По словам Смирнова, численный состав представляемой им тайной организации («воображаемой», уточнил Фурман) не превышал двадцати пяти человек. Не стоит, конечно, и сравнивать с «гипотетически существующим» фурмановским Центром, который работает, насколько известно Смирнову, уже несколько лет и охватывает своими щупальцами чуть ли не пол-Москвы!.. Тем не менее люди у Смирнова тоже все надежные и проверенные в деле. (Интересно, в каком таком «деле», насмешливо подумал Фурман, может, они старушкам дрова колют?) Однако уточнить, чем конкретно занимается организация, и даже назвать имя своего главного руководителя Смирнов пока отказался. Собственную должность он обозначил как начальник отдела контрразведки. Помимо постоянных членов, организация располагала еще и мощной агентурной сетью, о возможностях которой, как считал Смирнов, должен был свидетельствовать уже хотя бы сам факт этой беседы между двумя высокопоставленными и чрезвычайно засекреченными руководителями. В качестве дополнительного подтверждения своего информационного могущества Смирнов привел несколько «неприятных фактиков» из жизни одноклассников (типа курения втайне от родителей, хранения порнографического календаря, мелких денежных махинаций и т. п.). Часть обстоятельств была и так известна Фурману из личного общения, а другая часть заставляла задуматься скорее о том, кому и зачем вздумалось коллекционировать подобный «компромат». Между прочим Смирнов намекнул, что поставляемая его агентами особо ценная информация в некоторых случаях может оплачиваться тем или иным способом. Выражался он, как всегда, с ироничной витиеватостью: Фурмана называл «господином» или же «монсеньором Фурманом», – а закончил официальным предложением сотрудничества, для начала на уровне «братского» обмена информацией. Начитавшийся шпионских романов Смирнов, оказывается, ничуть не сомневался в том, что у Фурмана (или у его организации, что, в общем-то, одно и то же) имеется секретный архив с «материалами» и «досье» на всех знакомых, включая одноклассников. Его нелепое предположение основывалось на том, что Фурман будто бы всегда оказывается в центре любых событий общественной жизни класса, со всеми поддерживает близкие приятельские отношения (что, безусловно, очень правильно с тактической точки зрения) и к нему наверняка стекаются самые разные сведения об окружающих, так сказать, «персонажах», в чем Смирнов, кстати, уже имел возможность убедиться во время их предыдущих бесед. (Действительно, с удивлением вспомнил Фурман, Смирнов недавно задавал ему какие-то вопросы об одноклассниках, и он что-то болтал, не придавая этому никакого значения…) Кто знает, что может пригодиться в нашей работе, не так ли, господин Фурман?
Ошарашенному Фурману довелось сегодня выговорить слова «гипотетически» и «досье» первый раз в жизни. На всякий случай он решил поподробнее разузнать о сомнительных смирновских делах и не стал сообщать ему скучную правду о печальной судьбе ШКПФ. Вместо этого он представился – «чисто гипотетически, ты же понимаешь» – заместителем также неназванного командира своего штаба и пообещал на ближайшем заседании «Совета» (?!) доложить о поступившем предложении, а затем известить «господина начальника отдела контрразведки» о принятом решении.
На этом высокопоставленные собеседники распрощались, с подчеркнутой иронией отдав друг другу честь. Фурман направился дальше утомленной спотыкающейся походкой, а свернув из подворотни на улицу и мучительно отсчитав двадцать шагов, остановился, чтобы покрепче завязать шнурки. Убедившись, что за ним никто не следит, он наконец вздохнул полной грудью и облегченно рассмеялся. Так и вошел домой, улыбаясь.
Но потом задумался. Во-первых, следовало понять, через кого Смирнов добывал свою «информацию». Вообще-то Фурман был несколько разочарован: даже названия «ШКПФ» он не знал – что, между прочим, очерчивало и круг его возможных информаторов. Конечно, Фурмана так и подмывало позвонить Смирнову и, «как профессионал профессионалу», посоветовать разогнать его «мощную шпионскую сеть с оплачиваемыми услугами». (Кстати, откуда у них деньги?.. Сэкономили на школьных обедах?) Но лучше было еще немного продлить игру – раз уж так случилось, что господин начальник контрразведки сам в нее напросился.
Оставалось также под вопросом, насколько реальны те «двадцать пять верных людей», о которых говорил Смирнов. Вряд ли это ребята из класса – неужели ни один не проболтался бы? У себя во дворе Смирнов из-за слабого здоровья не играет, в детский парк не ходит, да и на свои дни рождения он «посторонних» ни разу не приглашал – откуда же у него столько никому не известных друзей?
Фурман решил для сравнения выписать на листочке «гипотетических» членов своего штаба: с Панкратом, Пашкой Корольковым и Иркой Медведевой набралось всего шесть человек. Ну, допустим, еще Оля Полякова (хотя это и нехорошо) – седьмая… К этому «основному составу» можно прибавить трех «верных» – или нет, чего уж там мелочиться – пятерых ребят из пионерского лагеря (он ведь и в самом деле принял их в свой штаб, причем один жил аж во Владимире – вот тебе и всесоюзный охват!). Тринадцатым стал Мишка Спевак (живет в Кузьминках – тоже хорошо).
На этом Фурман застрял. Заниматься простой припиской одноклассников было бы глупо. Можно, конечно, с кем-нибудь завтра договориться, чтобы совсем уж задурить бедному Смирнову голову. Но что, если кто-то и вправду окажется двойным агентом? Ну и мешанина тогда получится!.. Ладно уж – он записал еще четыре полувыдуманных фамилии и решил, что этого пока хватит. А люди у нас тоже все надежные и проверенные.
Осторожные переговоры продолжались. Параллельно Фурман расспросил кое-кого из класса и пришел к выводу, что те случайные крохи информации о существовании штаба, которыми так хитро жонглировал противник, он мог получить только через Мишку Павлова, – а это, в свою очередь, означало, что «утечку» организовал сам Фурман, когда-то мягко подготавливавший Мишку к принятию в ШКПФ. Не удержавшись, он через пару дней поделился с «братской контрразведкой» результатами этого маленького служебного расследования. В ответ раздосадованный Смирнов начал похваляться «бойцовскими» качествами своих соратников – и вскоре на свет вышли такие подробности, которые заставили Фурмана пожалеть о затеянной им игре. По крайней мере пять членов смирновской организации были известными и внушающими трепет юными бандитами каляевских дворов. Конечно, была вероятность, что Смирнов тоже попросту «приписал» себе таких «сверхпопулярных» личностей, как Боря Соломонов или Абрак – смуглое чудовище с ледяными глазами и сатанинской усмешкой, частенько собиравшее дань на выходе из школы. Может, стоит набраться наглости и спросить у него как-нибудь, не знает ли он такого парня, Илью Смирнова? Но уже то, что интеллигентному отличнику вообще могло прийти в голову набирать в свой воображаемый «штаб» подобный контингент, вызывало сильное недоумение. Он что, сидя у себя дома, мечтает руководить таким отребьем?
Между тем, поскольку Фурман продолжал ускользать, скармливая вражескому контрразведчику бесконечные «завтраки» и обещания, тот однажды от заверений в дружбе и почтении внезапно перешел к угрозам «позвать кое-кого для ускорения дела». Фурман, «держа лицо», вынужден был дерзко посмеяться в ответ.
На следующую встречу Смирнов без предупреждения привел двух ребят потрепанного хулиганского вида, представив их уважаемыми членами своей организации. Оба с равнодушной усмешкой наемных убийц смерили взглядами потенциального «клиента». От страха и возмущения смирновским коварством худенький маленький Фурман ужасно завелся и неожиданно для всех напал первым: сверкая глазами и жестко возвысив голос, он, словно Ленин на трибуне (или как Боря во время ссоры с родителями), обрушился на противников с бесстрашно-откровенной, нагло-разящей, страстно-обвиняющей и мужественно-зовущей речью, в упор направленной на этих двух «представителей простого народа» – с безумной целью соблазнить и покорить их своим огнем, отсечь от опешившего гадюки Смирнова и тем самым сорвать задуманную им террористическую операцию. Все это получилось как нельзя лучше. Несколько попыток Смирнова вставить словечко были мгновенно и жестоко подавлены. Через сорок минут (!) праведно опустошенного, но еще постреливающего яркими искрами Фурмана и растроганных (чтобы не сказать – раскаявшихся) «наемников» (особенно одного из них, поумнее и посимпатичнее) объединяло такое безусловное взаимное уважение, что впору было тут же перевербовать их, приказав прогнать пинками прежнего подлого шефа. Впрочем, Смирнов очень вовремя признал свое, как он сказал, «моральное поражение», добавив, что недооценил такого серьезного противника. Прозвучало это как плохо скрытая угроза продолжить борьбу, и Фурман, взвившись, обрушил на увертливую клавиатуру несдающегося гада заключительный аккорд… На прощание все обменялись твердыми рукопожатиями – все, кроме Смирнова, чья мягонькая ладонь притворялась безразлично-неживой.
