Вдруг танк бросает влево. Нас со Стропилой сильно бьет о башню. Металл скрежещет о металл. Танк бьет в холмик на дороге, резко сворачивает вправо и с рывком останавливается, из-за чего нас бросает вперед. Мы со Стропилой цепляемся за пушку, и из меня вырывается: «Сукин сын...»
Белокурый командир танка вылезает из башенного люка и соскакивает с задней части танка.
Водила уводит танк на обочину.
В пятидесяти ярдах позади, вытянув ноги, валяется на спине буйвол. Буйвол ревет, бьет кривыми рогами. На палубе, посередине дороги, я замечаю крохотное тельце, лежащее лицом вниз.
Вьетнамское мирное население с щебетаньем выпархивает из придорожных лачуг, пялятся на дорогу, тычут пальцами. Вьетнамское мирное население собирается вокруг, чтобы посмотреть, как их американские спасители только что выдавили кишки из ребенка.
Белокурый командир танка общается с мирным вьетнамским населением по-французски. Затем, когда белокурый командир возвращается к танку, его преследует по пятам древний папасан. На глазах папасана слезы. Высохший старикан потрясает костлявыми кулачками и забрасывает спину командира танка азиатскими проклятьями. Мирное вьетнамское население замолкает. Очередной ребенок умер и, хоть все это и печально, и больно, они с этим смиряются.
Белокурый командир танка забирается на танк и засовывает ноги обратно в башенный люк. «Железный Человек, гребаный ты говнюк. Приказываю водить эту машину как танк, а не как спортивную тачку, мать твою. Идиот слепошарый, ты ту девчонку сбил. Черт, я же ее даже через эти триплексы хреновы разглядел. Она стояла на спине того буйвола...»
С напряженным лицом водитель оборачивается. «Да не видел я их, Шкипер. А они о чем думали, когда поперлись через дорогу прямо передо мной? Что, эти косоглазые не знают, что ли, что у танков преимущественное право на дороге?» Лицо водителя покрыто тонкой пленкой масла и пота, железо въелось в его душу, и он стал деталью этого танка, он потеет маслом, которым смазаны его шестеренки.
Белокурый командир танка говорит: «Лажанешься еще раз, Железный Человек, и точно в хряки отправишься».
Водитель разворачивает голову обратно. «Есть, сэр. Я буду следить за дорогой, лейтенант».
Стропила спрашивает с болезненными выражением лица: «Сэр, мы эту девочку насмерть задавили? Почему этот старик на Вас кричал?»
Белокурый командир танка вытаскивает из набедренного кармана зеленую шариковую ручку и зеленую записную книжечку. Что-то в ней записывает. «Дед этой девчонки? Да он вопил о том, как ему этот буйвол дорог. Хочет компенсацию получить. Хочет, чтоб мы ему за буйвола заплатили».
Стропила умолкает.
Белокурый командир танка вопит на Железного Человека: «Заводи, слепошарый ты сукин сын».
И танк катит дальше.
На окраине Хюэ, древней имперской столицы, мы замечаем первые признаки сражения – собор многовекового возраста, превращенный пулями в перечницу из каменных руин, с провалившейся вовнутрь крышей и стенами, насквозь пронзенными снарядами.
Въезжая в Хюэ, третий по величине город во Вьетнаме, испытываешь странное по своей новизне ощущение. Раньше наша война велась на рисовых полях, среди лачуг, где бамбуковая хижина – самое большое строение. А теперь, разглядывая последствия войны в большом вьетнамском городе, я снова чувствую себя салагой.
Погода премерзкая, но сам город прекрасен. Хюэ уже столько времени прекрасен, что даже война и плохая погода не могут его изуродовать.
Пустынные улицы. Каждое здание в Хюэ поражено каким-нибудь снарядом. Земля еще не высохла от ночного дождя. Воздух прохладен. Весь город закутан в белую дымку. Солнце идет на закат.
Мы катим мимо танка, развороченного ракетами из гранатомета B-40. На стволе 90-миллиметровой пушки разбитого танка надпись: «ЧЕРНЫЙ ФЛАГ».
Пятьдесят ярдов дальше по дороге мы проезжаем мимо двух грохнутых трехосных машин. Один из здоровенных грузовиков опрокинут набок. Кабина грузовика – груда изорванной и перекрученной стали. Второй трехосник сгорел, и от него остался только черный железный остов. Дырки от пулевых отверстий сверкают сквозь крылья обоих грузовиков как бусы.
Когда мы проезжаем мимо школы «Квок Хок», я хлопаю Стропилу по руке. «Здесь Хо-Ши-Мин учился. Интересно, играл он в школьной команде в баскетбол или нет? А еще интересно – с кем он на выпускном балу танцевал?».
Стропила ухмыляется.
Где-то далеко слышны выстрелы. Одиночные. Короткие очереди из автоматического оружия. Сражение на какое-то время прекратилось. Те выстрелы, что мы слышим – это просто хряк какой-то решил счастья попытать.
Возле университета города Хюэ танк со скрежетом останавливается, и мы со Стропилой спрыгиваем на землю. Университет города Хюэ превращен в сборный пункт для беженцев, направляющихся в Фу-Бай. Как только сражение началось, целые семьи со всем своим скарбом оккупировали классы и коридоры. Беженцы слишком устали, чтобы бежать дальше. Беженцы какие-то безразличные и истощенные – так начинаешь выглядеть, когда смерть посидит на твоем лице и подушит тебя так, что устаешь вопить. На улице женщины варят в горшках рис. По всей палубе кучки человеческого дерьма.
Мы машем на прощанье белокурому командиру танка, танк грохочет и укатывает прочь. Стальные грунтозацепы дробят кирпичи, раскиданные взрывами по всей улице.
Мы со Стропилой вглядываемся в противоположный берег реки Благовонной. Мы разглядываем Цитадель. Река выглядит гнусно. Река мутная. Стальной подвесной мост – мост «Золотые воды» – обрушился в реку, когда его подорвали аквалангисты противника. Разорванные балки торчат из воды как переломанные кости морского змея.
Где-то далеко, внутри Цитадели, взрывается ручная граната.
Мы со Стропилой направляемся к MAC-V, пункту группы американских военных советников в Южном Вьетнаме.
– Красиво здесь – говорит Стропила.
– Было красиво. На самом деле было. Я бывал тут пару раз на наградных церемониях. Генерал Кашмэн сюда приезжал. Я сфотографировал его, а он сфотографировал меня, когда я его фотографировал. И Ки был, весь такой разодетый, в летной куртке из черного шелка с серебряными генеральскими звездами во всех местах и в черной фуражке, тоже с серебряными генеральскими звездами во всех местах. У Ки были всякие пистолеты с жемчужными рукоятками, аскотский галстук на шее. Этакий плейбой в японском стиле. У этого Ки кондиционная программа была. Он верил во Вьетнам для вьетнамцев. Думаю, потому и получил от нас пинок под зад. Но в тот день он был просто великолепен. Видел бы ты всех тех школьниц в их ao dai[26], все в пурпурном и белом, с маленькими солнечными зонтиками..."
– И где ж они сейчас, те девчонки?
– Поубивало всех, наверное. Ты слышал такую легенду, что Хюэ вырос из грязной лужи как цветок лотоса?
– Посмотри-ка!
Арвинское отделение грабит особняк. Эти арвины из Армии Республики Вьетнам – забавное зрелище, потому что все снаряжение чересчур велико для их размеров. В висящем обмундировании и здоровущих касках они похожи на мальчишек, играющих в войну.
Я говорю: «Достойно. Намба ван. Это все равно что нам халявы отвалили, Строп. Запомни, Стропила, если видишь арвина, то можешь не переживать по поводу Виктор-Чарли. При первых признаках опасности арвины разбегаются как кролики. Арвинский стрелковый взвод – подразделение столь же смертоносное, как кружок бабушек-садоводок, кидающихся зефиринами. Ты не верь всем этим слухам о том, что арвины трусы. Просто они свою зеленую машину ненавидят еще больше, чем мы свою. Их забрало по призыву сайгонские правители, которых забрали служаки, которые забрали нас, а последних забрали другие служаки, которые думают, что могут купить эту войну. А арвины не дураки. Арвины совсем не дураки, когда занимаются любимым делом – воруют, например. Арвины искренне убеждены в том, что драгоценные камни и деньги являются штатными предметами снабжения военнослужащих. И потому мы в безопасности – до тех пор, пока арвины не завопят: „Боку Виси, боку Виси!“ и не пустятся наутек. Но об осторожности тоже не забывай. Арвины всегда палят по курицами, чужим свиньям и деревьям. Арвины готовы стрелять во что угодно, кроме транзисторов, „Кока-Колы“, солнечных очков, денег и противника».
– А что, правительство им разве не платит?
Я усмехаюсь: «Для них деньги и есть правительство».
Солнце уже зашло. Мы со Стропилой переходим на бег. Нас окликает часовой, я посылаю его ко всем чертям.
Пятьдесят шесть дней до подъема.
Утром мы просыпаемся на пункте MAC-V, это белое двухэтажное здание со стенами в пулевых отметинах. Пункт укрыт за стеной из мешков с песком и колючей проволоки.
Мы собираем снаряжение и уже собираемся уходить, когда какой-то полуполковник начинает зачитывать заявление военного мэра Хюэ. В заявлении отрицается факт существования в Хюэ такого явления как мародерство, и делается предупреждение о том, что все замеченные в мародерстве будут расстреливаться на месте. С дюжину гражданских военных корреспондентов сидят на палубе, протирая глаза со сна, слушая в вполуха и позевывая. Дочитав, полуполковник добавляет уже от себя. Кто-то наградил медалью «Пурпурное сердце»[27] толстого белого гуся, который был ранен в ходе нападения на пункт. Полуполковник высказывает сомнение в том, что гражданские корреспонденты осознают, что война – дело серьезное.
