П: Зачем же тогда нам нужны вы?
К: Я не уверен в том, что вы действительно во мне нуждаетесь. Это во-первых, а во-вторых, я здесь для того, чтобы поддержать ваши собственные усилия и внести побольше жизни во взаимоотношения между вами. Я бы совершил ужасную глупость, если бы стал советовать вам, как жить. К тому же, я не считаю свой путь жизни более надежным, чем ваш. Вы должны начать свою собственную игру.
На этом этапе терапии усилия сосредоточиваются вокруг вопроса о том, что они должны сами смело взять контроль над ситуацией, как в терапевтическом процессе, так и в собственной жизни. Инициатива должна исходить от них самих, и они не должны думать, что терапевт сможет что-то решить за них.
Часто этот период окрашивается напряженным и тревожным молчанием. Я образно сравниваю данную ситуацию с состоянием кипящего кофе в кофеварке перед тем, как он просочится оттуда в чашку. Задача здесь вовсе не в том, чтобы терапевт утратил свое “я”, но в том, чтобы семья приобрела свое активное самостоятельное "Мы". Они нуждаются в том, чтобы сцепиться друг с другом. Это, по сути дела, является приглашением ожить и перестать лишь играть роли.
Для семьи может оказаться очень разрушительным желание, чтобы я принимал за них решения, словно дал им "волшебное заклинание" на все случаи жизни. Если они сознательно отдают возможность изменений в мои руки, они подрывают свой собственный творческий потенциал. Я хочу, чтобы они осознали, что именно они сами – реальные игроки. Я же только их тренер, надеюсь, что компетентный.
Необходимо, чтобы это обучение происходило на основе приобретения какого-то нового опыта, и не представляло собой лишь беспристрастный процесс преподавания каких-то готовых истин.
Эту же идею я передаю им и другим способом – я никогда первым не заговариваю о возможности следующей встречи. Они должны сами сказать об этом. Они должны сообща решить, необходима ли им еще одна встреча. Если они совсем не касаются этого вопроса, я делаю то же самое. Часто я подталкиваю их в противоположном направлении, отказываясь договариваться о времени встречи до тех пор, пока они не пойдут домой и не обсудят этот вопрос там.
Терапевтический альянс
Успешное завершение Сражения за Структуру и Сражения за Инициативу формирует то, что я называю терапевтическим альянсом. Только тогда, когда мы договариваемся о сути наших взаимоотношений и они начинают контролировать ситуацию, – мы готовы идти вперед. Сейчас мы представляем собой функциональную систему высшего ранга.
Формирование терапевтического альянса с семьей – дело очень сложное. В качестве пациента я обозначаю всю семью и не хочу принимать ни тех черных овец, которых они предлагают мне на съедение, ни тех белых рыцарей, которым я должен поклоняться (будьте осторожны: белые рыцари не менее уязвимы, чем черные овцы!), ни даже какую-то семейную субсистему в качестве пациента. Мне даже не хочется принимать в качестве пациентов в обычном смысле этого слова их всех. Я здесь имею дело с семьей как целым, которое превосходит сумму своих частей.
Я способен всегда рассматривать семью как единый многогранный организм, все части которого взаимосвязаны, и именно данное обстоятельство позволяет осуществить союз с ними. И хотя для постороннего наблюдателя это может оказаться далеко не очевидным, мой опыт говорит о том, что семья ощущает, что они интересны мне как единое целое.
Все это развивается в такую фазу терапевтического процесса, когда его стратегические аспекты уходят из центра на периферию. Наша взаимосвязь по своей природе становится более личностной. Когда мы заканчиваем стратегическое противоборство, мы можем вести себя свободно и творчески. Я получаю все больший доступ к моим внутренним образам и ассоциациям и могу быть чутким по отношению к семье, вместо того чтобы быть ответственным за них *.
Когда на этом этапе я делаю что-то личностно окрашенное или, наоборот, отстраняюсь, семья обычно это прнимает. Теперь я могу как бы одновременно принадлежать семейной системе и быть вне ее, без каких-либо существенных искажающих влияний на саму систему. Очевидно, что они становятся менее зависимыми и обладают более адекватным ощущением себя. То, что мы все лучше чувствуем себя как “отделяясь”, так и “присодиняясь”, отражает процесс реального роста и является показателем более адаптивной и здоровой системы.
Именно в этот период семья начинает изменяться. Они идут вперед, способны рисковать и при этом не использовать свои проблемы в качестве ограждающего щита. Каждый шаг, который они делают, является очень важным, и я хочу, чтобы они вполне поняли, что именно они производят эти изменения, а не я. Я же пытаюсь лишь поддержать их движение, не направляя его.
Сейчас мы можем сравнивать наш опыт, делиться им. Мои ассоциации становятся более живыми. Например, когда идет обсуждение с семьей, почему гнев отца приводит к тому, что вся семья незамедлительно становится безжизненной и как бы замирает, мне приходит в голову образ огромной фирменной ступки из магазина кухонной утвари, на которой написано: "Для измельчения людей". Я думаю, что эта штука могла бы делать с папой то же самое, что его гнев сделал только что с вами. Ну что, покупаете?
Это привело к более открытому обсуждению их страхов по отношению к отцу, которому, конечно, не нравилась роль злого великана, но который не знал, как измениться.
Окончание
В ходе своего качественного роста семья использует все больше и больше своих собственных ресурсов. Их уверенность в себе развивается настолько, что теперь они оказываются в состоянии отвергать мой стиль мышления и начинают все более доверять своему. Они уже рассматривают меня просто как человека, со всеми свойственными ему слабостями и недостатками. Они свободны критиковать мои ошибки и глупые идеи. Я для них сейчас, несомненно, личность, а не роль. По сути дела, они становятся терапевтами для самих себя, берут ответственность за свою собственную жизнь.
Несмотря на чувство надвигающейся потери, моя профессиональная обязанность заключается в том, чтобы благословить их на жизнь, расстаться с ними, а уж потом они могут вернуться в мой кабинет опять, как только пожелают. Подобно многим родителям, отправляющим своих детей в колледж, я испытываю чувство потери, но меня утешает мысль о том, что они не уходят от меня с пустыми руками. Результат терапевтического процесса, нашего совместного жизненного опыта будет навсегда вплетен в узор на гобелене их жизни.
Решение уйти должны принять они сами. Ведь это их жизнь. Если все шло хорошо, то они уходят с большим запасом нежности друг к другу и большей свободой в том, чтобы быть самими собой. Когда я чувствую приближение этого этапа, я стараюсь угадать малейшие намеки на то, что они готовы уйти, и когда обнаруживаю их, сразу же говорю об этом. С решением об окончании следует обращаться осторожно. Попытки вмешаться в их решение уйти являются антитерапевтическими. Вы должны уважать то, что с ними происходит.
Опустевшее гнездо
Надпись на кофейной кружке: "Жизнь – сука, а потом ты умрешь", – иногда кажется очень подходящей. Когда семья уходит, с тобой остается чувство потери. Мы сделали вклады друг в друга и сейчас испытываем боль расставания. Хотя здесь имеется и радостная сторона, потеря всегда реальна и остра.
Поскольку это нормальная часть жизни всех терапевтов, мы считаем уместным сделать здесь необходимые предостережения. Профессиональная группа поддержки – наилучший способ уменьшить боль, и если ты принадлежишь такой группе, ты никогда не почувствуешь себя действительно одиноким. Лучше не настаивать на том, чтобы ваша семья принимала участие в ваших профессиональных заботах. Способность не смешивать ваши профессиональные обязанности и реальную жизнь является чрезвычайно важной.
Некоторые дополнительные вопросы
Установление меню
Одним из самых волнующих моментов первой сессии является то, что она по сути дела представляет собой "свидание вслепую" и ее участники не знают друг друга. Это позволяет вам вести поиски, исследовать ситуацию без риска создать впечатление, что вы все это подготовили заранее. Когда вы зададите установку на рассмотрение тех вопросов, которые имеют самое прямое отношение к реальной жизни, молчаливое согласие всех участников беседы даст вам возможность вернуться к их анализу позднее. Вопросы о склонности к убийству, суицидальных импульсах и т.д. всегда заслуживают упоминания здесь. Когда обсуждение этих первобытных влечений начинает считаться нормой, сами они становятся менее опасными.
И если вы не сможете сделать это на ранних этапах терапии, позднее, при рассмотрении этих вопросов, вы встретитесь с еще большим сопротивлением и разнообразными способами защиты. Например, если вы спрашиваете о суицидальных импульсах мамы на десятой встрече, то она может заподозрить, что вы спрашиваете об этом потому, что заметили нечто угрожающее в ее поведении, а не из-за того известного всем профессионалам факта, что всем людям без исключения присущи такие импульсы.
