– Берите, мне уже, наверно, не понадобится. Папины…
Я принял сокровище, рассмотрел надписи.
– Ростовская. Неплохая фабрика. Спасибо… м-м… Лена.
– Пожалуйста! – с готовностью ответила она. – Если не секрет, а вас как зовут?
– Меня? Хе-хе… – Я замялся и почему-то со стеснением назвал свое имя: – Роман.
Лена засмеялась тихо, но искренне, потом резко погрустнела.
– У меня брата так же зовут. Ромой… Ромашкой.
– А где твой брат? – я насторожился.
– Не знаю. Тридцать шесть дней назад мы потерялись. Мы шли – папа, мама, Ромашка и я, а на нас напали. Папа крикнул, чтоб мы бежали. Мы побежали… У каждого были сумки с необходимым… Я вернулась домой, ждала их два дня, а потом сюда спустилась. Там страшно, там людоеды.
Я сидел напротив нее, курил. Мне было непривычно и неловко в обществе другого человека.
– А сколько вам лет? – спросила Лена.
– Мне? Мне девятнадцать.
– Я думала – больше. У вас борода такая… А мне тринадцать. Я в седьмой школе учусь, по улице Чехова. Знаете? А вы где учитесь?
– М-м… Учился тоже… в этой, в пятнадцатой учился.
– Знаю, знаю! – радостно закивала девочка. – Я там на олимпиаде по математике была. А вы, – голос ее стал жалостливым, – таким старым выглядите, обросший весь. Даже и не веришь…
Я усмехнулся, помял колючую бороду.
– Так теплее как-то…
Голова слегка кружилась от табака. Приятно стало, потянуло в сон.
– Есть хочешь? – спросил я.
– Хочу, – охотно подтвердила Лена. – Два дня ничего не ела. Были сухари, консервы… сардина в масле… Много чего. Но все кончилось.
– Сардина в масле, – повторил я, припоминая ее вкус, но не припомнил и вытащил из-под свитера кочерыжку.
При свете кочерыжка имела неприглядный вид. Грязная, обглоданная, но все равно – съедобная. Я подал ее Лене.
– На, поешь. Это все, что есть.
– Спасибо!
Она вынула из тряпья фляжку, встала, прошла в угол закутка, склонилась над небольшой посудиной. Экономно обмыла кочерыжку.
Вернулась на место, села, разрезала ее. Протянула мне половину.
– Ешь всё, я сыт.
Я соврал. Есть хотелось. Но не кочерыжку.
Лена молча спрятала мою долю в сумку. Стала не спеша жевать. Хрустела, как кролик морковкой.
– Рома, а вы читали «Тараса Бульбу»? – спросила вдруг.
Я сначала и не понял, о чем она, потом кивнул:
– Да, когда-то.
– Помните, там когда Андрей… Андрий пришел в город и дал голодному хлеба, а голодный съел и умер… Помните?
– Вроде. – Я не помнил.
– А я так же не умру?
– Не умрешь, не бойся. – Хотелось улыбнуться, но не получилось, я сумел только ласково как-то хмыкнуть. – Не бойся, ешь.
Лена похрустела кочерыжкой, заговорила снова:
– А теперь читаю «Алые паруса». – Она вынула из все той же сумки обернутую в газету книжку. – Раньше только фильм смотрела, а теперь вот читаю. Вы не читали?
– Нет, – мотнул я головой и попросил: – Можно полистать?
Она протянула мне книгу. Я стал перебирать страницы отвыкшими от бумаги пальцами.
– Интересно. Почитайте, Рома. Такая добрая книга!
Я не смог удержаться от ухмылки. Положил книгу на одеяло.
Посидели некоторое время молча.
– А где ты воду берешь? – спросил я.
– Здесь труба лопнувшая. Я лед накалываю ножиком, и во фляжку. У меня большая фляжка, папина. Я ее кладу на ночь возле себя. Лед растаивает, и пить можно, и умываться.
– Умываться? М-да-а…
Лена посмотрела на часы:
– Десятый час. Пора спать.
Она расстелила тряпки, превратив их в подобие постели. Даже подушки обозначились.
– Ложитесь, – пригласила. – Умыться не хотите?
– Нет, нет! – испугался я. – Пока нет…
С трудом стащил с себя приросшую к свитеру кожаную куртку, глянул на нее и не поверил, что это было когда-то курткой. Помню, я носил ее с гордостью, натирал растительным маслом, чтобы блестела… Теперь же – изодранный, ни на что не похожий, грязный ком… Из-под свитера потек запах мертвечины.
– Ложитесь, Рома, – с улыбкой повторила девочка.
Слышать свое имя было приятно и щекотно.
Я прополз к стене, растянулся на мягких одеялах, накрылся курткой. Лена почистила зубы, погасила свечу, легла рядом.
* * *
Мы не спали, лежали молча. Казалось, что в закутке очень тепло. Как дома… Я ловил дыхание моей соседки, наслаждался запахом зубной пасты, который перебивал этот мерзкий, тошнотворный, трупозный дух, исходивший от меня. И самой девочкой пахло очень вкусно… Мне стало обидно, что все это – в самом конце. Дальше только одно… Я проверил, на месте ли нож, и не сдержался – тихонечко заскулил.
– Что, что такое?! – испуганно спросила Лена, повернулась ко мне. – Что с вами, Рома?
– Это… как это… – зашептал я, не находя слов, – это нервы…
От нелепого слова «нервы» стало еще тошнее. Глаза царапались, из них потекли горячие, колючие слезы.
– Не надо, – она гладила мои похожие на проволочки волосы, утешала: – Не надо, Рома. Ведь всё будет хорошо. Завтра утром придумаем что-нибудь. Все-все будет хорошо! Да ведь? Спокойной ночи.
1992
В новых реалиях
На улице темнело, электрический свет не был зажжен. Егоров находился один в своей однокомнатной благоустроенной квартире. Лежал на диване, не спал.
Старался не думать. Устал от мыслей.
А жена и дочки в деревне у ее матери, там легче прокормиться. Завод четвертый месяц стоит. У Егорова бессрочный отпуск без содержания.
Он лежит и старается ни о чем не думать. Устал…
Бах! Телефон. Еще не отключили.
– Алло?
– Добрый вечер, – вежливый голос. – Александра я мог бы услышать?
– Да, это я.
– Сань, ты?! – Голос обрадовался.
– Извините, а с кем имею?..
– Не узнал? Это Макс! Макс Бурцев!
– А-а, Максим! – обрадовался теперь и Егоров. – Здоро́во.
Они не виделись уже года два. Когда-то вместе учились в политехническом институте, затем сталкивались по работе, одно время задружили было, но вот последние два года даже не встречались. Не получалось.
– Рад, очень рад, что вспомнил…
– Да?.. Слушай, Сань, ты сейчас свободен?
– Как ветер, – хмыкнул в ответ Егоров.
– Отлично! Слушай, помнишь, где я живу?
– Ну конечно.
– Давай ко мне! У меня тут маленькое торжество. Мужская компашка… Приходи, посидим.
– Да я как-то… – Егоров не прочь был немного развеяться, выпить, но, действительно, как-то так вдруг…
– Да ну, Санёк, ты чего?! Давай, тут же два шага. Приходи, Санька, жду!
Егоров согласился.
Одевается поприличнее. Хочет побриться, но не бреется, идет так.
У Бурцева двухкомнатная квартира на третьем этаже пятиэтажного дома. Жена. Детей нет.
Теперь квартира обставлена совсем иначе, чем пару лет назад; еще в прихожей Егоров понял, что переходный период пошел Максиму на пользу.
– Что за торжество-то? – отздоровавшись, пообнимавшись с хозяином, спросил.
– Да мелочь… Отлично, что пришел. Сто ж лет не видались.
Гостей человек десять. Мужчины в строгих костюмах, при галстуках, мясистые, многие с лысинами, кое-кто в очках. Деловые люди государственного типа. Такими для Егорова были некогда нерядовые члены КПСС. А кто они теперь, такие люди?
И Максим пополнел, порозовел, подрастерял волосы… Егоров же, дожив до тридцати пяти, в свитере, в потертых джинсах, суховатый, вихрастый. Уже пять лет – замначальника цеха на родном заводе. А теперь вот стал как бы безработным.
– Опоздавшему – штрафную! – объявил один из гостей, когда Бурцев разливал по водочным рюмкам коньяк.
Егорову налили полный хрустальный фужер. Он выпил.
Компания уже основательно навеселе. Общаются друг с другом взахлеб, много смеются, заодно пытаются с легкой руки решать какие-то деловые вопросы. Курят ароматные сигареты. Ненавязчиво, уютно звучит интерьерная музыка.
Бурцев занимался Егоровым.
