь? — спросил он, поднося мне зажигалку.
— Только по ночам, — ответил я, не зная, что сказать.
Он пожал плечами и выпустил длинную струю дыма.
— Ты передашь госпоже, что я буду там около… впрочем… (он взглянул на часы) гм… гм… я буду там в три часа. Понятно?
— Да… да… господин, — ответил я.
Он схватил меня за шею и заставил взглянуть ему в глаза. Сигарета, которую я спрятал за ухо, упала. Желая избежать его взгляда, я хотел наклониться и подобрать ее. Он наступил на сигарету, и я почувствовал, как его пальцы впились в мой затылок.
— Со мной шутки плохи… Понятно? — пробормотал он, заставив меня выпрямиться. — Поверь, дружок, меня не проведешь… Ты видел? — продолжал он, тыча большим пальцем себе за спину.
Он отпустил мою шею и посмотрел на меня, тараща глаза. Улыбнулся и бросил мне пачку сигарет. Это было так неожиданно, что я не успел ее поймать. Пачка пролетела у меня над головой.
— Подними сигареты… это тебе, — сказал он.
— …
— Знаешь, когда мне угодят, я делаю подарки. Ведь ты мой друг, да?
— Да, господин, — услышал я свой ответ.
— Превосходно… Помнишь, что я сказал?
— Да, господин, — услышал я свой ответ.
— Повтори.
— Вы сказали, что пожалуете к госпоже в три часа…
— Превосходно… Не забудь передать ей это… Когда вернется комендант?
— Не знаю, господин.
— Хорошо… Можешь идти, — проговорил он, бросая мне пятифранковую бумажку.
И удалился.
Когда я шел в резиденцию, руки мои сами разорвали на мелкие куски банковский билет.
Госпожа поджидала меня, делая вид, будто занята цветами. Она шагнула мне навстречу, и улыбка тут же застыла на ее лице. Она сильно покраснела. Безуспешно попыталась выдержать мой взгляд. Хлопнула себя по ноге, чтобы раздавить воображаемую муху.
— Он придет ровно в три… в час послеобеденного сна… — сказал я, уходя.
Она пошевелила губами. Грудь ее поднялась и опустилась наподобие кузнечных мехов. Она побледнела и осталась стоять на месте, сжимая подбородок левой рукой. Другая рука нервно комкала юбку.
Когда я пришел на кухню, повар сказал мне:
— У тебя выйдут неприятности, если ты будешь постоянно обращаться к госпоже с этакой кривой усмешкой. Ты не слышал, как она сказала тебе: «Спасибо, господин Тунди»? Поверь, когда белый становится вежлив с негром, это плохой знак.
Господин Моро явился задолго до трех часов. Госпожа ждала его, качаясь в гамаке. Поверх шортов он надел шелковую полосатую рубашку, походившую на суданское бубу.
Он пришел по шоссе, а не по протоптанной его же ногами тропинке, ведшей к окну госпожи, — он неизменно появлялся там в лунные ночи, когда коменданта не было дома. Мы недоумевали, почему он предпочел шоссе, где его можно было заметить из докторского дома, расположенного поблизости от резиденции. Он шел, крутя в правой руке цепочку. Увидев его, госпожа позвала меня и велела приготовить две порции виски. Госпожа всегда пьет спиртное в отсутствие мужа. Она соскочила с гамака и протянула обнаженную до плеча руку начальнику тюрьмы, который прильнул к ней долгим поцелуем в ожидании, вероятно, лучшего. Госпожа повела плечами, встав на цыпочки. Оба рассмеялись и прошли в гостиную. Госпожа опустилась на диван и жестом пригласила г-на Моро сесть рядом с ней. Я придвинул к ним низкий столик, на котором стояли два стаканчика виски.
— Занятный у вас бой, — сказал г-н Моро, когда я уже был на пороге.
— Это господин Тунди, — проговорила она, отчеканивая каждое слово.
— Давно он у вас? — спросил г-н Моро.
— Его нанял Робер, — ответила госпожа. — Говорят, он был боем у отца Жильбера. Преемник преподобного отца отзывался о нем с большой похвалой… Но он фантазер, у него мания величия… С некоторых пор он держит себя слишком развязно… Но он уже получил предупреждение…
Господин Моро приподнялся и потушил сигарету, раздавив ее о пепельницу. Он таращил глаза, закрывал и раскрывал их, сильно хмуря брови, пока госпожа говорила. Он посмотрел на меня испепеляющим взглядом, и упрямая прядь волос упала ему на лоб. Он потер руки и наклонился к госпоже. Они одновременно взглянули на меня.
— Эй ты, поди сюда! — поманил меня пальцем начальник тюрьмы. И, обращаясь к госпоже, добавил: — Видите, он не смеет смотреть на нас. Взгляд у него блуждающий, как у пигмея… Он опасен. Это характерно для туземцев. Когда они не смеют смотреть нам в лицо, значит, в их глупой башке засела какая-нибудь вредная мысль.
Он схватил меня за шею и заставил взглянуть ему в глаза. Это оказалось совсем нетрудно, и, отвернувшись, он проговорил:
— Странно… Советую уволить его. Я подыщу вам другого. А место этого боя у меня в беконе[18], — добавил он на местном наречии.
— Но Робер дорожит им, — сказала госпожа, — он находит в нем какие-то неведомые достоинства… Я не раз просила мужа уволить боя, но вы знаете, как Робер упрям…
Значит, только благодаря коменданту я еще служу в резиденции. Я был прав, что опасался его отсутствия.
— Ты напрасно притворяешься, будто убираешь посуду, — проговорила госпожа, повысив голос. — Открой бутылку Перье и оставь нас в покое, господин Тунди.
