Я звонила ей не меньше трех раз в неделю и часто наезжала в Загреб, где оставалась на несколько дней, а иногда и дольше.
Она все больше спала. Иногда ее сон был настолько крепким, что ее не могли разбудить даже долгие телефонные звонки или стук в дверь. Она спала в такой же позе, как на КТ-снимках, с головой немного выдающейся вперед. Лежала спокойно, расслабившись, с едва заметной улыбкой на губах. Сидя в кресле, она часто погружалась в короткий и глубокий сон, как в ванну, наполненную горячей водой. Я часто заставала, как она сидит перед включенным телевизором, без парика, с метелочкой для пыли в руке, и спит. Потом открывает глаза, медленно поднимает метелочку на длинной ручке, обмотанную мягкой тряпкой, и стирает пыль с телевизионного экрана. Потом, если увидит какое-нибудь пятно на полу, встает и медленно, шаркая ногами, идет в ванную, мочит тряпку, наматывает ее на половую щетку, возвращается, снова садится в кресло и из этого положения вытирает пятно.
— Купи мне те сфинктеры, они лучше всех, — говорит она.
— Ты имеешь в виду «Swiffers» [10].
— Да, ни одного больше в доме не осталось.
Я приносила ей коробки с волшебными «свинктерами» — мягкими тряпочками, которые были «смертью для пыли»: «Эти тряпки — смерть для пыли!» Она медленно бродила по дому, держа в руке легкую пластмассовую палку, на конце которой в прямоугольном держателе закреплялась свиффер-тряпочка, и медленными движениями смахивала пыль со стен, с мебели, с пола. Яркое солнце проникало через опущенные жалюзи и украшало комнату золотыми пятнами. С коротко подстриженной овальной головой, бледным лицом, с чуть раскосыми светло-карими глазами и на удивление все еще пухлыми губами, она стояла посреди комнаты, усыпанная золотыми пятнами солнечного света, словно украшенная золотыми монетами. В воздухе вокруг нее мерцали миллионы светящихся пылинок. Она медленно взмахивала палкой, чтобы отогнать их, но золотые пылинки продолжали парить в воздухе. Потом она садилась в кресло и снова погружалась в сон. Вокруг роилась золотая пыль. Сидящая так, вся в солнечных пятнах, охваченная сном, она была похожа на древнюю спящую богиню.
Как-то раз, очнувшись ото сна, она, словно в бреду, сказала:
— Знаешь, что мне мама один раз рассказала?
— Что?
— Когда она меня рожала, рядом с ее кроватью стояли три женщины. Две были одеты в белое, а одна в черное.
— Может быть, это были волшебницы, ну, те, которые определяют судьбу? — спросила я осторожно.
— Глупости! — сказала она. — Просто мама была измучена родами, вот ей и показалось.
— Две белые и одна черная… — пробормотала она и снова погрузилась в сон.
В те пятнадцать мартовских дней 2007 года восходы солнца были такими роскошными и яркими, что каждое утро нам приходилось опускать на окнах жалюзи. В воздухе пахло весной. Мамин небольшой балкон был в запустении, земля в ящиках для цветов пересохла.
— Нужно купить свежей земли и посадить цветы, — сказала я.
— У нас у первых во всем доме будут цветы!
— Да, у первых.
— Да, герани.
На балконные поручни слетались воробьи. Это был хороший знак, мама была уверена, что в этом году нашествия скворцов не будет.
— Этих гадов больше нет, — сказала она.
— Кого нет?
— Ну этих, тунцов.
— Наверное, скворцов?!
— Так я и сказала — тунцов!
— Птицы — это скворцы, а тунцы — это рыба такая.
— Ну я же так и сказала.
— Что ты сказала?
— Что этих гадов больше нет.
А потом как-то загадочно добавила:
— Как пришли, так и ушли.
Спрашивай, но имей ввиду — может ответ принести беду
1
Когда портье Павел Зуна увидел три фигуры, приближающиеся от дверей отеля к его стойке, он почувствовал легкое жжение, которое потекло от большого пальца левой ноги и остановилось где-то в районе копчика. А может быть, наоборот: от копчика к большому пальцу левой ноги. Павел Зуна не был ревматологом, он был портье, и он был портье, а не поэтом, так что он не стал размышлять о своих странных ощущениях, тем более что приближающиеся фигуры своей живописностью приковали к себе все его внимание. В инвалидном кресле сидела старуха, ноги которой были засунуты в один большой меховой сапог. Трудно было назвать эту старуху человеческим существом — это был скорее остаток человеческого существа, этакая гуманоидная шкварка. Она была такой маленькой и сморщенной, что ее сапог казался более заметен нам, чем она сама. Лицо старухи было маленьким и состояло из черепа и состарившейся кожи, надетой на череп наподобие нейлонового чулка. Волосы у нее были седые, густые, коротко подстриженные, нос крючком. Голубоватые глаза искрились живым блеском. На коленях старуха держала довольно большую кожаную сумку. Вторая дама, та, которая толкала коляску, была на редкость высокой, стройной и держалась удивительно прямо для своих солидных лет. Павел Зуна на глаз прикинул, что сам он этой высокой даме едва ли достанет до плеча, хотя его никак нельзя было отнести к низкорослым мужчинам. Третьей в компании была низенькая запыхавшаяся блондинка, с волосами, уничтоженными слишком обильным употреблением перекиси водорода, с большими золотыми серьгами-кольцами в ушах и огромной грудью, которая своей тяжестью тянула всю фигуру вперед. Нельзя сказать, что карьера портье Павела Зуны была короткой, или неудачной, или малоинтересной — другими словами, он навидался всякого, в том числе видел он и волосы фиолетового цвета, и еще большие кольца в ушах. Тем не менее Зуна не мог вспомнить, чтобы он когда бы то ни было, и за своей стойкой в отеле, и вообще в жизни, видел женскую грудь, соразмерную той, что была у запыхавшейся блондинки.
Павел Зуна был опытным портье, к тому же он обладал особым талантом. В нем, казалось, имелся встроенный финансовый сканер, который, по крайней мере до сих пор, функционировал безошибочно: Зуна мог с первого взгляда определить, к какой категории принадлежит тот или иной человек и каков его финансовый статуе. Если бы Павел Зуна не был так предан своей профессии портье, его с радостью купила бы любая налоговая служба в мире, настолько безошибочно он умел определять толщину чужих бумажников. Короче говоря, Зуна готов был поклясться, что странное трио забрело в его гостиницу просто-напросто по ошибке.
— Добрый день, дорогие дамы, чем могу вам помочь? Похоже, вы заблудились, а? — сказал Зуна тем особым, покровительственным тоном, которым медицинский персонал больниц и домов престарелых разговаривает со своими пациентами.
— Это «Гранд отель N»? — обратилась к Зуне высокая дама.
— Совершенно верно.
— Значит, мы не заблудились, — сказала дама и протянула Павлу Зуне три паспорта.
Павел Зуна снова почувствовал то самое жжение в ноге, причем на этот раз оно было таким сильным и болезненным, что у него перехватило дыхание. Тем не менее Зуна, с выучкой профессионала высшей категории, любезно улыбнулся и сверил имена и фамилии по компьютеру. Лицо Павела Зуны, освещенное светом экрана компьютера, побледнело — и от боли, и от изумления. Самые лучшие и дорогие в отеле апартаменты, оба номера, были забронированы на имена, значившиеся в паспортах.
— Простите, как долго вы собираетесь пробыть у нас? Я не вижу здесь даты отъезда, — спросил Павел Зуна тоном человека, которому только что нанесли сильнейший удар по его профессиональной гордости.
— Может, дня два, — проговорила астматическим голосом старушка.
— А может, и пять, — сухо заметила высокая дама.
— А может, и навсегда останемся! — звонко заявила блондинка.
— Ясно, — сказал Зуна, хотя ровным счетом ничего не понял. — Прошу вас, вашу кредитную карточку!
— Мы платим наличными! — сказала блондинка с большой грудью и чмокнула губами, как будто только что проглотила вкусный кусочек.
Старушка в инвалидной коляске молча подтвердила правильность слов блондинки, приоткрыв молнию на сумке у себя на коленях. Павел Зуна слегка вытянул шею и увидел, что сумка наполнена аккуратными толстыми пачками еврокупюр.
— Ясно, — сказал Павел Зуна, чувствуя головокружение. — Дамы в возрасте обычно платят наличными…
Внутренний сканер Павела Зуны совершенно очевидно дал серьезный сбой, и это неприятно удивило его. Зуна сделал едва заметный знак рукой, и рядом тут же возникли три молодца в униформе отеля.
— Парни, помогите дамам разместиться. Президентские апартаменты! Cisarske apartmá! — командовал Зуна, передавая им ключи.
В окружении персонала мужского пола три женские фигуры двинулись в сторону лифта. Павел Зуна успел увидеть, как в результате неожиданного порыва ветра с пышного букета цветов в китайской вазе на стойке портье упало несколько лепестков, а потом у него перед глазами все потемнело. Боль из левого большого пальца ноги рванула вверх. Она с такой силой резанула портье Павела Зуну по нижней части спины, что он рухнул на пол.
