– Вот и есть, что шпион, – подхватили бабы, – раз по старому адресу явился, значит, подослан.
– Не гундеть, бабы, – шикнул на них парень и велел Федоту следовать за ним. – Яша, – представился он, плотно прикрыв за собой дверь, – местное начальство.
В сенях они уселись на лавку и Яша предложил Федоту сложиться, чё резину тянуть!
– Не пью, – отказался Федот по причине отсутствия денег.
– Разговор всухую не состоится, – дернул бровью Яша. – Ты мне народом доверен. У нас на Октябрьские немец к Паланьке приезжал, разведчик. Муж якобы бывший. В плен попал, там и остался. С целым чемоданом подарков явился, на подкуп рассчитывал, мы его всей деревней взашей выперли. Бабы до сих пор в страхе ходят.
– Какой же я немец! Ты посмотри на меня, – сказал Федот и закурил «Родопи».
– Обычный, замаскированный! Нам старшина случаи рассказывал.
– Ты Белозеровых знаешь? – перебил его Федот.
– Откуль мне их знать…
Стало ясно – без бутылки не обойтись. Федот снял часы и протянул Яше.
– Немецкие? – испытывал его Яша.
– Какая тебе разница, чьи пропивать, – буркнул Федот.
– Верно, – согласился Яша и вернул часы. Он принес откуда-то бутылку, сковырнул алюминиевую пробку зубами. – Пей, – указал он ему на стакан с мутной жидкостью, – а я посмотрю. Выпьешь – значит, наш, задохнешся – ихний.
Федот «задохнулся», такой гадости он давно не пил.
– Шпионская морда, – дернул бровью Яша, – фашист недорезанный.
– Где тут у вас сортир? – спросил Федот.
– Во дворе, за околицей! – заржал Яша. – Иди, а то обоссышься!
Покачиваясь, Федот вышел во двор. В хлеву мычал теленок, хрюкали свиньи, и это уже не радовало Федота, как поначалу.
21. У ивоновской старухи. Мальчишки провожали камнями до самого Ивонова, и Федот дорогой вспомнил Иисуса и всей душой пожалел его.
– Что, милок, разузнал про Белозеровых? – участливо спросила старуха.
И Федот, неожиданно для самого себя, приподнял ее и поцеловал в дряблые щеки.
– Печь уж не истопить, чайник грею на керосинке. – А так я печечку любила, все думала – собраться ивоновским старухам вместе, лечь на печку и помереть в одночасье. Я ить поболевши, гной из костей тек. Одна присоветовала конфетные бумажки к болячкам приладить. Приладила, дак знаешь как помогло. Все отсосало. Ить жизнь наша несклепистая… – Старушка со свистом втягивала в себя чай. – Все колготисси и колготисси. А был бы человек надувной, утром встал, надулси, пошел на фирмы. Вечером раздулси и лег спать.
– У меня, бабушка, тоже жизнь не сахар, – пожалился Федот. – Сидел я смолоду при Сталине в тюрьме, – Федот подыскивал понятные слова, – и была у меня там жена – Маша Белозерова. Жили мы с ней душа в душу, а председатель тюрьмы осерчал на Машу и перевел ее в другую тюрьму. Так мы с ней и потерялись.
– Ить за что ж так? – пожала старуха костлявыми плечами, бугорками выступившими из-под мужского пиджака.
– Ты про Сталина слыхала?
– Может и слыхала, память-то у меня теперь короткая, потому как годы мои глыбокие.
– Мне тоже без году шестьдесят, – сказал Федот, помешивая ложкой мутную жидкость.
– Эт еще поживешь, – утешила старуха, – ить ты вон как шибко баранок хрупаешь, значит, еще поживешь.
– А как тут, бабушка, до Пестова добраться?
– Не подскажу. К магазину иди, там подскажут. А ты веруешь? – вдруг спросила старуха. – У вас в городи церьквы есть?
– Есть, – оказал Федот, оставив первый вопрос без ответа, поскольку вопрос этот, по выражению Машеньки, был альфой и омегой его жизни.
Зверье у вас водится? – спросил Федот.
– Водицы, еще как водицы, ить мы со всех сторон в лесу. Недале, как на Великий пост Ваня Беляков трех волков на Хмелеве подстрелил.
«Ваня Беляков, Ваня Беляков… Неужто тот самый Ваня Беляков из Кланиного письма, который холодильник “уставил”?»
– А где он живет?
– В Хмелеве, в крайней избе у леса.
22. Из Хмелева в Пестово. Завидев шпиона, бабы выставили заслон, но Федот одолел и это препятствие и без стука вошел в указанную старушкой избу.
– Ты Ваня Беляков? – спросил он у молодого парня.
– Ну я.
– Ты Вере холодильник устанавливал?
– Ну я, а че? Я все путем уставил. На них снижение было. А ты кто такой? Контроль?
– Никакой я не контроль. Я – Кланин знакомый.
– Погодь, погодь, – остановил его Ваня. – Сначала под Белозеровых копал, теперь до Клани добрался!
После долгих разъяснений Федот из шпиона превратился в званого гостя. В честь Федота в Ваниной избе гуляла вся деревня. Бабы наперебой угощали его парным молоком и творогом, Яша от стыда не знал, куда глаза девать, поскольку Хмелевский народ, приняв Федота, как дорогого гостя, теперь окрысился на дурака Яшку.
– Ить как там в городе живецы, хоть одним бы глазком взглянуть, а Кланя што – в лихте работает?
Ваня жарил на гармошке, бабы, не стыдясь детский ушей, в полный голос распевали похабщину, некормленый скот мычал и бился в закрытые ворота.
Спать Федота уложили на теплую печку, и наутро Ваня повез его в Пестово.
Федот сидел на прицепе, дорога дрожала под трактором, деревни Мосейково, Куземкино, Манаково неожиданно возникали в густом ельнике и терялись в лесу. Все словно вымерло. Федот тщетно искал признаки жизни, только раз он приметил белье на веревке. В лесу у деревни Поземы Ваня остановил трактор, спрыгнул с прицепа, навел ружье и выстрелил.
Что-то взвыло и взвизгнуло. Окровавленный волк со стеклянными глазами лежал в десяти метрах от трактора.
– Зачем ты его? – вырвалось у Федота.
– Пусть не ходит, где не попадя, – ответил Ваня и залез в кабину.
За Поземками лес расступился, дав место просторам брошенных полей. Прошмыгнул заяц, и Федот замер. Но зайца Ваня не тронул: или не заметил, или поленился браться за ружье.
23. Два Ивана. Оставив трактор на автостанции, Федот с Ваней Беляковым вышли в город, застроенный двухэтажными коробками.
– Тьфу, нечисть, никак памятник гуляет, – осклабился Ваня.
– Кого я вижу! – Иван Филиппович в кепочке, надвинутой на лоб известным способом, шел навстречу Федоту. – Какими путями?
– А ты какими? – спросил Федот, поддерживая перепуганного Ваню под руку.
– Триптих устанавливаю на Пестовской свиноферме, – сощурился Иван Филиппович.
Находясь меж двух Иванов, Федот загадал желание. А желание было одно – найти Машиных детей.
– Ить как живой, – пялился Ваня Беляков на Ивана Филипповича, – вот те крест, у нас такой на площади стоит!
– Ленин всегда живой, – сказал Иван Филиппович и проследовал своим путем.
– Оборотень! – закричал Ваня Беляков и дал деру.
24. Федот долго плутал по Пестову. Лишь к вечеру нашел он дом Нюры Белозеровой, теперь она звалась Аней Пековой. Она была беременна и строчила пеленки. А Федот сидел на софе и пил из бутылки напиток «Здоровье».
– Вы маму не помните? – спросил он.
– Помню, – Аня склонилась над машиной и зубами перегрызла натку. – Но очень плохо. Она умерла, когда мы были совсем маленькими.
– Умерла?
– Кажется, – Аня остановила колесо. – Или под поезд попала.
– А Петя?
– Петя в детдоме умер.
– Печально! – вздохнул Федот и решил больше вопросов не задавать. Женщину в таком положении волновать нельзя.
Федот всматривался в Аню, пытаясь узреть в ней Машины черты.
– Подурнела, – сказала Аня, – в зеркало глядеть тошно. Вот мама всегда была красивой, – указала она на пустую стену.
– Ласковый ты мой, родненький, – сказала Маша, мелькнув за цветастыми обоями, – выполнил просьбу.
– Видели? – спросила Аня, положив руки на острый живот.
– Да, – ответил Федот и увидел другое – Аня как две капли воды походила на мать.
«Зачем, ну зачем разлучил нас мерзавец Терехов! – вздохнул он, представив Машу с таким вот острым животом. – Родила бы она, и зажили бы мы с ней душа в душу».
– Вы, верно, мать мою знали?
– Знал, – сказал Федот, застегивая плащ.
– И отца?
– Отца не довелось.
– Он у нас тоже куда-то подевался. Мы в детском доме росли, – сказала Аня и сняла одежную щетку с крючка из-под зеркала. – Извините, я вас почищу, вы где-то сели неудачно.
Движения у Ани были точно материнские, неторопливые, четкие, пальцы не топырились в разные стороны, а плотно прилегали друг к другу. Продолговатое лицо с ясными неяркими глазами, нос с небольшой горбинкой, мягкие губы. Тихая улыбка мерцала в каждой черточке простоватого лица, и Федот подумал, что такой, наверное, и Маша была до всего.
– Разбойник, – улыбнулась Аня потрескавшийся губами, – прямо в бок лягается!
«Я потеряла облик женщины-матери», – проговорил он про себя строку из Машиного письма.
– Что с вами? – спросила Аня, вешая щетку на место.
– С дороги устал, – ответил Федот.
– Так прилягте да вздремните, – сказала Аня и расстегнула пуговицы на Федотовом пальто.
