– Дядя, как водится, на дежурстве. Тетка спрашивает, надо ли искать этих уродов. Как думаешь?
– Что?
– Ты заявление в милицию подавать думаешь?
– А стоит? Они же ничего не успели сделать.
– Но собирались?
– Так не успели же.
Кирилл устал смотреть на меня, перевел глаза на зеркало. Теперь ему прекрасно видно собственное украшение под глазом.
– Теперь в школе все подумают, что мы подрались. Или мчались навстречу друг другу и вмазались глазами.
– Тебе так важно их мнение?
– Нет. Но разговоров не избежать.
По его лицу видно, что ему глубоко фиолетово, кто что будет про нас говорить. Я завидую. Мне еще дома объясняться. А уж Ирка таких сплетен распустит – кошмар.
– На, – я великодушно отдаю ему мешок с подтаявшим льдом.
– А ты ничего. Только зачем гулять ночью в таком неподходящем месте? Может, тебя из дому выгнали?
– Да нет. Все не так плохо. А если честно, гораздо хуже. Хуже некуда.
И как-то я вдруг рассказала. Не все, конечно. Похода к гинекологу оказалось вполне достаточно. Даже в сокращенном варианте. Я думала, он ничего не поймет. Но он понял. Или сделал вид, что понял. Улыбнулся ободрительно и повел меня пить чай. Хотя показываться его тете в таком ужасном виде мне казалось не лучшим вариантом. А потом примчался дядя, схватил меня за подбородок, приподнял лицо, поохал.
– Может, и правильно, что заявлять не будешь. Но урок вам, дорогие мои, на всю жизнь. Кирилл, а ты куда смотрел? Разве можно свидания в таком месте и в такое время назначать?
Кирилл хмуро отрапортовал, что такое больше не повторится. Будто я и вправду его девушка. Подмигнул мне здоровым глазом, мол, все пучком, не дрейфь, прорвемся.
– Я сам вас домой отвезу, – постановил дядя.
Мы ехали по пустынным почти утренним улицам. А я постепенно возвращалась к убогой действительности. Там, дома, меня ждала встреча с человеком, которого мне меньше всего на свете хотелось видеть и слышать. Сейчас начнется. Ужимки и прыжки в ночнушке, на которую наброшен некрасивый халат. Да бог с ним, с халатом. Я не знала наверняка, как будет выглядеть наша встреча, но была уверена, что не хочу выяснить это на собственной шкуре. У меня и без того проблем хватает. Но когда мама открыла дверь, то пережитое накануне перестало быть самой главной проблемой.
Я хотела было сама открыть, но дядя Кирилла опередил и воткнул толстый палец в кнопку дверного звонка. Специально. Даже отстранил широченным плечом, чтоб я не успела сунуть ключ в замочную скважину. Он посмотрел на меня как на потенциального преступника, который только по недоразумению не успел ограбить все банки в округе. Мне он теперь не показался приятным. Но как только мама появилась в дверном проеме, его словно подменили.
Мама лебезила, как только могла. Сокрушалась, два раза напомнила, что она библиотекарь и вообще женщина образованная, но обремененная беспокойной семьей. Она чуть не ошалела от восторга, когда дядя при встрече поцеловал ей ручку. От ее вздрыгиваний я чуть со стыда не сгорела.
А когда мы остались одни, мама едва справилась с желанием подбить мне второй глаз. И сказала, что не стоит распространяться о ночном происшествии.
– Думаешь, жалеть стану? Ты сама во всем виновата. С такими как ты вечно что-то случается. И нечего сваливать свои проблемы на меня. Сама не знаю, как завтра на работу пойду. Я не выспалась! Боже, ведь я хотела сделать аборт…
Утром Митька, завидев мое лицо, издал рекордное количество сочувственных звуков. Слава богу, без запаха.
* * *
Утром я преспокойно потопала в школу. Где меня ждал Кирилл. Спокойный как подраненный танк. Он вел себя как ни в чем не бывало. Только посоветовал приложить на фингал какую-то бодягу. А я думала, это ругательство такое, а оказывается, это трава. Одноклассники с любопытством рассматривали наши боевые раны. Алка даже предложила тональный крем, которым обычно маскировала прыщики, но я не стала им пользоваться. А Ирка была просто вне себя от возмущения. Ее колбасило от того, что Кириллу не противно сидеть с такой уродиной. Аон не только сидел. Он теперь со мной разговаривал. Пусть только про уроки, которые я запустила, но мне все равно было приятно.
С того дня все исчезло. Одноклассники, родители, учителя. Словно фокусник взмахнул платком, и раз – никого для меня нет. Здорово! Кто-то зудит в ухо «нельзя», «надо», «ты обязана»… А мне плевать. Словно вчера была одна Стася, с ее несчастьями и успехами, а теперь другая я, у которой совсем другие интересы. Так удивительно! Ничто не задевает, все мимо ушей.
Мы начали перезваниваться, причем первым позвонил он. Я вообще редко звонила сама, считая неприличным навязываться. Меня к этому мама приучила. Она так достает отца пустяковыми звонками, что он уже просто умоляет прекратить этот телефонный терроризм. «Неужели дома сказать не могла?» «Надо мной на работе уже смеются! Через полчаса все хором орут: „Пора!" И тут твой очередной звонок».
Я не хочу становиться доставучкой. Если только по делу, и то сто раз подумаю. Мы же и так в школе каждый день видимся.
Потом мы начали гулять после школы. Ходили в кафе. Не часто. Иногда заглядывали к нему домой. Никогда – ко мне. Однажды забрали Митьку из садика. Он шел, подпрыгивая, между нами, схватившись за наши руки. А мы веселились, предполагая удивление прохожих. Два травмированных малолетних родителя ведут опрятного жизнерадостного малыша. Правда, синяки к тому времени почти выцвели.
– Какие вы глупые! Никто не примет вас за маму и папу. Вы сами еще маленькие! – разубеждал нас Митька.
За это мы купили ему три воздушных шара. И посоветовали отпустить их на волю. Но он не поддался на провокацию.
Кирилл был сложный для меня. Не такой, как прежние знакомые. Мог выспросить о чем угодно, а сам не рассказать ничего про себя. Общие слова, совсем мало информации и куда меньше эмоций. Мастер уклончивых ответов. Замкнутый, холодный, как глыба льда. Правда, на боксерском ринге хладнокровие не худшее качество. Результаты у него были преотличные. Тренер уж потирал руки в предвкушении невероятных побед своего подопечного. Но Кирилл и тут сумел проявить поперечный характер. Когда его пригласили на какие-то важные соревнования, он вежливо отказался наотрез.
Теперь он тренеру неинтересен. Тренер чуть не свихнулся, пока доказывал необходимость выступить. Трусом его обозвал, кричал, что у него кишка тонка. А Кирилл только улыбался своей тихой улыбкой. Отчего тренера чуть не хватил удар, и он даже вышел за установленные рамки приличий.
– Ты, дятел. Ты что мне устроил? Так же нельзя!
– А мне, простите, пофигу. Я никому ничего не должен, – пожалуй, это была самая длинная речь, которою доводилось от него слышать.
Теперь Кирилла сторонятся ребята, с которыми он раньше тренировался. Хотя, в некотором смысле, им здорово подфартило. Говорят, что он был лучший. Им ничего не светило на его фоне.
Раз в неделю, а то и чаще, я бываю приглашена домой к Кириллу. Тетя неизменно ухоженна и приветлива со мной. Она говорит, что в такой интеллигентной семье не может вырасти плохого ребенка и что ей приятно, что мальчик стал с кем-то дружить.
Мне это кажется странным, но она так искренне меня угощает, так явно рада меня видеть. Ее интересует мое мнение по многим вопросам. Про учителей, про школу, про то, чем увлекается современная молодежь. Конечно, она несколько наивна в своем стремлении понять, «чем дышит юное поколение». А еще она проговорилась, что уже начала подозревать племянника в некоторых модных тенденциях.
Похоже, на гомосексуализм намекала. Ей родичи толком не объяснили, в чем у них разногласия с Кириллом. А тут как назло наша первая раскрасавица Ирка стала названивать.
– Такая красивая девочка, – удивленно приподняв брови, изумляется тетя. – Иногда даже под нашими окнами прохаживалась. Или перед уроками Кирилла караулила. А он так холодно с ней обошелся. Вы, деточка, ничего по этому поводу не думаете?
Прикольно было бы ответить: «Да, вы абсолютно правы, он – голубой».
– Наверное, она ему не понравилась. Она слишком много про себя мнит.
– Ну, тогда понятно. А я уже занервничала. Как мальчик в его возрасте может отказаться от дружбы (тетя несколько покраснела) с такой милой влюбленной девочкой, которая имеет полное право много про себя мнить. Сейчас такое время, ни в чем нельзя быть уверенной. Ведь с мальчиками он дружит?
Я быстро сообразила, что тетя не оставляет попыток выведать, каковы нынче приоритеты у племянника.
– Он с ними не дружит. Он с ними тренируется, – надеюсь, мой ответ ее не разочаровал.
Кирилл молчит, когда мы разговариваем с тетей. Переводя взгляд с меня на нее, он выглядит как старый кот на нагретом солнцем подоконнике. И улыбается точно так же. А когда мы одни, он частенько ехидничает на счет эмо. Только его ехидство какое-то неяркое, как будто ему по барабану все эмо вместе взятые. Его забавляет моя горячность, а сам он спокоен до безобразия. И тут до меня доходит, что у него должна быть какая-то тайна.
