Джули отстранилась.
— Прости, — быстро сказал Роджер. Его излюбленное словечко.
— Это не по правилам. Мы должны…
— Хорошо, мы кое-чем воспользуемся. — Роджер вынул из кармана вельветовых штанов запечатанный презерватив и игриво помахал им перед носом Джули. — Если ты не возражаешь.
— Я имею в виду наши отношения! — Несмотря на любопытство, несмотря на желание бросить вызов Богу, Джули хотелось, чтобы сегодня все произошло, как сказала бы тетя Джорджина, по законам вселенской гармонии. — Ты меня любишь?
— Ну конечно.
— Очень?
— Я очень тебя люблю, Джули. И мне ни капельки не мешает, что ты еврейка.
— Повтори.
— Повторить, что я тебя люблю?
— Ага.
— Я люблю тебя.
Чудесно. Теперь они не просто удовлетворяют естественное желание бросить вызов и эякулировать — теперь это пылкая страсть, взаимное обожание.
— Внимание, — снова затрещал динамик. — Расстегните ремни и прочее, до чего вы там успели добраться.
Джули помогла Роджеру снять с нее блузку и лифчик. Сердце, казалось, увеличилось вдвое. Это будет здорово? Ей понравится? Что она здесь делает?
— Я хочу полететь к звездам, — сказала она в тот вечер Фебе.
— Когда выберешься в полет в первый раз, — парировала та, — дальше астероидного пояса не улетишь.
Ее тело прониклось вибрацией «виннебаго», туфли и джинсы уже были сброшены, и лишь тоненькая полоска трусиков оставалась между ней и кусающим локти Богом. Да, все это нелепо, но не мы это придумали, решила Джули, расстегивая молнию на штанах Роджера. Мы оба невинны. Все вокруг девственно. Вся Вселенная — вместилище чистых, безотчетных пульсаций и нравственно-нейтральных законов гидравлики.
— Мама! Феба.
«Виннебаго» накренился, как корабль во время шторма, сбросив Джули и Роджера с матраца.
— Черт! Лусиус.
Остатки «Черного Русского» выплеснулись на ковер, кубики льда покатились по полу, как игральные кости. Дверь распахнулась, в спальню влетела Феба. Пальцы судорожно вцепились в дверную ручку, смуглое лицо, побледнев, высветлилось до цвета виргинского табака.
— Скорее!
— Закрой дверь! — взорвалась Джули.
— Ты что, не за рулем? — удивился Роджер.
— На помощь! — кричала Феба. — О господи, как же это я…
Джули выбралась из-под Роджера и, натянув блузку и джинсы, поспешила за Фебой в кабину.
Ее взгляду предстала жуткая картина. Лобовое стекло, боковые окна — все погрузилось в илистую непроглядную тьму. Со всех сторон их окружала жидкая грязь пролива. Космос? Только такой, каким его знает червь.
— Она съехала с моста! — Стоя на пассажирском сиденье, Лусиус размазывал проступавшую сквозь обивку грязь. — Как же так?! — В глазах у него блеснули слезы. — Феба, тупица!
«Виннебаго» снова накренился, бросив всех троих на правую дверь. Из кондиционера потекла черная струйка. Похоронены заживо. Тонут. Неделей раньше двадцать пять тысяч жителей округа Колумбия погибли в грязевом потоке. Дети и взрослые, благочестивые и развращенные, всех погребла бесстрастная жижа. Но это было лишь сообщение из сводки новостей, очередная вырезка для храма Джули.
— Что стряслось? — Спотыкаясь и застегивая на ходу штаны, в кабину ввалился Роджер.
По ширинке Лусиуса расползлось мокрое пятно.
— Нам конец, — всхлипывал он.
— Кац, сделай что-нибудь! — Словно задраивая люки подводной лодки, Феба выключила кондиционер и закрыла его шторки.
— Что она сделает? — вскинулся Лусиус.
— Эта девчонка такое может! — задыхалась от волнения Феба. — Она же дочь Бога, любимая и единственная.
— Кто? — опешил Роджер.
— Она спасет нас, ведь правда, Джули?
— Ну конечно, спасет! — простонал Лусиус.
— Ну конечно, спасет! — не могла перевести дыхания Феба.
Джули подняла глаза к небесам. Ну конечно, она изменит своим принципам. Ну конечно, она, как настоящая ханжа, спасет себя и троих друзей, оставив всех хербов мельхиоров умирать от рака? Ну конечно, она, как эгоистка, вытащит «Уличную Красотку» из болота, в то время как вся земля истекает кровью?
Нет! Она не настолько испорчена!
— Мама, — прохрипела она. «Виннебаго» продолжал погружаться. — Все в твоих руках, мама.
— Господи, прости меня, грешного, за то, что оскорбил тебя, — причитал Роджер, упав на колени. — Я отказываюсь от всех своих грешных помыслов, не оставляй меня, Господи, я боюсь мук ада, но больше всего…
— Мама! — горячо выдохнула Джули. — Мама, ты должна мне это!
Феба схватила Джули за руку.
— Не время разводить религиозные сопли. Сделай что-нибудь!
— Мама, я на грани!
— Джули, пожалуйста! — закричал Лусиус.
— Спаси нас! — умолял Роджер.
Спасти? Джули бросилась к рулю и крепко ухватилась за прорезиненный обод.
— Мама, я тебя предупреждаю! — Она изо всех сил крутанула руль. — Мама!
И был свет.
Повсюду свет. Он окутал фургон так, словно жидкая грязь вдруг стала расплавленным золотом. Руль превратился в сияющий ореол, рычаг — в огненный меч, спидометр — в комету.
— Мама, это ты? Ты?
Вневременная Вселенная залила кабину. Керамические осколки сложились в чайнички, пышные цветы сжались в бутоны, стрелки часов побежали в обратном направлении… И словно мамонт, высвобождающийся из смоляной ямы, «виннебаго» устремился вверх сквозь слой илистой жижи. — Мама! — О да, кто, как не Первичный Гермафродит, прибыл им на помощь, освободил их от земной гравитации, как фермер вылущивает зерна из кукурузного початка. — Спасибо, мама! Я люблю тебя!
Не прошло и минуты, как «Уличная Красотка» уже висела над мостом, словно вертолет.
— Невероятно, — выдохнул Лусиус.
— Господи Иисусе! — воскликнул Роджер.
— Как тепло, — всхлипнула Феба.
«Виннебаго» вдруг превратился в обитель неизъяснимой доброты и заботливого тепла: желтки выкарабкались из разбитой скорлупы и плюхнулись на сковородки, спящие малютки были нежно опущены обратно в колыбельки. С легким толчком фургон опустился на мост, прокатился немного и замер. Безудержные крики радости наполнили кабину, лаская слух Джули.
— Невероятно, твою мать!
— Матерь Божья!
— Еще теплее.
Дрожа от охватившего ее восторга, Джули повернула ключ зажигания, и, как озорное дополнение к свершившемуся чуду, забитый грязью мотор завелся.
— Куда? — спросила она, победоносно улыбаясь.
— На пляж! — Феба сияла от переполнявшей ее гордости. Как же, лучшая подруга дочери Бога! — От моста налево.
— Ребята, не знаю, что такое с нами произошло сейчас, — Лусиус разглядывал мокрое пятно на штанах, — но то, что я всю оставшуюся жизнь буду об этом помнить, это точно. — Он осторожно потрогал Джули за локоть, тотчас же отдернув руку, словно ожидал удара электрическим током. — Не знаю, может быть, ты могла бы, э-э…
— Что?
— Почистить фургон?
— Ничего подобного.
— Я просто подумал…
— И не надейся.
Джули съехала на песок и заглушила мотор. Ночь наполнил хриплый шепот прибоя. Девушка опустила боковое стекло, и на колени ей шлепнулся комок грязи. У Джули кровь вскипала в венах, ее охватило сладостное возбуждение. Исцеление слепого несмышленыша ничто в сравнении с тем, что ей пришлось пережить сейчас. Мама, ее мама была с ней!
— Я хочу на свежий воздух. — Феба запечатлела у Лусиуса на губах свой сногсшибательный чувственный поцелуй, которым она одарила Джули в ее храме. — И ты тоже, Лусиус.
— Ты чуть нас не убила, Феба, — ворчал Лусиус. — У меня неделя уйдет, чтобы все отмыть. Неделя!
— Она не чуть, а убила нас, — хрипло проговорил Роджер. — А потом Джули…
Лусиус с Фебой быстренько собрали весь необходимый для оргии реквизит — шесть презервативов в упаковке, пляжное полотенце — и, выпрыгнув из «виннебаго», помчались по прибрежному песку. Вскоре апрельская ночь поглотила их. Значит, они испытывают то же, что и она. То самое эротическое возбуждение, рожденное угрозой близкой смерти и усиленное внезапным озарением. А вот Роджер на своем барном табурете кажется таким ошарашенным. Интересно, он тоже так завелся? Спрыгнув с водительского кресла, Джули подбежала к своему другу и втиснулась меж его ног. Она желанна, великолепна, она — дочь, которую божественная мать любит и о которой заботится.
Но Роджер… он ее оттолкнул!
Джули опешила.
— Дочь Бога, — хрипло проговорил он. Нервная испарина несколько подпортила его красивое, как у Иисуса, лицо. — Феба сказала…
— Ты разве не хочешь?..
— Я не могу сделать это с дочерью Бога!
Но тут она все поняла. Этот запах, который ни с чем не спутаешь! Не в силах сдерживать свое обожание, Роджер выплеснул его наружу. Все ясно. Концерт окончен. Что ж, хорошо. Прекрасно. Она еще успеет расстаться со своей девственностью. Сегодня и так незабываемый день, Бог наконец-то дала о себе знать.
