Илья Стогов - mASIAfucker

Я сел на кровать и закурил. Кровать душераздирающе застонала.

— Смотрите, какая я гибкая!

— Покувыркайся.

— Почему вы не хотите, мистер?

— Я женат.

— Все женаты.

— Это-то и плохо… все женаты, и все тыкают в твое туловище своими членами…

— Пусть тыкают. Чего плохого?

— Нельзя так.

— Почему нельзя?

Я порассматривал девицу. На ее необъятном лице были жирно нарисованы глаза.

— Тебя действительно это интересует?

— Интересует. Да.

— Понимаешь, подруга, я много думал об этом. Почему одно плохо, а другое — не плохо? И я только недавно понял, в чем здесь штука. Хочешь скажу? Дело в том, что недавно до меня дошло, что такое грех.

— Нашли тоже грех: трахаться!

— В твоем городе, подруга, совершенно нечем заняться. Поэтому я думаю об очень странных вещах. Например, о том, что там, где грех, там обязательно чьи-то слезы. В этом-то все и дело. Может быть, этих слез не видно. Или их не сразу видно. Но они обязательно где-то льются. Копни грех, и увидишь слезы. Хорошо, если не пробитые ребра, понимаешь?

— Хотите, я сделаю тебе, мистер, скидку, но вы и меня пойми. У меня одно белье знаешь, сколько стоит?

— Вот, например, курение. Курить вредно, а грехом это не считается. Понимаешь? А с другой стороны, секс. Какие уж здесь слезы, да?

— Да! Да! Какие?

— У меня в Петербурге был знакомый. Пожилой человек…

— Ты из Петербурга, да?

— Он всю жизнь прожил с женой. Не знаю, может быть, сорок лет… или тридцать. Очень много лет. Потом они с женой состарились, и он зачем-то спросил у нее, изменяла ли она ему. В том смысле, что жизнь прожита, чего уж теперь скрывать.

— Дурак он. Кто такое спрашивает?

— Жена призналась, что да, было. Очень давно и один раз. Где-то в гостях, спьяну. После этого мой знакомый почернел, лег на диван, пролежал три дня и умер. Молча. Понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

— Это и есть чьи-то слезы… Она считала, что ничего страшного, а он умер.

— Мистер, мне еще тетке внизу нужно сколько-то заплатить. Она ждет. Так что меньше чем за шестьдесят центов я не могу, понимаете?

Это была, наверное, самая тяжелая ночь из всех, проведенных мной в Азии. Я ворочался, чувствовал, как по коже ползают насекомые, задыхался от духоты, весь взмок, сбил постельное белье и проснулся гораздо более усталым, чем лег.

Именно после этой ночи жизнь, скрипя, начала вращаться в обратную сторону.

На пятый день моей жизни в гостинице туда для проверки пришли милиционеры, и из отеля я вылетел вон.

Милиционеры были довольно вежливы. Прежде чем попросить у меня взятку, они долго жали руку, расспросили о семье, угостили минеральной водой. Да и размер взятки был смешным. Просто именно к этому времени поменянные у спекулянтов узбекские деньги кончились, а оставшиеся доллары все были в крупных купюрах.

Я ужасно злился на азиатскую милицию. Если бы они просто подходили и объясняли: «Знаешь, парень, мы тебя здесь не ждали, ты нам не нравишься, узбеков в твоей стране бьют… так что по совокупности ты должен уплатить такую-то денежку…» — это бы вполне меня устраивало… но их бесконечные улыбки, рукопожатия, многозначительные паузы… это выматывало меня.

В Петербурге меня последний раз забирали в милицию довольно давно. В кожаных джинсах, черной куртке с капюшоном и в ботинках на толстой подошве я пытался шмыгнуть в метро. Дорогу преградил пузатый постовой. Он предложил пройти в пикет, а там спросил, нет ли у меня с собой оружия или наркотиков.

— Нет. Ни того, ни другого.

— Все из карманов на стол.

Я выложил все из карманов на стол. Помимо ключей, сигарет и мелочи в моем кармане лежал небольшой пакетик, свернутый из газетного листа. Небольшой аккуратный пакетик.

Постовой улыбнулся улыбкой счастливого человека:

— Ну вот! А ты говоришь — нету! Признаешь, что это твое?

— Признаю. Только не мните.

— Почему?

— Вам не понравится.

Постовой развернул пакетик. Он перестал улыбаться.

Объясню. Дело в том, что у меня дома живет мягкотелая аквариумная черепашка-трионикс. Кормить ее следует штукой, которая называется «мотыль», а по сути — живыми червяками.

Постовой первый раз видел человека, который носит в кармане завернутых в газету живых червяков. Он отпихнул пакет от себя и сказал, чтобы я убирался.

Упаковав рюкзак, я дошел до автовокзала и внимательно изучил расписание. Было понятно, что ни в одну гостиницу Самарканда меня больше не пустят. Поэтому теперь план состоял в том, чтобы купить билет до самого дальнего населенного пункта и переночевать в автобусе.

Следующим вечером можно купить билет назад и так, катаясь, проводить каждую ночь. Получалось даже дешевле, чем гостиница.

Весь день я копил усталость, как пенсионеры копят мятые рубли на собственные похороны. В автобусе мне просто необходимо было вырубиться. Я бродил по жарким улицам, валялся на подушках в чайханах, взбирался на каждый холм, который попадался по пути…

К девяти вечера я все-таки поменял немного денег и отправился на автовокзал. Спустя еще час мой автобус отправился в сторону афганской границы, в город Термез.

Никогда в жизни не поверил бы, что буду ехать по направлению к Афганистану добровольно… я ведь 1970 года рождения… мой призыв был последним из всех, что отправлялись в эти края на военных самолетах.

Автобусы дальнего следования в Узбекистане бывают двух типов: подороже и подешевле. Отличаются они только культурной программой.

В первых имеется видеомагнитофон, который можно всю ночь смотреть. Репертуар состоит из индийских мелодрам или любительских съемок со сценами расстрелов и пыток русских солдат в Чечне. Узбеки предпочитают индусов.

Во вторых видеомагнитофона нет. А чтобы пассажирам не было скучно, водитель нанимает музыканта с национальным инструментом… не знаю, как называется… такая гитара со здоровенным грифом… и он всю ночь поет свои песни.

Таких нюансов я не знал. Мой автобус оказался из дешевых. Чертов муэдзин сидел прямо у меня за спиной. Его вокал напоминал конкурс «А вот кто сумеет с помощью губ, языка и нескольких пальцев издать наиболее причудливый звук?».

Я готов был приплатить ему, чтобы музыкант заткнулся, но он на меня не реагировал. Вокруг, распахнув рты, спали узбеки. Чувствуя, что сейчас завою от ярости и отчаяния, я курил одну сигарету за другой и так и не заснул.

На остановках я вылезал наружу и переводил дух. Один раз ко мне подошла тощая нищенка. Лицо она прикрывала платком, а в другой руке женщина держала ржавый дуршлаг, внутри которого тлели ароматные травки. Окурив меня дымом, она молча протянула ладошку за деньгами.

Когда до Термеза оставался какой-то час езды, у автобуса взорвалось колесо. Скорость была не очень большая, водитель вырулил, мы не перевернулись.

В салоне поднялась такая пыль, что я не видел даже спинку предыдущего кресла. Громко орали дети. Водитель аккуратно притормозил у обочины.

Национальный музыкант на полуслове заткнулся. Я надеялся, что, когда автобус тряхнуло, он проглотил свои золотые зубы. Все отправились смотреть, как водитель будет менять камеру, а я, наконец, заснул.

Проснулся с трудом. Это было правильно: заснул с трудом… проснулся тоже с трудом. В салоне было так жарко, что, пожалуй, стоило бы написать, будто в этой главе я умер, и закончить сей скорбный труд.

Я выбрался наружу и спросил узбеков, сколько времени мы будем еще стоять. Один сказал — час, а второй — три часа. Интересно, что ребята были уверены, будто говорят об одном и том же временном интервале.

Забрав из автобуса рюкзак, я отошел от автобуса на сотню метров и начал ловить машину. Она поймалась быстро. Доехать до Термеза договорились за восемь тысяч узбекских сум, что составляло приблизительно $0, 80.

В магнитофоне опять играла турецкая музыка… правда, прислушавшись, я узнал в ней песню Стинга «Desert Rose». Я впихнулся на заднее сиденье, между мужчиной в тюбетейке и женщиной, тоже в тюбетейке.

Несмотря на платье и шаровары, у женщины была знойная нога. Там, где ее нога соприкасалась с моей, иногда начинала виться струйка дыма.

Только на подъезде к городу я заметил, что дама беременна. При том, что выглядела она лет на сорок пять. То есть, по местным понятиям, ей следовало уже готовить внуков к свадьбе.

Разумеется, водитель поинтересовался, откуда я, подробно рассказал о своей семье и расспросил о моей. Иногда он обращал мое внимание на мелькающие за окном достопримечательности:

— Здесь у нас трасса. Во все культурные страны попасть можно.

— Это в какие?

— В Турцию. В Иран…

Один раз нас обогнал военный джип с американскими номерами. Чем южнее мы продвигались, тем чаще начинали попадаться блокпосты. За пятьдесят метров до поста нужно было остановить машину, заглушить двигатель, потом завести его снова и со скоростью пешехода двигаться вперед. Жандармы с автоматами выглядывали из-за мешков с песком и провожали машину злыми взглядами.