– Что же вы, гражданин художник, нарушаете покой родного города?
– Я не нарушаю, – твердо сказал Федот, присаживаясь напротив Дзержинского в никелированной раме. «Нет у них своего милицейского идола, вот и пялятся на железного Феликса», – пожалел Федот милицию.
– Нет, нарушаете! Разве вам неизвестно, что в столице проводится месячник борьбы с шумом? А сегодня последний день месячника.
«Трешкой тут не обойдешься. Месячник по безопасности уличного движения встал в червонец, и этот, поди, не дешевле будет».
– Товарищ художник, пастель голландскую не помогли бы достать для дочери, как член МОСХа?
Федот обрадовался такому повороту дела, пригласил милиционера в мастерскую на Селезневку.
– Впредь не нарушайте, товарищ член МОСХа, не надо шуметь в общественных местах, – сказал милиционер и раскрыл перед Федотом дверь. – Вы свободны.
17. Ночное явление. «А палачи – ведь это тоже люди, о матерях тоскуют и они», – запел Федот, выйдя на свободу. Спать совершенно не хотелось. Был поздний час ранней весны. Журчала вода в водосточных трубах, гуляли влюбленные, и Федоту стало горько и мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Будучи в лихорадочном возбуждении, Федот курил сигарету за сигаретой.
– Федо-от, – позвала его Маша. Вокруг молодой луны разлилось свечение, разноцветные круги отслаивались от нее, как волны от брошенного в воду камня.
Он запрокинул голову кверху и увидел стеганую заскорузлую телогрейку. Кирзовые сапоги с заляпанными голенищами месили ватное облако.
– Как живется-можется? – звенел Машин голос, и Федот осмотрелся.
На земле все было по-прежнему: влюбленные целовались, пьяные матерились шепотом, поскольку, как известно, столица боролась с шумом.
– Как ты там? – спросил тихо Федот.
– Помаленьку, – ответила Маша и облизнула пересохшие губы. – А ты?
– Да ничего, Машенька. Меня реабилитировали, я в МОСХ вступил, скульптором работаю.
– Будешь меня лепить – номерок не забудь приделать – л/д 176607.
– Ты, Маша, моя богиня, а богиню изваять – это нечеловеческий труд.
– А ты старайся, не ленись, – сказала Маша и бросила вниз кусочек облака. – Там детей моих адрес записан. Съезди к ним, мой единственный, альфа и омега моей жизни…
– Съезжу, обязательно съезжу, – заверил Федот Машу, – ты только хоть там не куролесь!
Маша захохотала, громко, хрипло. Предательская туча заслонила луну, высеяла мелкий дождик.
– Маша, Машенька, – громко звал Федот, позабыв о борьбе с шумом.
– Сотрясайтесь и заземляйтесь! – раздался голос у самых ног. Федот наклонился и увидел странного человечка. Вместо рта, носа и глаз у него были узкие щели, наподобие вшивных карманов.
– Подпрыгните, пожалуйста, на один сантиметр, – велел он, и Федот подпрыгнул.
18. Деревня Ивоново. Он лежал на мокрой траве под необъятным темным куполом, излучающим тихое мерцание. Ветви деревьев причудливо извивались над головой, тонкие, прозрачные, наливающиеся зеленым соком, спину покалывала молодая трава.
Темнота постепенно рассеивалась, простреливала желтыми бликами, купол стал наливаться красным, и желтый круг, алея от натуги, медленно выкатился из-под земли и озарил все вокруг.
Федот Федотович сладко потянулся и встал с заиндевелой травы. Он был в деревне. На пашне еще кое-где лежал снег, вымерзшая за ночь земля искрилась под солнцем, тихо шуршали голые ветви, пахло коровой и конским навозом. «Маша-то просила детей разыскать, – сообразил он, – да та ли деревня?» Федот извлек из кармана пожухлый номер 176607, на обратной стороне было нацарапано иголкой: «Калининская обл. Лесной р-н, п/о Никольское, дер. Хмелево. Петя и Нюра Белозеровы».
Вдали, на пригорке, виднелись скособоченные домишки. К ним и направился Федот. Подойдя поближе, он увидел, что все дома наглухо заколочены.
19. Ить мы заблудши.
– Есть здесь кто? – крикнул Федот.
Никто не отозвался.
– Есть здесь кто? – еще громче крикнул Федот, и со двора донесся слабый старческий голос.
– Кого нады?
– Белозеровых.
– Ить это Ивоново, а нады Хмелева, в ту сторону, – ответствовала маленькая старушка, с любопытством разглядывая Федота. – Ить как тебя в нашу глушь занесло?
– Да так, – сказал Федот.
– Зайди ко мне, я туты живу, – указала она на заколоченную избу.
Изба изнутри освещалась электричеством, поскольку естественному свету дорогу преградили доски, плотно пригнанные друг к другу.
– Все съехавши, – пояснила старушка, утирая красный нос кулаком. – Меня в Пестово умыкивали, а я не съехала. Куды старой с места трогацы.
– Так зачем же они вас заколотили? – не понял Федот.
– Ить кто их знает, – развела руками старушка.
Федот оглядел пустой угол, предназначенный для иконы.
– У нас шехы из Калинина все иконы вывезли. Не разрешаецы теперь дома боженьку держать. Ить мы заблудши, – говорила старушка, радуясь внезапному собеседнику. – Церкви ещо в прошло время порушены. Тут у нас заведши одна комуниска, – перешла на шепот старушка. – Как войдет в храм, так он и валицы. Куда не ступит, камни рушицы.
Фанерную стену, перегородившую комнату, украшал иконостас из фотографий.
– Это мои сыны, – сказала старушка, и ее сморщенное личико пронзила странная улыбка. – Все на войну ушодцы.
– Погибли? – спросил – Федот.
Старушка с готовностью закивала.
– За них мне, никчемной старухе, совецка власть восемнадцать рублев выплачивает.
– Бабушка, а что, Белозеровы точно в соседней деревне живут?
– Там домов много, там скажут. Здесь-то, на Ивонове, никто не оставши. Там весь народ.
Федот порылся в кармане, денег у него было 2.60. Прикинув и решив, что это все равно не деньги, он выложил их на обструганный стол, заставленный пустыми банками.
– Это мне, что ль? – удивилась старуха. – Мне, милок, деньги не на што.
– Конфет купите, – сказал Федот.
– Дык где их купить! Я до магазина не дойду, – сказала старуха, однако деньги взяла и увязала в носовой платок.
– Может, окна вам расколотить? – предложил Федот, и старуха замахала руками.
– На што мне свет, сынок! Он мне не на што. Помереть хочу, да никак не берет меня. Ты приходи, ночуй у меня, чайку попьем, – размечталась старушка, провожая Федота до дороги.
Федот закурил, огляделся. Вдали, над болотом, висел туман, пели петухи, лаяли собаки, весь деревенский антураж, включая запах навоза, был в наличии. Столь ли уж важно, как он сюда попал? Тяпнул у Полины стакан водки на голодный желудок, пошел на вокзал, сел в поезд… «Мне-то хорошо! Даже очень хорошо! Город – это мерзость, толкотня, серо-коричневые массы на автобусных остановках. Диссиденты-шмиссиденты! А мне хорошо – я гуляка, я гуляю!»
– Я гуляка, я – гуляю! – отозвалось эхо.
20. Немецкий шпион в Хмелеве. Федот стоял на пригорке, за его спиной было Ивоново, а впереди – Хмелево, где, судя по словам ивоновской старушки, жизнь била ключом.
Окна хмелевских домов пускали солнечные зайчики, призывно мычали в хлеву коровы, и Федот вспомнил про отел из Кланиного письма.
«Теляток посмотрю, – умилился Федот, – с детства их не видывал. Чего ж я, дурак, в свою деревню не поехал? – подумал он и вздохнул. Деревни его и в помине не было, смела ее коллективизация, и семьи не осталось: кого немцы убили, кого Сталин. – Ничего, отыщу Петю с Нюрой, и будут у меня новые родственники».
Федот постучался в первый от края дом. Открыл ему мужичонка в поддевке.
– Чё нады?
– Белозеровых, – ответил Федот и прибавил: – Петю и Нюру.
– Кем будете?
Федот представился.
– Нет, кем им будете?
– Родственник.
– Нет у них никаких родственников. – Мужичонка с явным недоверием глядел на Федота сквозь кустистые брови. – Вали отседа, шпиён немецкай, – сплюнул он сквозь зубы и закрыл перед Федотовым носом дверь.
«От горшка два вершка, а такой злобный, – подумал Федот, присаживаясь на узкую скамью у соседнего дома. – С другой стороны, я – чужак, а значит, иностранец. Иностранец – значит, немец. Немец – значит, шпион».
– Явился, шпионская морда! – Огромная баба, уперев руки в боки, нависла над Федотом. – На кой ляд мы тебе, фашистское отродье? Тряпками нас брать решил! – сказала баба и покосилась на пустые руки Федота. – Мы тебе Паланьку не покажем. Ростила твоих детей, голодовала, а ты тут и явилси не запылилси. Езжай в свою Германию, сучий потрох. Ишь, заездили – креста на вас нет!
Вскоре вокруг Федота собралась вся деревня.
– Забить его нады, вот что! – мудрил народ над Федотовой головой.
– Сперва разберемся, – сквозь толпу протискивался парень с обожженной бровью. – Кем будешь, отвечай.
Федот снова представился, спросил Белозеровых.
– Не по адресу явился, – сказал парень и дернул обожженной бровью. – Белозеровы давным-давно в Пестово перебравши.
