Они задыхались — разговаривали на бегу.
— Ты врач, тебе можно.
— Врач — значит, срок в два раза больше. В Москве осталось что-нибудь?
— Полным-полно! Я дома спрятал!
— Звони Татьяне, пусть везет!
— Если Володя узнает — он меня убьет!
— А он доживет? — Нефедов резко остановился. И, не получив ответа, бросил: — Звони!
Перепрыгивая через ступеньки, Нефедов спустился на первый этаж, пересек холл и выскочил на площадь перед гостиницей. Уазик с красным крестом уже тронулся с места. Нефедов бросился было следом, но, поняв, что не догонит, схватил с клумбы сухой ком земли и швырнул в машину. Уазик затормозил, из него выскочил водитель, здоровенный узбек, и направился к Нефедову. Оттолкнув водителя, Нефедов подбежал к пассажирской дверце, сорвал с себя часы, сунул врачу.
— Хотя бы одну!..
Подоспевший водитель схватил Толика за шиворот и потащил прочь от машины. Нефедов отбивался, и водитель быстрым, уверенным ударом отправил его на асфальт. Но Нефедов упорно поднялся и снова метнулся к врачу.
— Засунь ты свои принципы в задницу! — Нефедов почти рыдал. — Он же умереть может! Да врач ты или коновал?..
Врач швырнул часы Нефедова на асфальт. Повернулся к водителю:
— Поехали!
Водитель опять отпихнул Толика, обошел машину и плюхнулся за руль. Машина тронулась с места. Нефедов подскочил к задней дверце уазика. На ходу распахнул ее, запрыгнул внутрь. Медсестра, сидевшая там возле пустых носилок, при виде обезумевшего Нефедова в ужасе забилась в угол и завизжала. Нефедов сразу нашел чемоданчик с препаратами и одним движением распахнул его. Машина снова резко затормозила, и Нефедова бросило вперед, однако он упорно продолжал шарить в чемоданчике. Врач и водитель выволокли его из машины за шкирку, бросили на землю и принялись бить ногами. Уворачиваясь от ударов, Нефедов все же успел подобрать свои часы.
— Все, все! — кричал он. — Ребята, я понял. Все! Извините!
Убедившись в том, что с медсестрой все в порядке, водитель и врач вернулись на место.
— Может, вызвать милицию? — никак не мог успокоиться водитель.
— Не надо, — отмахнулся врач. — А то полночи здесь простоим.
Машина отъехала от гостиницы. Нефедов продолжал сидеть на асфальте. Медленно, очень медленно разжал руку, проверяя, не раздавил ли ампулу, которую успел вытащить из чемоданчика.
— Триста восемнадцатый, Леонидов.
— Дай послушать.
Сергей перекоммутировал наушники Михалыча, чтобы он мог слушать телефонный разговор.
* * *
Фридман и Сева сидели на диване в напряжении. Леонидов кричал в телефонную трубку:
—Танюша! Слушай меня внимательно! Под кроватью в кабинете коробка. Бери ее и вылетай. — Он повернулся к Фридману: — Куда ей лететь?
— Пусть летит в Ташкент, оттуда до Бухары, — зашептал Леня. — Сюда завтра рейсов не будет.
— Ближайшим рейсом в Ташкент, оттуда доберешься до Бухары... на такси или на автобусе... — продублировал Паша и, опять повернувшись к Фридману, прошептал: —А если поездом?
— С поездами связываться не надо.
— С поездами связываться не надо, — послушно повторил Паша. — Билеты? Подойди во второе окно в Домодедово, скажи, что из театра, отстала от группы... Едешь на гастроли в Ташкент. Кассир Лидия Семеновна, запиши. Так! Если билетов нет—иди на подсадку... Места всегда есть, поверь мне... Давай, голубушка, а то случится что-то страшное... Чувствую — подведем мы людей.
Паша положил трубку. Все молчали.
Первым пришел в себя Кулагин:
— Как она приедет? А если ее с этим дерьмом задержат? Ты соображаешь, что делаешь?
— А ты что предлагаешь? — спросил Леонидов, глядя в пустоту.
— Надо с Володей поговорить. Пусть он себя в руки возьмет.
Паша криво усмехнулся:
— Я бы не советовал сейчас говорить с Володей. А потом, зная Танюху, могу сказать определенно: она уже в дороге, нам ее не остановить.
Дверь в номер распахнулась, ввалился взъерошенный, избитый Нефедов. Леонидов изумленно уставился на него:
— Ты чего здесь? Где Володя?
— Спокойно, спокойно. Я решил проблему. Спит Володя.
— Ну, ребятки, я к себе — полежу. Отдыхайте. Выезд в восемь ноль-ноль, —устало вздохнул Фридман, как будто подвел итог. — До завтра.
— До завтра дотянем. А завтра... — Нефедов неопределенно развел руками, всем видом давая понять, что завтра он ни за что не отвечает.
для которых и предназначались препараты, которыми он пользовался.
Когда-то давно, еще в другой жизни, он успокаивал себя тем, что в любой момент волен остановиться. Делал паузы, сначала на месяцы, потом на недели. Но паузы сокращались, и вот он уже не может без лекарства.
Выбор простой: или жить как сейчас, или не жить вообще. Несколько раз он решался: «лучше умру», но решимость быстро таяла. И главным был не страх смерти, а обреченное желание жить. И все продолжалось по кругу: «Зачем жить? Это не жизнь. Я все сделал. Уйду—никто и не заметит». И снова: «Нет, я смогу! Я выскочу!» И в жутких бессмысленных мучениях проходило еще несколько дней.
Но иногда, в самые отчаянные часы, вдруг ненадолго, как будто где-то приоткрывалось окно, появлялись слова, строчки, строфы, за которые потом не было стыдно. Только желание снова услышать далекую музыку и, подчиняясь ей, записать неуловимое, но так хорошо знакомое; только это желание и давало силы остановиться и круглосуточно мучиться невыносимой болью, тревогой, стыдом.
Но сейчас даже это окно не открывалось. Музыки не было. Он чувствовал, что обречен.
мы? Вы что, в первый раз на гастролях? Как так можно?»
Леня был в отчаянии. У себя в номере он, не разуваясь, повалился на кровать. Еще днем, после разговора с Володей, он воспрял духом. Поверил, что все обойдется. «Ну действительно, кто такой этот Бехтеев? И кто такой Высоцкий? Что, Бехтеев — главный в республике? Что, нет людей, которых он боится? Володя — двери ногой в любой кабинет! Володя — звезда! Не по зубам он вам, Виктор Михайлович! Он с вами сам разберется!»
Но теперь Леня понял, что рано расслабился. Зря понадеялся на Володины возможности. Володя — просто актер, больной, несчастный, одинокий человек. А сам он, Леня, — гнида и стукач! И нечего себя обманывать и оправдываться. Самая настоящая гнида!
В дверь постучали. Леня открыл не спрашивая. Он знал, кого увидит, и не ошибся. На пороге стоял Бехтеев.
— Не приглашаешь?
— Проходите, — Леня посторонился.
Бехтеев вошел. Огляделся, куда бы присесть. Леня убрал с кресла свой дипломат, но гость садиться передумал. Несколько секунд он постоял, рассматривая свои ботинки, и, подняв глаза на Леню, тихо и совсем буднично спросил:
— Леня, что за лекарства?
— Не понимаю.
— Он болен?
— Чем?
— Это я тебя спрашиваю — чем?
— Виктор Михайлович, я же не доктор! — уныло протянул Леня.
Михалыч произнес, упирая на каждое слово:
— Он принимает наркотики?
— Як этому никакого отношения не... — Леня осекся, но было уже поздно.
Михалыч улыбнулся:
— Ладно. Работай.
Он повернулся, собираясь уходить. Леня схватил его за рукав:
—А когда вы их?.. То есть нас... Ну, чтобы я знал... Когда билеты будем жечь, наверное?.. Как мне-то быть? Вы же задержите?
Михалыч отстранил от себя Фридмана:
— Леонид, меньше знаешь — крепче спишь!
— Но его тут на день рождения зовут. Ехать?
— Много вопросов. Делай все как обычно.
Михалыч вышел в коридор. Фридман закрыл дверь на ключ и с ужасом уставился на телефон. Затем осмотрел весь номер, сел на кровать и схватился за голову...
* * *
Михалыч не спеша возвращался на коммутатор. Ему хотелось бежать, немедленно начинать действовать. Однако он специально шел медленно, почти торжественно, стараясь успокоить дыхание и замедлить биение сердца. Теперь он точно получит признательные показания от гастролера.
«Его надо задержать за употребление и хранение наркосодержащих препаратов. Подержать в камере пару суток, а потом помахать перед носом ампулой — и будет любое признание. Только бы не сорвалось! Только бы эта Татьяна приехала!»
Михалыч заглянул на коммутатор гостиницы:
— Гена, а ну выйди.
Геннадий послушно выбрался к нему в темный предбанник.
— Слушай меня, — заговорил Михалыч. — Возьми двоих ребят потолковее, машину и езжай в Ташкент. Самолет из Москвы садится где-то в обед. Пассажирка —Татьяна, лет двадцати, думаю красивая. Захочет ехать на машине до Бухары. Все, больше ничего не знаю. Вычислишь ее, задержишь с багажом, и сразу—звонок мне. Работай.
Гена кивнул. Михалыч наконец отправился в свой номер — спать.
Глава одиннадцатая
«ЕГО ВСЕ ЛЮБЯТ»
Последние месяцы Татьяна была счастлива. Не просто влюблена — такое случалось с ней и раньше, — а именно счастлива. Она — с ним. Ничего специального она д ля этого не делала. Просто вдруг поняла: ей нужно быть с ним. И он то ли разрешил, то ли попросил... Она не могла вспомнить, как это произошло. Все вдруг откатилось даже не на второй план, а вообще за кадр. Учеба, друзья, семья, мечты о будущем. Она ждала каждого следующего дня, а когда этот день наступал, жила только им. То его нет! То он здесь. То он болен, то счастлив удачной строкой, то сломалась машина, то отключили воду, то уехал, то вернулся... И все становилось огромным, существенным, драматичным — и в то же время легко решаемым, смешным, а главное—безумно интересным.
