Ознакомительная версия.
А что сталось потом с «Пяткой» Скофилдом? И откуда у него было такое прозвище? Я только помню, что оно никак не связано с его реальными пятками.
ДЖИЛИАН: Невозможно ведь точно назвать день и час, когда именно человек влюбился, правда? В самом деле, нет определенного мгновения, когда вдруг умолкает музыка и вы впервые смотрите в глаза друг другу или что там при этом происходит. Не знаю, может быть, у кого как, но у меня нет. Одна подруга рассказывала мне, что влюбилась в парня, когда проснулась утром и оказалось, что он не храпит. Не бог весть что, верно? Но похоже на правду.
Наверно, задним числом, оглядываясь назад, выбираешь какое-то одно мгновение из многих и потом уже его придерживаешься. Maman всегда говорила, что влюбилась в моего отца, глядя, как он изящно и аккуратно уминал пальцами табак в трубке. Я ей и верила, и не верила, но она повторяла это с убеждением. А ответ должен быть у каждого — я влюбилась тогда-то потому-то. Общественная потребность. Не скажешь ведь: «Ох, не помню» или: «Само собой как-то постепенно получилось». Невозможно так сказать, вы согласны?
Мы со Стюартом встречались какое-то время. Он мне нравился — не такой, как другие, ненавязчивый, разве только навязчиво старался сделать приятное, но и это было довольно трогательно, хотелось сказать ему: не суетись ты так, не спеши, все хорошо, не волнуйся. Не в физическом смысле не спеши, физически было скорее наоборот, ему надо было сначала нацеловаться.
Я сейчас вам кое-что расскажу. Однажды он предложил, что приготовит для меня ужин. Я говорю, очень хорошо, давай. Пришла к нему около половины девятого — в квартире приятно пахнет жарящимся мясом, на столе свечи горят, хотя еще не стемнело, и стоит ваза с этими индийскими кусочками, закуской, на кофейном столике цветы. Стюарт в брюках от рабочего костюма, но рубашка свежая и фартук поверх всего. А лицо словно поделенное надвое: нижняя часть улыбается и выражает радость от встречи, а верхняя озабочена ужином.
— Я редко готовлю, — сказал он. — Но мне хотелось приготовить еду для тебя.
На ужин была баранья лопатка с мороженым горошком и картофель вокруг жаркого. Я сказала, что люблю картошку.
— Картофелины сначала слегка отваривают, — без тени улыбки объявил он, — потом наносят вилкой такие бороздки, и образуется хрустящая корочка.
Наверно, он видел, что так делала его мать. К ужину была бутылка хорошего вина, и он, наливая, всякий раз старался закрывать пальцем наклейку с ценой, которую забыл содрать. Видно было, что он очень этим смущен. Не хотел, чтобы я видела цену. Понимаете, что я хочу сказать? Он старался.
Он не позволил, чтобы я помогла убрать со стола. Вышел на кухню и вынес яблочный пирог. Вечер был весенний, теплый, а еда зимняя. Но не важно. Я съела кусок пирога, а потом он поставил кипятить воду для кофе и вышел в уборную. Я собрала тарелки из-под десерта и отнесла в кухню. Смотрю, на кухонном столе бумажка прислонена к судкам для специй. И знаете, что это было? Расписание:
6.00 почистить картошку
6.10 раскатать тесто
6.20 включить духовку
6.20 ванна
И дальше все так же подробно…
8.00 откупорить вино
8.15 проверить, подрумянился ли картофель
8.20 поставить воду для горошка
8.25 зажечь свечи
8.30 придет Дж.!!
Я быстренько вернулась к столу и села, дрожа. Кроме всего, мне было стыдно, что я прочла его расписание, Стюарт, наверно, подумал бы, что я шпионю. Но меня оно ужасно растрогало, с каждым пунктом все больше. 8.25 зажечь свечи. Ты не волнуйся, Стюарт, мысленно сказала я ему, можно было бы и при мне зажечь, ничего страшного. И самая последняя строка: 8.30 придет Дж.!! Эти два восклицательных знака пронзили мое сердце.
Он вернулся из уборной, и я с трудом удержалась, чтобы не признаться и не сказать ему, что это вовсе не глупости, не психопатство, не нервы и всякая чушь, а просто очень внимательно и трогательно с его стороны. Ничего этого я, конечно, не сказала, но, должно быть, по мне как-то было видно, и он почувствовал и потом держался уже раскованнее. Мы долго сидели рядышком на диване, я бы и ночевать осталась, если бы он попросил, но он не попросил, и это тоже было трогательно.
Стюарт без конца беспокоится. Ему непременно хочется, чтобы все было как надо. Не только у него самого и у нас с ним. Сейчас вот он страшно волнуется из-за Оливера. Не знаю, что там у него случилось. Вернее, знаю. Он приставал к какой-то несчастной ученице в Шекспировской школе, и его выгнали с работы. Это я прочла между строк из того, что мне рассказал Стюарт. Сам Стюарт против очевидности склонялся к версии Оливера. Настолько против очевидности, что мы с ним даже чуть было не поссорились. Стюарт говорил, что девица, должно быть, соблазняла Оливера, кокетничала с ним, а я спорила, что она, наверно, робкая и страшно перепугалась приставаний учителя. Но потом мы оба все-таки спохватились, что в глаза не видели этой девицы и понятия не имеем, что там на самом деле у них произошло. Мы просто строили предположения. Но и в предположениях Оливер выглядел, на мой вкус, не слишком симпатично. Я не сочувствую близким отношениям между учителями и ученицами — по вполне понятным причинам. Стюарт сказал, что дал Оливеру денег, это мне показалось совершенно излишним, хотя я, разумеется, промолчала. В конце концов, Оливер — вполне здоровый молодой мужчина, да еще с университетским дипломом, и уж как-нибудь да найдет себе другую работу. Зачем давать ему наши деньги?
Хотя, конечно, тогда он был совсем какой-то раздрызганный. Особенно ужасно получилось в аэропорту. Мы были со Стюартом одни в толпе. Мне еще подумалось, когда мы дожидались наших чемоданов, что так будет теперь до конца жизни: мы и чужие люди вокруг, и надо все делать правильно — идти по указателям, взять вещи, потом к таможенникам, и нигде никому нет дела, кто мы и откуда, только мы двое должны поддерживать друг друга… Звучит сентиментально, я согласна, но такое у меня было тогда ощущение. Выходим из таможни, оба смеемся от радости, что вернулись домой, и вдруг на нас бросается какой-то пьяный в шоферской фуражке. Он чуть не выбил мне глаз картонкой на палке да еще наступил на ногу. И представляете себе? Это Оливер. Страшный, как смерть. Ему, по-видимому, казалось, что он поступает очень остроумно, но ничего остроумного в этом не было. Это было жалкое зрелище. У таких людей, как Олли, всегда так: когда они в ударе, с ними весело и забавно, а уж если не задалось, то хоть плачь. Никакой середины.
Ну, мы, конечно, опомнились, взяли себя в руки, притворились, будто очень рады его видеть. Он вез нас в Лондон, гнал как бешеный и всю дорогу плел что-то несусветное, не закрывая рта. Я в конце концов перестала слушать, откинулась на спинку и закрыла глаза. Очнулась, когда машина резко затормозила возле нашего дома, и тут Оливер спросил каким-то странным голосом: «А propos de bottes,[22] как прошел ваш lune de miel?»
ОЛИВЕР: Сигарету не хотите? Ах, вы же не курите, вы мне уже говорили. Ваше осуждение полыхает неоновыми буквами. И брови сведены сурово, как у свекрови из «Кати Кабановой».[23] Но могу вам сообщить забавную новость. Я читал сегодня утром в газете, что у курящего человека меньше вероятности заболеть болезнью Альцгеймера, чем у некурящего. Здорово, да? Просто блеск. Так что давайте закурим по одной, покоптим легкие и защитим мозг. Ведь жизнь, она, знаете ли, вся изукрашена противоречиями. Только-только все разложишь по полочкам, наведешь ясность, как р-раз, появляется шут с поросячьим пузырем и бум тебе по носу.
Я, между прочим, не дурак. Я понял в аэропорту, что Джилиан и Стюарт мне вовсе не рады. Я чувствую, когда совершаю piccolo faux pas.[24] Олли, старина, сказал я себе, твое щенячье братание здесь неуместно. Немедленно отпусти эту парочку, перестань вылизывать их физиономии. Но это вовсе не было братание и, конечно, далеко не щенячье. Я приехал их встречать, потому что я влюбился в Джилиан. А все прочее было кривляние.
Странная это была поездка из Гатвика в Лондон. Даже не просто странная, а совершенно sui generis.[25] Джилиан села сзади и вскоре уснула. Всякий раз, взглядывая в зеркало — а я, если хочу, веду машину с величайшей осторожностью, — я видел истомленную новобрачную со смеженными веками и разметанными волосами. Шея ее лежала выгнутая наверху спинки, и от этого рот казался поднят для поцелуя. Я все время посматривал в зеркало, но, как вы понимаете, не на машины. Я разглядывал ее лицо, ее спящее лицо.
А рядом со мной сидел пухленький, мирный, сексуально выпотрошенный Стюарт, такой дьявольски ублаготворенный, и притворялся, будто рад, что я их встречал. А сам, наверно, прикидывал, как бы ему получить обратно деньги за неиспользованные билеты от Гатвика до Виктории. Стюарт, имейте в виду, бывает жутким крохобором. Отправляясь за границу, он и в аэропорт всегда едет с обратным билетом из тех соображений, что a) на этом можно выиграть три миллисекунды времени; b) о том, что может не возвратиться, он даже мысли не допускает; и c) вдруг за эти две недели подскочат цены? А Оливер всегда покупает билет только в одну сторону. Разве можно предсказать заранее, не повстречается ли тебе на пути королева бразильского карнавала? И какой смысл беспокоиться из-за того, что через субботу в Гатвике у касс может оказаться очередь? Я как-то читал в газете про одного человека, который бросился под поезд метро. На дознании объявили, что он, по-видимому, не намеревался кончать с собой, ведь у него в кармане лежал обратный билет. Прошу меня простить, ваша честь, мало ли какие тут могут быть объяснения. Возможно, он купил обратный билет, чтобы у близких зародилось сомнение и облегчило их горе. Другая возможность — что это был Стюарт. Стюарт, если бы решил подарить машинисту шесть недель отпуска из-за перенесенного потрясения, или сколько там в таких случаях полагается, обязательно бы приобрел обратный билет. Он рассудил бы так: а если я все-таки не покончу с собой? Вдруг передумаю в последнюю минуту? Только представьте себе, какие очереди у билетных автоматов на «Тотнем-корт-роуд»! Нет, уж лучше я куплю обратный билет, на всякий случай.
Ознакомительная версия.
