– Ничего не поделаешь – неурожай. Если не брать у людей съестное, ваш староста Ли с голоду помрет. Вот настанут хорошие времена, опять не буду брать с масс ни иголки, ни нитки. Я для тебя сейчас не коммунист, а благодетель. Знаешь, как пословица говорит: «За каплю благодари колодцем». Но мне хватит и капли – ты дай мне пять юаней, а тридцать себе заберешь…
Дома Сюй Саньгуань вручил жене тридцать юаней, рассказал, куда делись остальные пять и добавил:
– Нельзя сидеть на одной кукурузе. Теперь у нас появились деньги, иногда будем есть посытнее. А кончатся – еще сдам кровь. Она, как вода в колодце, не убывает… – Тут он вспомнил, что с утра тоже был разговор про колодцы. – Сегодня вечером пойдем в «Победу». У меня совсем нет сил. Слышишь, я еле шепчу. Это потому, что не выпил рисового вина, не поел печенки. В «Победе» ничего нет, кроме лапши с луком, и та без лука. И без мяса – одна вода с соевым соусом. И стоит юань семьдесят, а раньше стоила девять фэней. В животе у меня пусто. Говорят, не наелся – пойди выспись. Так я и сделаю.
Сюй Саньгуань лег на кровать, вытянулся, закрыл глаза и продолжил:
– У меня в глазах черно, сердце колотится, желудок выворачивает. Если я через пять часов не проснусь – это ничего, а вот если через семь не проснусь – зови людей, и пусть тащат меня в больницу.
Когда он уснул, Сюй Юйлань, сжимая в руке тридцать юаней, села на порог, поглядела на пустую улицу, по которой ветер гнал пыль, на серую стену и сказала себе:
– Когда Первый разбил голову сыну Фана-кузнеца, он сдал кровь. Когда эта толстая шлюха Линь сломала ногу, он опять сдал, не пожалел, будто это не кровь, а пот. Теперь снова сдал, чтобы нас накормить. И еще собирается сдавать, говорит, иначе не проживем. Ох, когда же все это кончится?
И Сюй Юйлань заплакала. Аккуратно сложила деньги, спрятала их во внутренний карман, ладонями вытерла слезы со щек, а пальцами – с уголков глаз.
Вечером Сюй Саньгуань собрался вести семью в ресторан. Он сказал:
– У нас сегодня все равно что Новый год.
По этому случаю он велел Сюй Юйлань надеть брюки хаки и стеганую куртку с синими цветами по голубому полю, повязать прозрачную косынку, умыться и намазаться душистым кремом. Сюй Юйлань все это сделала. Но когда Сюй Саньгуань велел ей сходить за угол и купить у бородатого Вана печеного батата для Первого, Сюй Юйлань отказалась наотрез.
– Знаю я, что ты задумал: не хочешь вести его в ресторан. Не хочешь тратить на него денег, что кровью заработал. Это я могу понять. Вот только одного не пойму – толстуха Линь тебе не жена. Детей тебе не рожала, белья не стирала, обеда не варила – что же тебе на нее денег не жалко?
Пришлось Сюй Саньгуаню самому разговаривать с Первым. Снял он куртку, закатал левый рукав, показал след от иглы и спросил:
– Знаешь, что это такое?
– Отсюда брали кровь.
– Правильно. Я кровь сдал, чтобы жену с детьми угостить. Мы с матерью, Вторым и Третьим пойдем в ресторан есть лапшу, а ты держи пять цзяо, купи себе батат у бородатого Вана.
– Папа, я слышал, о чем вы с мамой говорили. Их ты угощаешь дорогой лапшой, а меня дешевым бататом, потому что я тебе не родной. Но есть очень хочется. Можно я сегодня побуду твоим сыном?
– Первый, ведь обычно что все едят, то и ты ешь. Но эти деньги я заработал кровью. Если я тебя на них в ресторан поведу, то-то Хэ Сяоюн обрадуется.
Первый кивнул и, зажав в кулаке пять цзяо, вышел за порог. Но тут же вернулся и спросил Сюй Саньгуаня:
– Папа, а если бы я был тебе родным, ты бы меня угостил лапшой?
– Я бы тебя тогда больше всех любил!
Первый широко улыбнулся и отправился в лавку бородатого Вана.
Бородатый Ван перекладывал испекшийся батат из жаровни в плетенную из бамбука миску. Вокруг сидела его семья – жена и четверо детей – и с шумом ела кашу. Первый протянул бородатому Вану пять цзяо и попросил:
– Мне самую большую.
Но тот дал ему самую маленькую бататину.
Первый сказал:
– Я не наемся.
– Большие для взрослых, а тебе хватит и маленькой. Держи, держи!
Первый посмотрел и сказал:
– Она даже меньше моей ладони. Не наемся!
– Ты же ее еще не съел. Откуда ты знаешь?
Первый подумал, что в этом есть своя правда, и взял бататину. Когда он вернулся домой, все уже ушли в ресторан. Он сел за стол и аккуратно стал чистить еще горячую бататину. Внутри она оказалась ярко-желтой, как солнце, и очень душистой. Уже по запаху чувствовалось, какая она сладкая. Он откусил кусочек. Потом еще три. И бататина кончилась. Он поводил языком по зубам. Аромат еще какое-то время продержался, но потом и его не стало. Тогда Первый вспомнил про кожуру. Он положил ее в рот и сквозь запах гари опять почувствовал сладостный аромат. Но кончилась и кожура. Он понял, что все-таки не наелся, и отправился к бородатому Вану.
Семья уже доела кашу и теперь вылизывала плошки. Первый сказал:
– Я не наелся. Дай мне еще одну бататину.
– С чего ты взял, что одной тебе мало?
– Я ее съел, и мне еще хочется.
– А она вкусная была?
– Да.
– Очень вкусная? Или просто вкусная?
– Очень вкусная.
– Ну конечно. Очень вкусного всегда еще хочется.
Первому показалось, что это убедительно, и он кивнул. Бородатый Ван сказал:
– Ступай домой. Ты наелся.
Первый вернулся домой, сел за пустой стол и стал думать о еде. Он представил себе, как вся семья ест сейчас горячую лапшу. А ему досталась только маленькая бататина. И он заплакал. Потом вытер слезы и решил, что тоже поест лапши.
Уже стемнело. Электричества давали мало, поэтому фонари горели тускло, как свечки. Первый очень торопился, он даже пыхтел от напряжения, но старался не бежать: он помнил, что родители учили после еды не бегать, иначе вся еда в животе сразу рассосется. Да и под ноги надо было смотреть. Он так старался, что даже прошел мимо перекрестка, где обычно светились огни ресторана «Освобождение», и заметил это, только когда уперся в переулок. Он развернулся и, на этот раз внимательно глядя по сторонам, воротился к ресторану. И двери и окна его оказались на замке, внутри было темно. Первый решил, что родители и братья уже съели лапшу и ушли, а ресторан закрылся. Он очень огорчился, что не успел, прислонился к фонарному столбу и опять заплакал. Двое прохожих обратили на него внимание:
– Чей же это мальчик тут плачет?
– Я сын Сюй Саньгуаня.
– А кто такой Сюй Саньгуань?
– Он с шелковой фабрики.
– Что же ты тут один стоишь? Уже поздно. Иди домой!
– Я ищу родителей. Они пошли в ресторан есть лапшу.
– Тогда иди в «Победу». А этот ресторан уж два месяца как закрылся.
Первый тут же пустился в путь. Он знал, что «Победа» в северной части города, у моста Победы. Он прошел улицу, переулок, еще одну улицу и вышел к реке. Наконец показался мост.
Ресторан «Победа» сиял огнями. От этих огней сердце Первого наполнилось радостью, и он понесся вприпрыжку, словно уже поел лапши. Но когда он перебежал через мост Победы и остановился у входа в ресторан, то оказалось, что его семьи там нет. Там вообще никого не было, кроме двух официантов, метущих пол.
Первый спросил:
– У вас тут ела лапшу семья Сюй Саньгуаня?
Официанты замели мусор прямо ему на ноги и сказали:
– Отойди.
Первый отошел, дождался, пока они выметут мусор на улицу, и опять спросил:
– Приходил к вам Сюй Саньгуань? С шелковой фабрики?
– Все, кто ел лапшу, давно ушли.
Тогда Первый сел под ближайшее дерево, уткнул голову в колени, обхватил их руками и зарыдал. Кругом стояла тишина – утих ветер, замерли листья, в ресторане перестали двигать табуретки – и в этой тишине только и было слышно, как он плачет все громче и громче.
Потом он устал плакать, успокоился и стал утирать слезы. Он услышал, как официанты запирают ресторан. Они подошли к нему и спросили:
– Ты почему не идешь домой? Что ты тут расселся?
– Сейчас пойду, только отдохну, а то ноги гудят.
Тогда официанты пошли прочь – до перекрестка вместе, а потом один завернул за угол, а другой пошел прямо. Наконец и он исчез из виду.
Первый встал и поплелся домой. В животе было пусто – словно он и не ел бататину. Силы убывали с каждым шагом. Когда он добрался до дома, все уже спали: Сюй Саньгуань храпел, Второй бормотал во сне. Только мать заметила его и сказала:
– Пришел.
Первый ответил:
– Я хочу есть.
Он постоял у входа, подождал. Наконец Сюй Юйлань спросила:
– Ты куда ходил?
– Я хочу есть.
Прошло какое-то время, и Сюй Юйлань проговорила:
– Ложись спать. Во сне есть не хочется.
Первый не тронулся с места. Но сколько он ни ждал, Сюй Юйлань больше ничего не сказала. Значит, она заснула. Тогда Первый ощупью добрался до кровати и лег. Он долго слушал в темноте, как храпит Сюй Саньгуань. Потом он подумал: этот человек не дал мне лапши. Из-за него я лежу голодный. Он часто говорит, что я ему не сын. Первый повернулся в ту сторону, откуда шел храп, и сказал:
