Ознакомительная версия.
Вектор действия романа устремлён внутрь, в историю, к истоку всех вещей. Герои пытаются преодолеть возведённые временем и обстоятельствами рвы и палисады, прикоснуться к ушедшим вместе с ушедшей эпохой личностям, «услышать их голоса», как описывает это стремление Падуб. Они пускаются в путь, словно средневековые рыцари на поиски Грааля. Но путь у каждого свой. Впрочем, прежде чем коснуться этой темы, стоит вспомнить, кто же участники этих поисков, и поразмыслить, из какого жизненного и исторического материала созданы эти образы.
Один из главных героев романа – великий викторианский поэт Рандольф Генри Падуб (придуманный Антонией Байетт). В подлиннике его фамилия звучит как Ash. Слово многозначное, и все его значения обыгрываются и отыгрываются в романе. Ash – это и «пепел», и «ясень» – но здесь это не просто ясень, а Иггдрасиль, Мировое Древо, древо судьбы и жизни. Древо, соединяющее небо, землю и подземный миры. Ось мира – и ось романного действия. А. Байетт утверждает, что Падуб – образ собирательный, однако знатокам английской литературы творчество и многие факты биографии Падуба наверняка напомнили о реальном поэте викторианской эпохи, Роберте Браунинге (кстати, единственном крупном поэте того времени, ни разу не упоминаемом в романе!). Убедиться в справедливости этого отождествления легко: достаточно сравнить «драматические монологи» Падуба с поэмами Р. Браунинга. И сходство тут не просто жанровое. Цитируемая в романе поэма Падуба «Духами вожденны» о фокусах спириток, вводящих доверчивых людей в заблуждение, определённо напоминает поэму Браунинга «Мистер Сляк, „медиум“», отрывок из которой А. Байетт сделала эпиграфом к своему роману (совпадают даже мотивы, толкнувшие обоих поэтов на создание этих произведений: браунинговский «Сляк» – своего рода сатирический ответ на увлечение жены поэта, Элизабет Барретт Браунинг, спиритическими исследованиями). Поэма о Лазаре «Deja-vu, или Явление Грядущего», о которой так много говорится в романе –несомненный парафраз поэмы Браунинга «Послание арабского врача Каршиша, содержащее описание странного медицинского явления», где история воскрешения Лазаря показана глазами случайно оказавшегося на месте событий араба. Падубовский «Сваммердам» отчасти перекликается с монологами Парацельса из одноименной драматической поэмы Браунинга. И т.д., и т.д., и т.д. Не говоря уже о личности Браунинга и обстоятельствах его жизни (такими, например, как неудачи на драматургическом поприще: созданные им три стихотворные драмы на исторические темы, как и четыре подобные же драмы Падуба, потерпели провал на лондонской сцене).
А Кристабель? Имеется ли прототип у Кристабель Ла Мотт, поэтессы-затворницы, неожиданно, к ужасу своему охваченной земной страстью?
Если, не называя автора, показать любителю англоязычной поэзии стихи Кристабель (на самом деле, конечно же, Антонии Байетт) и спросить: «Кто это написал?», в ответ мы скорее всего услышим: «Эмили Диккинсон». Сходство стихов Кристабель и Диккинсон несомненно: тот же пристальный интерес к повседневному, которое воспринимается как отражение вечного, тот же местами неожиданный синтаксис, та же смелая, стремительная (отчасти напоминающая цветаевскую) пунктуация. Что же до биографических совпадений… С.Т. Уильямс, автор статьи о Диккинсон в изданной у нас «Литературной истории США», роняет любопытную фразу: «Её судьба напоминает нам… о Элизабет Барретт, если не считать, что любовь последней увенчалась счастливым браком». Элизабет Барретт – Э. Барретт Браунинг, одна из крупнейших поэтесс викторианской эпохи, супруга Роберта Браунинга. История её любви и замужества имеет некоторое сходство с описанными в романе Байетт событиями, предшествующими браку Падуба и Эллен. И в то же время – с историей отношений Падуба и Кристабель Ла Мотт. В 1845 г. уже признанная тридцативосьмилетняя поэтесса Элизабет Мултон-Барретт получила письмо от Роберта Браунинга, о чьём творчестве она с восторгом отозвалась в поэме «Поклонник леди Джеральдин». Завязалась переписка. «Я люблю Ваши книги всей душой, – писал Браунинг. – И ещё я люблю Вас». О браке не могло быть и речи: отец Элизабет ни за что не дал бы согласия. Тайно обвенчавшись, Роберт и Элизабет отправились в Италию – внешним поводом для поездки послужило то, что постоянно хворающей Элизабет надо поправить здоровье. Лишь через год отец узнал об их браке…
Можно сказать, что обстоятельства жизни Элизабет Барретт Браунинг нашли отражение сразу в двух женских образах: «хранительнице очага», кроткой всепрощающей Эллен и страстной, мятущейся Кристабель Ла Мотт.
Однако прототипы прототипами, и всё же жанр книги не roman 'a clef («роман с ключом», вроде произведений Т.Л. Пикока или О. Хаксли, где персонажи срисованы с реальных личностей), а именно romance. Поэтому Кристабель – это ещё и… Кристабель, заглавная героиня великой незавершенной поэмы С.Т. Кольриджа, неоднократно упоминаемой на страницах романа – чистая душой дочь рыцаря Леолайна, подпавшая под власть колдуньи Джеральдины (читатель оценит горькую насмешку Падуба, давшего имя «Джеральдина» героине своей поэмы «Духами вожденны»). А ещё Кристабель – королева Дауда из бретонской легенды о затонувшем городе Ис. И Мелюзина. И Эмбла падубовских стихов, навеянных Эддами. «Магический кристалл» поворачивается то одной, то другой гранью, открывая в викторианской женщине с умом, душой и талантом – и трагической судьбой – то одну, то другую ипостась, соотносимую с разными литературными и мифологическими образами.
Обитатели «эпохи людей», вроде бы вполне реалистически изображённые англичане и американцы XX века, на самом деле, как художественные образы, тоже наделены исторической многомерностью. Мы уже говорили о пласте ассоциаций, возникающих в связи с фамилией Бейли. Теперь следует сказать несколько слов о Роланде Митчелле, другом главном участнике «похода в историю».
Начнём, как может показаться, издалека. Имя «Роланд» встречается в английском фольклоре крайне редко. От одного из немногих произведений старой английской литературы, героем которого выступает «Роланд», сохранилась единственная строка: «Childe Roland to the dark tower came» (ее произносит в шекспировском «Короле Лире» притворяющийся безумным Эдгар: «Вот к мрачной башне Роланд подходит». – Перевод Т. Щепкиной-Куперник). В 1850-х гг. Роберт Браунинг сочинил жутковатое стихотворение, взяв заглавием эту строку. Браунинг как бы попытался по одной-единственной строчке восстановить содержание не дошедшей до наших дней баллады. Герой стихотворения – юный рыцарь Роланд (childe – форма титулования молодых дворян, желающих удостоиться звания рыцаря и проходящих ради этого различные испытания, вспомним байроновского Чайльд-Гарольда) отправляется через полный смертельных опасностей край к Мрачной Башне. Ему удаётся достигнуть цели. У башни его встречают призраки рыцарей, погибших на этом пути.
А теперь обратимся к 8–10 главам романа А. Байетт. Роланд Митчелл, уставший от работы над перепиской Падуба и Ла Мотт, смущённый ночной встречей с Мод Бейли в коридоре старинного дома-замка, засыпает и видит странный сон. Затем, словно бы нарушая развитие событий, следует сказка «Предел», которая начинается приблизительно так же, как баллада Браунинга. Герой сказки – Childe, Юный Рыцарь. На своём пути он встречает трёх женщин. Следует эпизод, который доставит радость психоаналитикам: герою предстоит выбрать в проводники одну из трёх сестёр, и он выбирает третью (сказка написана как откровенная иллюстрация к статье З. Фрейда «Мотив выбора ларца»). Вспомним, однако, что, по мнению Фрейда, «третья сестра – богиня смерти». И вот Третья Сестра уводит Юного Рыцаря в царство теней, залитое странным светом: «ни дневным ни ночным, ни от луны ни от солнца, ни ярким ни тусклым – но ровным, немеркнущим, бестрепетным светом того царства». И в этом царстве Юный Рыцарь Роланд Митчелл слышит голоса ушедших: Рандольфа Генри Падуба и Кристабель Ла Мотт (следует глава «Переписка»). Он проник в прошлое, преодолел предел, отделяющий «эпоху людей» от «эпохи героев», обрёл способность слышать голоса прошлого. Эта способность станет совсем отчётливой в конце романа, когда Роланд услышит голос «живого Падуба», разгадает тайну образа Прозерпины – и обретёт свой собственный поэтический голос.
Заметим мимоходом, что баллада о Юном Рыцаре Роланде – не единственный случай реминисценции с двойным дном (Шекспир, воспринятый «через Браунинга»). Не менее многозначительно, например, прозвище верного пса Кристабель Ла Мотт. Сама Кристабель объясняет, что кличка «Трей» заимствована из шекспировского «Короля Лира», но надо иметь в виду, что так же звали и другого пса, героя мрачно-язвительного стихотворения Р. Браунинга «Трей». Браунинговский Трей, самоотверженный спаситель тонущей девочки, становится жертвой натуралиста-вивисектора, желающего дознаться, где же расположена душа собаки. Чего удивительного, что пёс Кристабель Ла Мотт с первой же встречи невзлюбил естествоиспытателя Падуба!
Ознакомительная версия.
