И так ведь и не поверила. Вот и хожу я с неправильной шишкой. И можно сказать, с оскорбленной душой…
Да, бабы, они подраться любят. Моя тоже влепила мне после отпуска. Правда, по делу.
Так получилось, что не вместе мы с ней поехали. Из-за работы не совпало, и сначала я отправился. Отдохнул, мама дорогая, лучше не придумаешь. Приехал добрый, довольный, красивый. Жена глядит и аж завидует:
– Ой, и мне бы так скорей отдохнуть…
Что ж, время подошло – отправил. Потом жду положенный срок. Ага, приезжает. И сразу, еще на вокзале заметил – нервная какая-то. Интересуюсь, конечно:
– Плохо отдохнула?
А она мне так сквозь зубы:
– Очень хорошо.
Ну, хорошо, думаю, так хорошо. Может, в дороге не выспалась. Или голова там болит. Или зубы. Или еще чего.
Но привез домой. Накрываем на стол, садимся. А она все молчит. И так серьезно молчит.
Потом хлеб берет. Масло на блюдечке подтягивает и спрашивает:
– Тебе бутерброд намазать?
– Ну, намажь, – я не против.
Супруга нож берет и смотрит на него, смотрит.
– Ты чего? – говорю.
– Ничего, – опять мне сквозь зубы.
Масло на хлеб кладет и размазывает, размазывает, размазывает. И раз замерла:
– А знаешь, мне в отпуске женщина одна историю интересную рассказала…
– Ну-ну, – говорю, – поделись, раз интересную…
Она снова на нож глянула и положила его на стол. Потом еще в сторону отодвинула. А бутерброд держит:
– При фигуре такая женщина… Не успела, рассказывает, уехать, а вернулась, приехала на это место снова. Любовь у нее тут была большая и красивая. Двадцать дней закаты и рассветы у озера с одним встречала. Такие он слова ей ласковые говорил. Такие ласки жаркие оказывал. Говорит, оторваться от него не могла, когда расставались. Ревела. И слезами выпросила у него на память тельняшку, в которой он с ней по закатам да по рассветам кочевал… И вот от любви такой теперь она тельняшку эту каждую ночь на себя одевает, чтоб во сне он к ней снова являлся. Чтоб слова ласковые говорил. Ласки жаркие оказывал… И показывает она мне эту самую тельняшку. А она не новая, знаешь. Штопанная. На правом плече…
Я так и замер, а жена – и в всхлип, и в визг:
– Ты ж говорил, гад, что украли!
И как даст мне в морду бутербродом. И еще, и еще.
Сижу и не дергаюсь, ну, как полный истукан, в масле и крошках. А чего ей скажешь? Все ясно. Ездили-то мы разное время, но в один и тот же санаторий. И тельняшку полосатую, что я с собой всегда беру, супруга как раз за день до моего отпуска начисто постирала. Да заштопала на правом плече… Такие дела.
А я с синяком ходил вообще не по делу. Почти две недели светил им, народ задорил. Но не по делу, не по делу.
А все было как? Случился у меня роман с бухгалтершей нашей. У нее муж-моряк ушел, как полагается, в дальнее плавание. А она от одиночества мается, аж стонет и плачет, и в гости зовет. Вот я и стал захаживать. Раз, да другой, да третий.
Неплохо так все наладилось. После работы забегу на часок к бухгалтерше, утешу, а потом домой. Супруга вроде и не замечает ничего. Я ведь не на много запаздываю.
Но вот в один из славных деньков забежал я к бухгалтерше. Помиловались мы с ней быстренько. Навострился уже домой, но жажда меня взяла, и присел я на кухне чайку выпить. А тут на тебе: дверь открывается – муж из морей явился досрочно. Здоровый такой. Ну, думаю, хана.
А он сумку у двери бросил и:
– Привет, – говорит.
Бухгалтерша моя-его, конечно, супругу на шею бросается:
– Здравствуй, милый.
Я чашку с горячим чаем из рук не выпускаю:
– Здравствуйте.
И смотрю на его ручищи-кулачищи. Но моряк мирно так бухгалтершу от себя отцепляет и в мою сторону ее перепасовывает:
– Ну, и правильно. Забирай ее. Я себе другую нашел. К ней перебираюсь. Вот за вещами зашел.
Бухгалтерша опять на него бросается:
– Как другую. Ты не так нас понял…
Но он ее слушать не стал, запер в комнате. А сам со мной на кухне за стол присел:
– Чего пьешь?
– Чай.
Он достает бутылку:
– Давай-ка с тобой чего покрепче выпьем. Отметим мой развод. Сколько я ее терпел, теперь ты сам узнаешь, если на ней женишься…
Да, я же и так женатый. Но только не говорю ему об этом, конечно. На всякий случай.
Распили мы с ним ту бутылочку. Поговорили сквозь бухгалтершин вой за дверью. За жизнь. За баб. За море.
Душевно так посидели. Хороший мужик оказался этот моряк.
Потом он стал вещи собирать, а я – домой. И вот, поверишь, на ровном месте у родного подъезда спотыкаюсь. Хлесь мордой о дверь, ручкой – точно под глаз.
Домой захожу, жена, конечно, все видит:
– Кто это так тебя разукрасил?
Отвечаю:
– Да, вот внизу о дверь зашибся.
А она сразу зырк на часы:
– А че припозднился-то? Гостил, наверное, у какой-то, да муж застукал. Наконец-то, а то чуть ли не каждый день неизвестно где тебя после работы искать. Ходок. Думаешь, я ничего не замечала…
Вот делов-то из-за этого синяка.
Но, если бы это было все. Утром иду на работу, а там на меня все поглядывают и шепчутся. Кореша подходят – похохатывают:
– Наши бабы уже все про тебя рассказали. Видели, как домой вчера шел с чистым лицом, а по утру вышел с фингалом. Расскажи, за что тебе жена синяк под глаз подвесила?
Так, если б она подвесила или моряк тот, то разве ж так обидно бы было…
Да, обидно, ох, как обидно бывает. Моя в отпуск собралась. Так, уж вышло, что одна без меня едет. И без родственников, без знакомых. На моря, понимаешь. И в такой ситуации мне бы ее ревновать. Ан, нет. На вокзале у вагона она – не я – так и сверлит глазенками:
– Смотри мне, ни-ни…
– Так я когда?… – глаз своих честных не отвожу.
А она чуть не плачет:
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Ни-ни?
– Ну, сказал же.
Качает головой – не верит. Но, в общем, усадил супругу в поезд. Как полагается, махнул ей рукой в окошко. А потом твердо так себе подумал: «В этот раз точно „ни-ни“. Раз сказал, значит, сказал…»
И вот на следующий день на работу общественным транспортом еду, и глаза раз – вниз, в пол. Ни то, что на молоденьких попутчиц, на билетершу предпенсионную даже не взглядываю. И на работе за станком себе все мысли только о допусках и припусках позволяю. Никаких левых соображений. «Ни-ни…»
И так спокойно день проходит, потом второй. А вот на третий ребята пристали:
– Так у тебя жена уже уехала или еще нет?…
Как им объяснить? Пытаюсь издалека так по-туманнее:
– Так это жена таво, значит…, и я с ней…, вместе мы…, это получается, да так и получается…
Ребята слушают, слушают, но не отстают, ржут:
– Так мы таво-этаво по пивку-то вечерком получается…
Да, знаю – как с ними обычно получается. Сядешь вечерком по-пивку, к ночи вдруг с какой-нибудь рядом окажешься, а к утру заснешь с ней в чужой квартире…
– Не, – отвечаю, – мы это… у нас ремонт… там… в конец… в общем…
Переглянулись они и отвалили вроде. А ремонт-то мы вместе с женой аккурат перед отпуском ее и кончили. Все, будь ты не ладен, до скворечника на балконе выкрасили, и последний гвоздь я в коридоре под ее контролем неусыпным вколотил. По самую шляпку. Неча дома делать. Не-ча… Но, ведь, «ни-ни». Раз сказал, значит, сказал.
И еще неделю держусь. Воздерживаюсь. А потом, как специально, дни рождения у ребят пошли. Приглашают, конечно:
– Значит, уехала твоя… Выходит, ты теперь – один-одинешенек. А у нас как раз незамужние будут. Ну, и подфартило тебе…
Ой, как хочется с ребятами посидеть. Но ведь знаю себя. Рюмку выпью, и устои мои моральные содрогнутся. Умишко хитроватый без контроля тут же обстановку смекнет, и обомрет в моих руках подвернувшаяся незамужняя. А, значит, слово свое я не сдержу.
– Нет, – говорю, – спасибо, но не могу. Все ремонт у меня этот тянется.
Плитка никак не кладется, паркет вздымается… Замаялся, но надо…, куда там…, ну никак…, время того…, в конец…, в общем…
Не верят ребята и снова ржут:
– Хоть бы показал тогда, из-за кого отказываешься.
Думают, что загулял я с какой. А знали бы, что дома сижу, телик обнимаю. С канала на канал рыскаю, что-нибудь по-спортивнее ищу. И как назло сплошь на постельные сцены натыкаюсь. Да на такие, что волосы везде просто дыбом встают. И я потом пол ночи в своей постели ворочаюсь. Чтоб уснуть дни до возвращения жены считаю:
– Один,…два,…три,…четыре,…пять,…шесть,…семь,…восемь,…девять…
Помучился я так помучился с этими программами провокационными да и вырубил телик напрочь. А время свободное решил кроссвордами занимать. Хорошее это дело – и приятное для неглупого человека, и полезное для дальнейшего развития. Сам Дарвин, говорят, очень кроссворды уважал.
Так вот, закупил после работы кроссвордов пачку. Ручкой с запасными стержнями запасся. Ага, пивка из холодильника достал. В кресле расположился. Тык глазом: «Верхняя часть тела женщины из четырех букв…»
По мне так горячая волна и пошла. Что за черт? Кто придумал? Нет, думаю, не буду я такой кроссворд разгадывать. Беру другой – с самого низа пачки. А там: «Высший момент физиологического наслаждения – шесть букв…»
