Мгновенная ярость охватила Зою. Эта вспышка ненависти в мозгу бросила ее к постели девочки. Судорожно Зоя протянула руки к пухлому горлу Иры и, повинуясь своей бешеной воле, стала душить ее. Та начала дергаться, хрипеть, но силы Зои удесятерились, и потом вдруг все кончилось… — и девочка из мира сновидений перешла в так называемую другую жизнь.
Зоя подпрыгнула и в ужасе отскочила от кровати. Ее трясло, но к сердцу подступала радость. Она бросила истерический взгляд на труп. На вид это было еще живое существо. И Зое показалось, что пот сладострастия по-прежнему стекает с нежной, но уже мертвой плоти девочки, особенно с ее лба. Но вместе с тем могло быть такое впечатление (у знатоков, если б кто-нибудь из них втайне взглянул на нее), что глаза Иры уже ввалились в самое себя и как бы безвозвратно открылись внутрь, и она видит уже не мир, а только свое собственное темное существо во всех его катастрофах и бесконечности. Возможно, Ира даже не узнавала в этом новом и страшном существе самое себя, или…
Зоя вышла, захохотав, из комнаты и хлопнула дверью как будто рассердилась.
Это было как раз той ночью, когда Люда, замученная своими мыслями, возвратилась домой и увидела свет в окнах у Вольских. И была поражена этим светом среди полного мрака окружающего.
Она еле пробралась в свою квартиру, куда вел иной подъезд, чем в квартиру Зои, но никак не могла заставить себя лечь в постель. Спустилась во двор, забрав сигареты, и пошла во тьме к одной из своих любимых деревянных скамеечек, спрятанной за деревьями. И там устроилась в одиночестве.
Тем не менее Зоя приходила в себя. Точнее, радость привела ее к хладнокровию. Только сладко хихикнула, вспомнив страстное желание Иры стать скорее взрослой; видимо, чтоб вовсю наслаждаться. И Зое стало приятно оттого, что она еще может «во всю» наслаждаться, а Ира уже не может, и если атеисты правы и Бога нет, то и никогда не сможет. И от этого она даже погладила себя по горлу, но потом неожиданно всплакнула.
Все-таки ей удалось относительное хладнокровие. Она сообразила, что единственный выход сейчас — бежать к изгнанному Володе, ибо Володя, не подводивший ее в мирских делах никогда, был связан с уголовным миром и знал человека, мясника, который за деньги мог правильно убрать следы убийства, то есть расчленить тело, уложить, корректно смыть кровь и т. д. Ира была весьма толста, жирок прямо растекался в ней сладкими струйками в предвкушении страстей, и такую целую девочку трудно было незаметно унести в мешке, а потом надежно выбросить.
Надо было не только расчленить, но и знать, где и как скрыть, скрыть навсегда. Нужен был профессионал. И Зоя знала немного этого Володиного профессионала Эдика, мясника из продовольственного магазина, который подрабатывал такой лихой службой. Тут же в ее голове созрел и иной план: о том, что сказать людям. Если удастся незаметно убрать тело, то надо объявить черед день-два, что Ира ушла и не вернулась. К счастью, на нее везде были плохие характеристики, в школе и в милиции; известно было, что она нередко пропадает, подолгу не возвращаясь домой.
Кроме того, не все знали, что Ира — не ее родная дочь. Если бы была родная дочь, мелькнуло в уме Зои, я бы ее ни за что не убила, даже в ярости, ведь своя плоть, своя кровь; пусть бы уж наслаждалась как могла, все-таки родная дочка. Но мужа, мерзавца, она бы прогнала.
Итак, надо было действовать. Зоя выбежала из квартиры — скорей к негодяю Володе.
Одна, как черная точка, она унеслась со двора на улицу, где что-то мутно светилось впереди…
Люда же за деревьями докуривала свою сигерату. Она не заметила бегства Зои и та не заметила ее. Но вдруг Люда почувствовала: по двору кто-то движется. Темная, огромная, еле видная — но почему-то как ей показалось, лопоухая фигура. То был Мефодий; она знала все странности его походки, когда он иногда шел как бы не видя людей и предметы, всматриваясь только в их тени. Мефодий медленно, крадучись, пробирался к подъезду, где жили Вольские. Весь старый деревянный дом с его обитателями молчал. Казалось, не было жизни.
Люда вдруг встала. Тихонько, как бы стараясь не существовать внешне, она незаметно следила за Мефодием, не зная куда он ведет. Тот ступал тоже тихо, но уверенно. Уходя, Зоя погасила свет в комнате убитой, и окно ее на втором этаже теперь чернело своим провалом, словно зазывая внутрь.
Мефодий походил под этим окном, наподобие вытянутой кошки, ставшей вдруг статуей. Люда замерла за деревом. Ей отчего-то казалось, что у этой фигуры виднеются уши, и сам Мефодий — в ее глазах — более походил на черную затвердевшую тень с сознанием в голове. Вдруг фигура подпрыгнула и какими-то непонятными Люде путями стала взбираться — устремленно и хватко — наверх к Ирининому окну. Взобралась быстро и замерла там, похожая на охотника за невидимым…
Весь дом был погружен во мрак, нигде не светился хотя бы малый огонь. Спустя, фигура бросилась внутрь, головой вперед, точно голова была стальная.
— Сейчас кто-нибудь закричит, — подумала Люда. — Чего он ищет?
Она мгновенно вспомнила все легенды о Мефодий: о том, что он пребывал в соитии с тенями женщин, что ходил по могилам с Анастасией Петровной, гадавшей тем, у которых нет жизни. И она представила себе его тело — эротическое по особому, словно все оно, кончая острием влажной головы, было членом, направленным в неведомое…
Внезапно зажегся свет в комнате Иры — но свет тихий, полудремотный, ночной, может быть, Мефодий зажег лампу около изголовья мертвой девочки.
Но Люда не знала о смерти Иры. Иногда только она видела — или ей это казалось — огромную тень Мефодия в окне, которая двигалась, кралась… Может быть, она — тень эта — высоко поднималась над кроватью девочки, потом наклонялась, точно общаясь с тенью уже не существующей на земле Иры.
— Что за пир там, — ни с того ни с сего подумала Люда. Зажгла папироску.
Вдруг свет в комнате Иры погас, и потом хлопнула дверь где-то в пасти подъезда. Через секунды у парадного входа оказался сам Мефодий — веселый, с чуть раскоряченными ногами, и весь как будто светящийся, белый. Его фигура теперь уже не виделась черной сгущенной тенью, и меньше пугала. Влекомая, Люда вдруг бросилась к нему. Мефодий чуть отпрыгнул от нее в сторону.
— Это я, Фодя! — дрожащим голосом произнесла Люда. — Не спится что-то. Посидим на скамейке!
Огонек ее папироски метался во тьме — так беспокойна была рука, державшая ее.
Мефодий прыгнул еще раз, но потом вдруг согласился, наклонив к ней голову, казавшуюся теперь человеческой.
— Ишь, полуношница, — пробормотал он.
И они мирно сели на скрытую за деревьями скамейку.
— Где ты был, у Иры? — вдруг прямо спросила Люда.
— Ты видела? — проговорил Мефодий.
— Да так… Случайно. Издалека. Не знаю, что и видела.
— Далеко Ира, далеко от нас…
— Как?!
— Как хошь, так и знай. Ласки, ласки она теперь не понимает, вот что, Люда, — и Мефодий притих. Глаза его смотрели ошарашенно и из другого мира, как будто сознание его было наше и в то же время не наше.
Люда вдруг почувствовала, что он не хочет ничего говорить, и она не узнает, зачем он полез к Ире.
Мефодий запел. Пел он тихо, по-сельскому, и что-то человеческое было в его пении, но тут же простанывали и иные, странные, мокро-охватывающие, лягушачьи голоса. И у нее возникло желание поцеловать, или хотя бы обнять его. Она тихонько протянула руку и получилось, что она обнимает его. Мефодий же по-своему дремал в этих острожных объятиях, пел и смотрел в одну точку, додумывая свою тоску.
Так и сидели они вместе, полуобнявшись: она, человек, и он, в некотором роде другое существо.
Люда ощутила уютность и не удержалась:
— А как же Ира-то, Ира?! — спросила она по-бабьи.
— Чаво, Ира? — внезапно сказал Мефодий. — Удушили ее, вот и все. Я малость предчуял заранее.
— Что?! Да ты с ума сошел, Фодя! — вскрикнула Люда, но внутри ее что-то екнуло, и холодно-пустой ужас за Иру прошел от сердца вниз к животу. — Не может такого быть, ты что-то путаешь и мудришь.
— Возможно я и мудрю, Люда, — мирно согласился Мефодий. — Главное, чтоб она теперь умудрилась. Для вас она, может быть, и мертвая, но для нас живая.
И Мефодий потом закрутил такое загадочное, что Люда чуть-чуть успокоилась, ибо хотела успокоиться. «Наверное, это намеки на иное», — подумала она. Но в сердце было тревожно.
Вдруг недалеко раздались торопливые шаги. Два человека, мужчина и женщина, появились во дворе с улицы, о чем-то оживленно разговаривая. Женщина даже махала руками.
— Возвращаются, — угрюмо прошептал Мефодий.
То были, действительно, Зоя и Володя.
— Хорошо, что ты Эдика на ноги поднял, Володенька, — льнула к нему Зоя. — А Ире так и надо, гадине, что я ее своими руками удушила. Эдик придет и припрячет труп. Тише только, никого нет?
