Ознакомительная версия.
— Да ты, наверное, пидор? — спросил он мотоциклиста, мычавшего на полу, и, не оборачиваясь, направился к двери.
— Вань... Лобачев! — позвал дружок-приятель.
Икс затворил за собой дверь. Как говорится: дверь входная, она же выходная. Икс спустился на лифте, вышел на улицу и, ни к кому не обращаясь, произнес:
— Все. Пора завязывать.
Через пару часов позвонил дружок-приятель. Голос его был сух — так они никогда не разговаривали.
— Ты что, сошел с ума? — начал тот.
— В чем дело? — отмахнулся Икс. — Этот кретин чуть не придушил меня.
— Я не об этом. Ты на хрена сплетни разносишь?
— Чего?
— На хрена распространяешь сплетни?! Про ребенка?
— Какие...
— Она закатила истерику! Обещала нас ославить на весь свет. Ты что, сдурел?! Или алкоголь ваще мозгов лишил? Она ж звезда, мать твою!
— Я не разношу никаких сплетен, — устало проговорил Икс. — Я видел-то ее всего два раза в жизни.
— Чего ты мне фигню гонишь?! — дружок-приятель начинал сердиться. — Значит, в И-нете посмотрел. Эти ее проблемы с ребенком... На хера всякую лабуду повторять, творец херов? Без этого нельзя было обойтись?
— Послушай... это просто совпадение!
— Да?! А то, что у нас теперь огромные проблемы, это тоже совпадение? Меня отец выеб по самые уши — докатились до бульварщины, до желтых слухов.
— Что я могу тебе сказать, если ты не хочешь мне верить?
Что в действительности Икс мог сказать дружку-приятелю? Про темную линию? Про то, как он увидел? Еще в их первую с Иштар встречу: смутный образ, лилово светившийся в темноте ее страха; но самое главное — сегодня, когда было уже поздно и ничего не исправить.
Это не было сплетней. Это была правда. Та правда, которую теперь знал Икс. Он видел; темные линии не проходят мимо подобных вещей. И ему было очень ее жаль. Потому что у грозной инфернальной дивы некоторое время назад действительно родился ребенок. Мертвый. И копчик его продолжался еще на несколько атавистических позвонков, переходя в хвостик, вполне себе поросячий или крысиный. Уж что за кару придумала себе Иштар, неведомо, но сокровенное ее снов мучительно звало этого ребенка, желая его воскресить, оживить любой ценой, и умыть своим теплом, и согреть своими слезами. Мертвый... С крысиным или поросячьим хвостиком.
А еще Икс знал, что года три назад (может, и поболее), когда еще не было Великой Черной Иштар, а была лишь Маша Баранова из города Дзержинска, где зашкаливали все счетчики Гейгера, а в затонах из рыбьей икры вылуплялись двухголовые мальки, залетевшая Маша решила рожать, невзирая на несносные условия жизни. И тот, первый младенец, также оказался мертворожденным.
Но что из этого Икс мог сказать дружку-приятелю? Что ему очень жаль Баранову Машу? Или что много лет назад у него был друг, который не верил, не принимал силу темных линий и нашего радикального одиночества, — может, потому что был еще ребенком, — и звали его Буддой. И что он, может быть, единственный на всей земле смог бы ее утешить. Взять за руку и утешить эту несчастную бессмысленную Иштар. Да только и его поглотила Тьма, древняя и неувядающая, из материнского лона которой и выходят все темные линии. Его — первым.
— У нас проблемы, граф, — смягчаясь, проговорил дружок-приятель, только Икс услышал его голос оттуда, издалека. — Настаивают на твоем увольнении.
Икс молчал. Затем, никак не прореагировав на последние слова, он произнес:
— Знаешь, я завязываю. Бросаю пить. Все. Точка.
Теперь пришла пора помолчать дружку-приятелю. Наконец он заговорил.
— Они хотят тебя уволить, — повторил он, и, не дождавшись реакции, добавил: — Наверное, я тебя понимаю.
Они попрощались, так и не сказав друг другу чего-то важного. Да и что могут сказать друг другу люди, когда один из них по той или иной причине покидает карнавал?
Икс потерял работу, дружок-приятель так и не смог его прикрыть. Не смог, или не захотел.
В каком-то смысле рано или поздно это все равно бы случилось. Примерно через год после «завязки» Икс снова мог бы рисовать лишь афишки для провинциальных кинотеатров — источник его вдохновения полностью иссяк. Он, конечно, набил себе руку, но какие там инфернальные бездны и даже какая там софт-тьма?! У него с трудом выходили слащавые работки для халтуры, которую время от времени подкидывала Люсьен. Икс постепенно начал соскакивать с темной линии; вечно терзавшее беспокойство покидало его вместе со злым и яростным вдохновением. И это было замечательно.
С дружком-приятелем после увольнения они виделись лишь раз: не пивший Икс больше не представлял для того интереса; солдаты, выбывшие из карнавала, числятся без вести пропавшими. А Икс вдруг почувствовал, что его жизнь начала потихоньку налаживаться. Конечно, о прежнем шике не могло быть и речи: поясок пришлось подтянуть, и очень туго. Икс работал дома, за гроши делал сайты для начинающих дилетантов, но рад был и этим крохам. С Люсьен они иногда созванивались; как-то сходили в кино, пару раз Икс ее опохмелял. Сам-то он пил безалкогольное пиво. А Люсьен рассказывала, что дружок-приятель нашел себе нового собутыльника, но тот оказался занудой, и все это лишь бледная тень их веселой троицы. Икс слушал, понимающе кивал, но реанимировать бледную тень ему вовсе не улыбалось.
А потом пришла та солнечная осень, когда Икс почувствовал себя свободным. И от темных линий, и от алкогольного пожара. Почти свободным и почти счастливым.
В ноябре на мобильном телефоне высветился номер, который эти два года его не беспокоил. Икс улыбнулся, вовсе не предчувствуя никакой катастрофы, и нажал клавишу соединения. Закончив говорить, Икс молча и неспеша оделся, спустился в магазин и купил бутылку водки. 0.7 литра. Затем нашел в холодильнике какую-то снедь, крабовые палочки. Разлил водку в две рюмки, поверх одной положил кусочек черного хлеба.
— Майор ФСБ на «Лексусе», — проговорил Икс.
В их детстве были короткие анекдоты. «Колобок повесился». Или, к примеру, «еврей — дворник». Вот теперь добавился новый: «майор ФСБ на «Лексусе».
— Люсьен больше нет, — сообщил дружок-приятель.
— Как нет?
— Ее сбила машина. Вчера похоронили. Я подумал, для тебя это важно.
Икс стоял, прижав телефон к уху, и молча смотрел в окно. Потом спросил:
— Как это произошло?
— Она пьяная в говно переходила дорогу. Ленинградский проспект, рядом с подземным переходом. Ее сбил майор ФСБ на «Лексусе». Эта сука вышел из машины и перевернул Люсьен ногой. Ногой, понимаешь?! И хотел соскочить. Его остановили какие-то хачи из палаток, торговцы цветами. Записали номера, подняли хай. Ногой... Я засужу эту суку! Я его на британский флаг порву! Чего ты молчишь?! Я к тебе сейчас приеду.
— Приезжай.
Так после двухлетнего перерыва начался осенний запой Икса. Они помянули Люсьен. Даже пошли в тот первый ресторан, где когда-то танцевали с изумленными кавказцами. Странно, будто и не было этих двух лет, и Люсьен где-то здесь, рядом...
Икс потряс головой и сжал кулаки: все не так, уже давно не так. Вот оно, наше радикальное одиночество, приходим одни и уходим по одному, и водка-матушка здесь не помощь, а лишь ветхий костыль, как и все привязанности, дружбы, любимые работы и другие несостоявшиеся любови; а в конечном счете там, где холод, — все по одному.
— Майор ФСБ на «Лексусе»! — не унимался дружок-приятель, когда прошла первая горечь и они взялись за вторую бутылку. — Я этого так не оставлю! Как были кэгэбэшные суки... Совсем от наглости башню сорвало — людей для них нет! Беспредел — не, блядь, у них это госидеология. Создали, сучары, откатную экономику и жируют. Гламуриновое ханство. Батя говорит, никакого от них покоя.
— Может, и создали, — сказал Икс. — Гламуриновое ханство, забавно... Только мы в это время бухали. И Люсьен не вернуть.
— Вань... — Голос дружка-приятеля задрожал; казалось, еще чутьчуть — и он расплачется. — Она была мне как сестра. Только с ней я чувствовал себя спокойно. Никого кроме нее-то и не было, ни одного живого существа! И теперь я один. Мне так сиротливо! И я так тоскую по ней! Я эту суку...
— Перестань себя жалеть, — сказал Икс и вдруг улыбнулся. — Надо было все-таки трахнуть ее. Ведь она просила.
— Просила, — поддержал дружок-приятель, удивленно хлопая глазами.
— Поди, поставь колыбельную.
— Чего?
— Для нее. В последний раз. Иди, колыбельную. А я пока разолью.
Дружок-приятель поднялся и, направляясь к музыкантам, сказал:
— Я б очень много отдал, чтоб сейчас ее трахнуть.
Икс смотрел ему вслед. А потом разлил водки. В две рюмки. Третья так и стояла, прикрытая кусочком черного хлеба.
Сп-и-и, Люсьен, сп-и-и, засни,
Забудь про свою пизду.
В тихий плес Млечный путь
Случайно уронит звезду.
Ознакомительная версия.
